Цветы для Чирика - Прашкевич Геннадий Мартович. Страница 34
Куделькин усилил нажим.
Недопырка взвизгнул.
– Я сейчас тебе ногу раздавлю, придурок… – все так же негромко предупредил Кольку-Недопырку Куделькин. Он с ненавистью глядел на бело-зеленую громаду вокзала, на шумные потоки равнодушных прохожих, то сливающиеся, то вновь разъединяющиеся, то вновь распадающиеся на отдельных людей. – Сразу говори. Где Груня?
– Ага, – нагло ухмыльнулся инвалид, выдернув, наконец, ногу из-под ноги Куделькина. – Так я тебе и сказал!
И вдруг засмеялся.
Он щурил недобрые пронырливые серые глаза, взмахивал угловатыми нечеловеческими бровями, нагло тыльной стороной ладони утирал горбатый нос и смеялся.
– Крыша поехала?
– Крыша у меня на месте. А смеюсь я потому, как дурак ты, – грамотно объяснил Куделькину вконец успокоившийся бомж. В густо крутящейся вокруг толпе он явно чувствовал себя в безопасности. Настолько в безопасности, что уже откровенно смеялся над Куделькиным. – Я не кавказец, ты меня никаким удостоверением не испужаешь. Я за нынешнего президента голосовал. А смеюсь потому, что ишь ты какой, вот решил прямо на Груню выйти! Ишь ты какой, на кого решил выйти! На самого Груню! Груня у нас полковник! Он не на таких, как ты работает. Испужал! Вот я, к примеру, нужен Груне!.. – хвастливо ударил кулаком в грудь бомж. – У меня с Груней все душа в душу. Я ему денежку несу, а он ко мне со всем уважением.
– А чего ж это полковник сидит без денег?
– Это я сижу без денег, – нагло поправил опытный инвалид Куделькина, почти уже и не замечая его. – Деньги мне нужны, а не Груне. Груня что? Груня человек большой. Груня на службе. Ему здесь сидеть некогда. Ему не за то платят. Груне платят за его службу. Он не на кого-нибудь, он на Родину служит. Понял? Он, скажем, придет в скверик, полежит, подумает, а пара пацанов его охраняет, не дает людям мешать Груне. Он ведь, знаешь, какой? – вдруг угрожающе спросил Колька-Недопырка. Видимо, он впрямь не умел молчать. Язык у него не терпел молчания. – У Груни теория. Он когда засыпает, сразу говорит, что будить его не надо. Пока сам не проснется, не будить. И сами, говорит, когда спите, никому не позволяйте себя будить. А то ведь такое может случиться!.. – бомж с удовольствием подвигал нечеловеческими угловатыми бровями. – Вот я, скажем, сплю, а ты меня решил разбудить. Вроде простое дело. А на самом деле все может так обстоять, что весь этот поганый мир только мне одному и снится. Понял? Только мне одному! Я проснусь, а ты, дурак, исчезнешь, и все эти дураки исчезнут, – указал Колька-Недопырка угловатыми бровями на торопящихся с поездов и на поезда людей. – Ты вот пойдешь и разбудишь Груню, а если весь этот поганый мир, правда, только одному Груне снится? И мы с тобой тоже только ему одному снимся? А? Мы же исчезнем! Ты, дурак, Груню разбудишь, а мы все исчезнем! – торжествующе и нагло заорал бомж. – Груня-то останется, а мы исчезнем! Поэтому вали отсюда! Вали! – заорал Недопырка уже в полный голос. – Ишь, Груня ему понадобился! Вали, пока я корешей не позвал!
Коротким, почти незаметным движением Куделькин ткнул прямыми пальцами чуть ниже третьего ребра инвалида.
Колька-Недопырка поперхнулся, побледнел и медленно осел на землю. В уголках Колькиных узких губ запузырилась бледная пена. Он мычал, пытаясь что-то выговорить, но не мог выговорить ни слова. Собственно, у него даже звуки не выговаривались. Так, мычание… А иногда шипение… Или слабый свист, вроде как у больного сурка…
Куделькин, не торопясь, присел на бетонный парапет.
Не глядя на задохнувшегося бомжа, он вытащил из кармана сигареты и закурил.
Он не смотрел на часы.
