Цветы для Чирика - Прашкевич Геннадий Мартович. Страница 11

А тогда чего же бежать?

Груня внимательно осмотрелся.

Куда спешить?

Не обратно ж к Олигофрену.

Тихо лежал в траве, осматривался, машинально покусывал попавшую на зубы травинку.

Прислушивался.

Прикидывал.

Вроде нет никого вокруг.

Ни там, ни там.

И машин ни близко ни далеко не видно.

Вроде совсем нет никого в лесополосе, кроме него, Груни, и человека, обнявшего дерево. Вроде вообще нет ничего вокруг подозрительного. Даже ветерок стих, не шевельнет ни листочка. Есть только ровная полянка, уютно окруженная тополями и березами. И есть этот странный человек, которому почему-то вот надо стоять, обняв дерево.

Трава на полянке, конечно, малость примята, отметил про себя Груня, вон даже колею выдавил в траве автомобильный след, но так, чтобы кругом виднелись следы драки или насилия, этого совсем нет…

Окончательно убедившись в том, что ни на поляне, ни вокруг нее, ни дальше в лесосеке действительно нет ничего опасного, Груня нерешительно встал и, оглядываясь, направился к дереву.

Что-то подсказывало Груне, что идет он не зря.

Что-то подсказывало Груне, что сейчас, вот может сейчас, вот прямо сейчас пойдет ему пруха.

А настоящая пруха это не бутылку пива найти!

Груня шел мелкими шажками, осторожно оглядываясь и прислушиваясь. Он уже не сплевывал и не сморкался. Он боялся каким-либо излишним шумом спугнуть пруху. Обидно спугнуть пруху, когда она сама пошла. Ведь о большой настоящей крупной прухе Груня мечтал всю жизнь.

– Эй!.. – наконец негромко окликнул он прижавшегося к дереву человека. – Эй ты!.. Ты чего тут?..

И помедлив, опять позвал:

– Эй!..

Человек не откликнулся.

Вот паскудник! – удивился Груня.

Теперь он ясно видел, что неизвестный человек действительно стоял не просто так, не сам по себе. Неизвестный человек накрепко был прикручен к тополю белым капроновым фалом. Голова привязанного к дереву человека была низко склонена на грудь, на крутом плече нелепо, как сломанное крыло, топорщился черный расстегнутый пиджак, наверное, с пиджака сорвали все пуговицы. И белая рубашка на груди неизвестного человека была грубо разодрана, будто человека не один раз хватали за грудки. И неприятно белело сквозь прорехи голое незагорелое тело, кое-где покрытое царапинами и порезами.

Да не человек это, вдруг понял Груня, уже по-настоящему предчувствуя пруху. Никакой это не человек.

Мертвяк!

И осторожно подумал: вот паскудник? Стоит, пугает людей.

И так же осторожно подумал: а что может храниться в карманах пиджака и брюк у такого паскудника?

Еще раз негромко окликнув привязанного к тополю человека и опять не получив ответа, Груня приблизился.

Он не только приблизился.

Поборов нерешительность, внимательно, не торопясь, по-деловому изучил карманы мертвяка. В брючных карманах оказался только носовой платок. На белом уголке платка лиловыми нитками были вышиты буквы Е и З. Наверное, баба вышивала, подумал Груня. Платок показался ему чистым и он без размышлений переложил платок в свой карман. Пригодится.

В боковых карманах пиджака Груня, к большому разочарованию, тоже ничего не нашел, кроме расчески.

Но расческу взял.

Это хорошо, что мертвяк со мной не спорит, одобрительно подумал Груня про себя. И хорошо, что голова у мертвяка низко опущена, глаз не видно. Но вот плохо, что он, паскудник, так плотно прикручен к дереву, что никак не проверишь задний карман брюк. Обычно в заднем кармане ничего ценного не держат, но проверить бы не мешало.

А как проверишь?

Груня принюхался.

Это хорошо, одобрительно подумал он, что я наткнулся на мертвяка сейчас, а не к вечеру. В сумерках с мертвяками вообще возиться противно. Не дай Бог, могут потом присниться. Известное дело. «Где мой платок, сука? Где расческа?» Зачем мне такие сны?

Осторожно оттянув лацкан черного модного пиджака, немного испачканного глиной, Груня полез во внутренний левый карман.

На этот раз предчувствие Груню не обмануло.

Его пальцы сразу наткнулись на кожу тугого бумажника.

Вот она пруха!

Настоящая.

