Последний долгожитель (Сборник) - Молнар Пал. Страница 7

В этот момент в точном соответствии с протоколом из аудитории вышел директор Национального музея, готовый принять кибернэроса. Президент кивком подбодрил супругу. За спиной секретарь шепотом все громче подсказывал ей заранее подготовленный текст:

"Это неоценимое по значению открытие…"

Она сделала над собой усилие, и опять потянулись заученные фразы:

— Это неоценимое по значению открытие — столь же важная веха в истории культуры человечества, как печатный станок Гутенберга, первый маятник Галплея, первый барометр Торричелли, первый фонограф Эдисона, первый рентгеновский аппарат, первый аэроплан, кино, атомный реактор, искусственный спутник… Было бы нескромным объявить это общечеловеческое достояние собственностью одного человека.

Я надеюсь, что поступлю в традициях нашего всеми любимого и уважаемого благородного ученого, приняв решение: первого кибернэроса-мужчину сделать общим достоянием Новобургундии и передать его Национальному музею… — Тут она снова взглянула на самодовольное лицо мужа и добавила: — После моей смерти.

Президент весь скривился, словно его ущипнули, и уронил цилиндр. Директор Национального музея невольно развел руками, словно вопрошая, что теперь делать? А госпожа президентша с победоносным видом продолжала:

— Пусть эта историческая реликвия принадлежит всем… после моей смерти. Пусть она станет достоянием нации и славит непреходящий бургундский гений. А теперь позвольте представить вам это великое изобретение нашего времени, этот символ человеческого равноправия.

С этими словами она подошла к кибернэросу и, сама сгорая от любопытства, под бурные аплодисменты присутствующих потянула ленточку. Покрывало с мягким шелестом упало, и… она остолбенела при виде первого кибернэроса-мужчины, ставшего отныне ее собственностью, этого символа силы воли, мужественности… Перед ней была копия ее мужа.

Да, еще один президент Новобургундской республики стоял перед ошеломленным новобургундским президентом. Сутулый, пузатый, во фраке и крахмальной манишке, с цилиндром в руке. Тот же лоб, нос, рот, те же глаза. Сходство особенно бросилось в глаза в тот момент, когда кибернэрос подскочил к подлинному президенту, чтобы подать ему упавший цилиндр, и при этом со всем известной президентской неуклюжестью уронил свой собственный, и оба, говоря абсолютно одинаковыми голосами, принялись раскланиваться и обмениваться любезностями, пропуская друг друга вперед.

Киноаппаратуру забыли выключить, иона увековечила эту сцену — недоуменное лицо президентши, словно вопрошавшее: кому нужен второй, достаточно и одного такого… изумление публики, багрово-синие от сдерживаемого смеха лица гостей, толпу министров, дипломатов, академиков, бестолково топчущихся вокруг двух совершенно одинаковых фигур, в глазах которых при взгляде друг на друга мелькал одинаковый ужас.

Нет, судя по всему, профессору Палевскому действительно не везло с публичными выступлениями. Он вновь оказался виновником общественного скандала, а между тем намерения у него были самые лучшие. И в самом деле, что может быть убедительнее наглядного доказательства?.. К тому же он искренне уважал президента, считая это своим гражданским долгом.

Наконец, госпожа президентша вспомнила, что одну фразу из своей речи она не досказала. И то ли в замешательстве, то ли желая спасти положение и забыв, что ранее она намеренно опустила эту фразу, — словом, она прокричала в микрофон:

— А теперь я прошу вас, господин директор, принять от меня этот подарок, — тут она несколько замешкалась, но быстро нашлась: — …на сохранение до тех пор, пока он не перейдет в полную собственность музея.

Только этого еще недоставало: процедуры передачи музею одного из двух одинаковых президентов! Взгляды присутствующих блуждали по полу, потолку, окнам. Многие подносили ко рту перчатки или платки, пряча улыбку. Лица гостей кривились, горло сжимали спазмы, грудь вздрагивала от беззвучного смеха.