Он знал, что бомж придет в себя где-то минут через пять. Ну, от силы через семь. Можно на часы не смотреть. Проверено. Вся эта история с кавказцами, и с каким-то Полковником, которому снится весь этот поганый мир, как-то тяжело и странно возбуждала Куделькина. К тому же, он действительно здорово устал. Он смотрел на бомжа с ненавистью.
– Ну, отсуетился? Или как? Не будешь больше суетиться? – спросил он страдающего инвалида.
– Не буду… – скорбно повел угловатыми бровями с трудом пришедший в себя Недопырка. Его немножко трясло, густые брови подрагивали.
– Где Груня?
– Спит в скверике… Ну, знаешь скверик у перехода?.. Вон там внизу, сразу за магазином… – безропотно указал Недопырка. – Мы ж договорились, я ему обед принесу…
– У него что своих денег нет?
– Ну да!.. У Груни-то!.. – с трусливой гордостью, но уже сломлено заявил Колька-Недопырка. – Груня большой человек… Он знает, что к чему… Он на действительной службе… Он нам доверился… Только я ведь тоже работаю, мне навыки терять ни к чему… А Груня у нас большой человек… У него специальное задание… У него всякие документы есть… Он если захочет, в ночлежке может ночевать в самой лучшей комнате…
– Почему его зовут Полковник?
– А он полковник по званию… Ты больше не будешь меня бить?.. – трусливо спросил бомж.
– Только один раз, – сухо ответил Куделькин и опять ткнул прямыми пальцами под третье ребро инвалида.
Колька-Недопырка даже вздрогнуть не успел.
Он снова безвольно осел на землю и, как бы играючи, выпустил пузырек пены с левого уголка губ.
Это серьезнее, равнодушно отметил про себя Куделькин, уже не глядя на густую толпу, мощно и стремительно продолжающую переть к метро и из метро.
Теперь Недопырка вот так безучастно просидит минут двадцать.
Вполне достаточно для того, чтобы сходить до скверика к магазину и вернуться обратно, если полковника Груни в скверике не окажется.
Если полковника Груни в скверике не окажется, я непременно вернусь к этому инвалиду, брезгливо решил Куделькин.
Его тошнило от мохнатых угловатых бровей. Брови Кольки-Недопырки вдруг показались ему искусственными.
Будто вырезаны из клочков черной шкуры.
Бомжа Груню Куделькин нашел там, где он и должен был находиться.
Завернувшись в ватную поношенную телогрейку, густо украшенную неопрятными пятнами, Груня лежал на боку в тени уютных невысоких кусточков прямо под мощной железной башней электроопоры. Метрах в пяти от Груни в жухлой траве так же крепко спали два оборванных паренька, наверное, охрана Полковника.
Пареньков будить Куделькин не стал.
Он бесшумно подошел к Груне и, присев на корточки, долго рассматривал Полковника.
Бомж как бомж.
Тоже мне полковник!
Угловатые скулы, покрасневшие тяжелые веки… Всхлипывания во сне, хрип в груди… Налицо все признаки истощения… Истощения и пьянства… Обычное дерьмо, человеческие отбросы, скот, который каким-то образом приобрел у кого-то чужие документы. Остается выяснить – какие именно, и у кого? То есть, почему это вдруг некий ординарный бомж в один день превратился в некоего уважаемого всеми Полковника. Так не бывает, чтобы новая кличка прилипла к человеку просто так, без повода. Повод крайне необходим.
Осторожным движением Куделькин откинул в сторону полу расстегнутой ватной телогрейки и сразу увидел торчащий из внутреннего кармана уголок целлофанового пакета.
Все так же осторожно он потянул за уголок и через мгновение пакет оказался у него в руках.
Куделькин оглянулся.
Добровольная малолетняя охрана полковника Груни надежно и крепко спала, и сам Груня храпел и всхлипывал с устатку и с перепоя.
Солнце весело заливало голубоватую глухую стену железнодорожного вокзала, возвышающегося над тихим сквериком, как чудовищная подводная скала.
Если этот подлый мир и снился Груне, то на первый взгляд он все-таки выглядел надежно.
Скоро Колька-Недопырка очнется, вспомнил Куделькин и, взглянув на часы, с тяжелым сердцем развернул грязный пакет.
Предчувствия его не обманули.
На его ладони лежала красная книжечка служебного удостоверения, выписанного на имя полковника ФСБ Зимина Евгения Александровича, члена Комиссии содействия правоохранительным органам по борьбе с организованной преступностью и коррупцией.
Куделькин сразу узнал удостоверение.