Распутница - Роджерс Розмари. Страница 2

Любовь… ненависть… ревность… Неужели эти чувства действительно связаны между собой? Меня называли ведьмой – по-испански «бруха»; причем временами без того нервного, осуждающего смеха, который обычно сопровождает такое заявление. А что такого? По крайней мере теперь ведьм больше не сжигают. Возможно, потому, что они сгорают сами – когда слишком близко подлетят к пламени, слишком живо откликнутся на вызов.

Вызов – да, меня всегда возбуждал любой вызов. И в то же время я умышленно закрывала глаза на то, чего не хотела видеть. Почему, например, я не замечала, что Фернандо ходит хвостом за моей матерью точно так же, как я хожу за ним? Как он ругался, когда она сбежала с рыжим ирландцем, у которого был собственный золотой рудник и который мог выбросить несколько миллионов долларов на любую прихоть! «Пута! – кричал он. – Шлюха!» Иногда казалось, что он адресует эти слова мне, что они относятся ко мне, а совсем не к моей матери. Поэтому, испугавшись сама точно не зная чего, я стала держаться подальше от Фернандо и, насколько возможно, его избегать. Я даже добровольно согласилась учиться в монастырской школе, а когда через полтора года меня отправили в другую школу, в Бостон, я почувствовала едва ли не облегчение. Теперь я понимаю, как мне нужны были дисциплина и строгий порядок. Мне так многому следовало научиться!

За те годы, что мы вместе провели в школе, я очень многое переняла от Мари-Клэр. У нас было немало общего. Ее отец был француз, а мать американка. И ее мать тоже убежала с другим мужчиной… Потом был развод, ее отец вновь женился, и в новой семье Мари-Клэр оказалась лишней. Вот так!

– Мне все надоело, надоело, надоело! Почему папа отправил меня в эту тюрьму? Ну конечно, все из-за его новой жены, которая ревнует меня к нему. Но я еще проучу ее – и его тоже! Клянусь, я выйду замуж за первого встречного! Все, что угодно, лишь бы вырваться из этого ужасного места!

В год, когда мне исполнилось шестнадцать, папа взял Фернандо с собой в Бостон. И через неделю он обручился с Мари-Клэр. Она отчаянно стремилась обрести свободу, а мы с Фернандо воспитывались как брат и сестра. В любом случае, если говорить честно, Мари-Клэр красива, а я нет. У нее золотистые волосы, большие голубые глаза и груди. Мои же волосы черные как ночь, а глаза серо-стального цвета. Для женщины я слишком высока, а грудей у меня почти нет. Хотя мою внешность называли «интересной» – что это означает, не знаю. Знаю только, что так не говорят о красавицах или хотя бы о хорошеньких. Лицо у меня треугольное… скулы слишком широкие и острые… брови чересчур высокие. Но к чему вдаваться в детали? Главное, какая я внутри. Я ведь могу быть всем, чем захочу. Одним словом – ведьма!

Мне часто говорили: «Ты очень похожа на свою мать». И я все гадала – чем? Мы никогда не были особенно близки, но я все же помню красивую женщину, которая всегда носила сверкающие бриллианты. Иногда я ее ненавидела, иногда любила, но вот понимала ли хоть когда-нибудь?

Когда я вспоминаю о ней… Я мало проводила времени со своей матерью. Я действовала ей на нервы, потому что была слишком дикой и необузданной. Или я просто ей мешала? Но пожалуй, это не имеет значения. Для меня было не важно, здесь она или нет, потому что у меня был папа, который меня любил, и Мигель, который меня понимал.

Мигель теперь стал отцом Михаилом. А тогда он только собирался поступать в семинарию. Мы могли проводить вместе столько времени, сколько хотели, потому что тогда я училась в Виндхэмской академии юных леди, а мисс Чэрити Виндхэм – это папина сестра.