Когда же директор музея, которому по программе полагалось благодарить за щедрый дар, в нерешительности стал протягивать руки то к одному, то к другому президенту, не зная, кого же из них следует принять для музея, сдерживаемый смех прорвался со стихийной силой и присутствующие разразились гомерическим хохотом.

О благословенны театры, где в крайнем случае, когда скандал уже неизбежен, можно опустить занавес! У лиц, действующих на арене общественной жизни, такой возможности нет. Один из двух президентов Новобургундской республики — и кто мог поручиться, который из них настоящий! — раздраженно, но, разумеется, шепотом прохрипел директору Национального музея, чтобы тот забрал наконец этого похожего на него идиота, в то время как другой изысканно вежливо, даже галантно, как и подобает государственному мужу, протянул директору руку и представился:

— Маладруа, президент республики.

Директор музея бросил отчаянный взгляд на единственного человека, который мог хоть как-то спасти положение, — на профессора Палевского; поняв ситуацию, тот поспешил на выручку. Но в общей неразберихе даже он теперь уже не мог с уверенностью сказать, где президент, а где кибернэрос. Когда же Палевский приподнял фрак одного из них и стал нащупывать нужный позвонок, чтобы остановить механизм, тот, кого он принял за кибернэроса, завизжал как от щекотки и, вместо того чтобы замереть на месте, вдруг бросился прочь, смешавшись с толпой приглашенных…

До предусмотренных программой вопросов очередь так и не дошла. Прием, произведший глубокое впечатление на его участников, закончился. Успех кибернэроса-мужчины превзошел все ожидания…

Со временем кибернэросы стали органичной и непременной частью повседневной жизни и уже ни у кого не вызывали удивления, как автомобили или, скажем, самолеты. В метро, в парках, на улице стало естественным и привычным видеть, как мужчина или женщина целуется со своим кибернэросом. В Сорбонне установилась традиция устраивать ежегодный бал со стриптизом в честь изобретателя кибернэросов. Повсюду открылись салоны кибов. Печатались всевозможные медицинские труды о применении кибернэросов.

В искусстве возникла особая кибернэротическая школа, которая провозгласила своим лозунгом замену человека отображением кибернэросов (ведь кибернэрос — существо более высокого класса, нежели человек, поскольку он лишен таких декадентских пережитков, как ощущения и разум). Любовь и взаимопонимание можно встретить только у кибернэросов, то есть существ, не способных ни на какие чувства и рассуждения. Совершенное человеческое общение неосуществимо между людьми, человеческое — в метафизическом смысле слова — может быть лишь сверхчеловеческим, механическим.

Это направление за короткое время стало господствующим в творческой жизни страны. Сторонники кибернэротической литературы объединились вокруг журнала, в первом номере которого они провозгласили свои принципы: "Современной литературе не нужны ни разум, ни чувство". "Современная литература развивается под знаком инстинкта. И слова в ней терпимы лишь постольку, поскольку их взаимосвязь и взаимозависимость не выражают ни чувства, ни мысли". "Цель поэзии — показать элементы инстинктов и страстей в кибернэротических отнвшениях, следовательно, подлинная поэзия может мириться лишь со словами-импульсами, которые иной раз могут быть коллективными — известными и бывшими в употреблении, но лучше — индивидуальными и неизвестными". Впрочем, эта школа декларировала полную свободу в выборе формы и индивидуальных поэтических средств — не упуская из виду специфики темы — и заявляла, что она обеспечит возможность полного самовыражения художественных конструкций и образов. Но, пожалуй, читатель лучше поймет характер направлений, если прочтет два следующих отрывка:

ПЕСНЯ

Эрос… Эрос…
Кибернэрос…
Кибернэрос…
Эрос… Эрос…

(Жак Пупанель)