Ловко переложив тугой увесистый бумажник во внутренний карман своей обшарпанной телогрейки не очень привлекательного цвета и запаха, от которой даже пропотелые паскуды-подружки Олигофрена отказались, Груня нервно и боязливо оглянулся.

Если он прямо сейчас уберется отсюда, подумал он, если он прямо сейчас выйдет к автобусной остановке и зайцем, ругаясь, торопясь, как тот настоящий прыткий бешеный заяц, за час доберется до центра, считай, что можно начинать новую жизнь. Абсолютно новую, абсолютно не похожую на прежнюю. Ну, совсем не похожую! Груня еще не знал, что лежит в бумажнике, он даже не стал заглядывать в бумажник, но он всем хребтом чувствовал, что сколько бы в таком бумажнике ни оказалось денег, на хлеб, на бормотуху, на «Приму» и вообще на новую жизнь их, пожалуй, вполне хватит.

Может, даже не на один раз.

А не на один раз это уже не мало.

Груня по собственному опыту знал, что, имея немного хлеба, «Приму» и бутылочку бормотухи, такой непритязательный человек, как он, может жить неопределенно долго.

Осторожно, чтобы не дай Бог не дотронуться пальцами до холодного мертвяка, Груня оттянул на себя аккуратный лацкан пиджака и полез в правый внутренний карман.

И отшатнулся.

Не поднимая тяжелой, слегка окровавленной на затылке головы, мертвяк слабо вздрогнул. От легкого прикосновения Груни по телу мертвяка как бы прошел некий ток. Или невнятная судорога. Не поднимая головы, мертвяк неразборчиво, чуть ли не по слогам, пробормотал:

– Раз… вя… жи…

– Ты чё?.. Ты чё?.. – испугался Груня. Ему страшно не хотелось возвращать мертвяку тугой бумажник. – Как это я тебя развяжу?.. Ты чё?.. Я, что ль, тебя привязывал?..

И сказал негромко, стараясь, чтобы прозвучало как только можно убедительнее:

– Ты же умер!

И повторил с неким скрытым, но особенным значением:

– Ты же не живой!

– Жи… вой… – еле слышно возразил мертвяк.

Невнятная судорога на мгновение всколыхнула тяжелое, обвисшее на капроновом фале тело мертвяка.

– Ишь, ты, паскудник! «Живой!.». – совсем рассердился Груня, лихорадочно прикидывая, притворяется мужик или все-таки правда потихоньку приходит в себя от его прикосновений. Но было видно, что в любом случае мертвяк с веревки не сорвется. – Я тебя не привязывал!.. Ишь какой!.. Известное дело!.. Я тебя развяжу, а ты сразу в драку!..

– Раз… вя… жи… – еще раз по слогам выговорил мертвяк.

Он будто впервые слова учил.

Но сил у него не было.

Он даже головы не поднял.

Груня огляделся.

Ну, дела!..

Теплое утро.

Зеленая трава.

Тугой бумажник в кармане.

Если действительно развязать такого упрямого мертвяка, он на этом не остановится. Сперва его развяжи, потом ему отдай бумажник! Не без этого. А на кой мертвяку бумажник? Это ему, Груне, некуда податься без бумажника. Без такого тугого бумажника Груне и сегодня придется ночевать в каком-нибудь сквере или в подвале. Без бумажника ему никто и пожрать не даст. С Колькой-недопыркой он, например, подрался. И возле «Альтернативных напитков» бомжи на Груню обозлены. Точно, никто не даст ему сегодня пожрать. Он даже выпить не сможет без такого тугого бумажника. А ему надо выпить. Ему сегодня обязательно надо выпить. Хотя бы настойки пустырника. Или вредной «луковки». У него же потрясение! Как не выпить после такого потрясения?

– Раз… вя… жи…

Еще раз оглянувшись, Груня нерешительно отступил.

Он уже понял, что во внутреннем правом кармане лже-мертвяка ничего ценного нет… Скорее всего, нет… Груня вдруг как-то сразу смирился с этой обидной мыслью.

– Стрелять не будешь? – спросил он строго.

– Не… бу… ду…

– Тогда, значит, так… – раздумчиво пояснил Груня, очень сильно чувствуя свою ответственность за судьбу тугого бумажника. – Ты, значит, давай не шуми… Я таких, как ты, знаю… Зачем тебе шуметь?.. Ты начнешь шуметь, тебя люди услышат… А люди, они разные… Сам, наверное, знаешь… Набегут… То да се… Начнут разбираться… Не без этого… Точно, набегут… Так что, ты не шуми…