Мы посещали музеи, ходили гулять, катались на лодке. Каждый вечер мы с папой подолгу разговаривали. Иногда к нам присоединялась мисс Чэрити. В то время как все были заняты беседой, Фернандо и Мари-Клэр просто смотрели друг на друга. Мне кажется, что я обо всем догадалась еще до того, как однажды поздно вечером Мари-Клэр возбужденным шепотом сообщила мне, что они с Фернандо собираются пожениться.

– Неужели? Какой сюрприз!.. В любом случае я рада за вас обоих.

– Фернандо и капитан Виндхэм завтра должны переговорить с моим отцом. Я уверена, что он согласится: будет только рад сбыть меня с рук. Представь себе: скоро я стану респектабельной замужней женщиной, и тогда мы с тобой действительно будем как сестры!

– Знаешь, Фернандо ведь нужна девственница. – Я надеялась, что мой голос будет звучать бесстрастно. – Как и большинство калифорнийцев, он в некоторых отношениях очень старомоден.

Мари-Клэр тихо засмеялась:

– Я это знаю! Он только два раза меня поцеловал – и все! Но я обещаю тебе, что в брачную ночь на простынях будет кровь, которая удостоверит мою… чистоту. И я позабочусь о том, чтобы ему было трудно впервые войти в меня – вот так вот!

Меня больше не шокировало то, что говорила Мари-Клэр. Она уже рассказывала мне историю своей жизни, не упуская ни одной детали. Там были конюхи, слуги – любой мужчина, хорошо сложенный и достаточно похотливый, чтобы удовлетворить ее аппетиты. Я искренне надеялась, что Фернандо сможет ее насытить.

– У него ужасный характер, так что будь осторожна.

– Ерунда! Да нет, конечно, я буду осторожна и очень, очень осмотрительна, не беспокойся! Скажи мне только: у него большой?.. С ним хорошо заниматься любовью?

Я была рада, что темнота скрывала мои пылающие щеки. Иногда Мари-Клэр действительно заходила слишком далеко!

– Уверена, что ты очень скоро сама это выяснишь. – Я помню, что отвернулась, накрылась с головой простынями и сказала сдавленным голосом: – В любом случае откуда я-то могу знать о Фернандо что-нибудь подобное? Если ты помнишь, он мой брат.

– Всего-навсего сводный брат, то есть на самом деле даже не родственник! Я бы не стала тебя винить за эксперименты с приятным молодым человеком, оказавшимся поблизости. Я бы так и поступила, а если ты пренебрегла этой возможностью, то ты просто дура.

Факт остается фактом. Мари-Клэр наслаждалась подобными «экспериментами», как она это называла, а что касается меня, то мне никто этого и не предлагал. В шестнадцать лет все кажется трагедией, и, вспоминая издевку Мари-Клэр, я всю ночь проворочалась, мрачно размышляя о вещах, о которых предпочла бы не думать.

Весь следующий день шел дождь, и я помню, что была этому рада: можно было с утра до вечера сидеть у камина в библиотеке и читать. У меня там было любимое кресло из красного плюша с потертым сиденьем, достаточно большое, чтобы я могла в нем уютно устроиться. Мне позволили выпить небольшой бокал хереса за счастье молодых, и, как я подозреваю, именно алкоголь поверг меня в сонное состояние. По всему телу разлилась тяжесть, глаза закрывались. «Дура», – вспоминала я слова Мари-Клэр, опустив книгу и пристально глядя на огонь. Неужели я и вправду дура?

Было и в самом деле очень глупо уснуть там, когда можно было прекрасно выспаться наверху. Я почти с сожалением вспоминаю о своем тогдашнем оцепенении, но около огня было так тепло и уютно! В полусне я едва замечала, как течет время. Потрескивающий в камине огонь, должно быть, загипнотизировал меня: мне казалось, будто я вижу сквозь языки пламени какие-то картины. Они то увеличивались, то уменьшались, все время меняясь, все время превращаясь во что-то иное.

Сквозь желто-зеленую листву я видела тигра, который беззвучно подкрадывался ко мне. Глаза зверя в темноте пылали зеленым огнем, под гладкой черно-желтой полосатой шкурой ровно ходили мышцы. С какой бы скоростью я ни бежала по извилистым, бесконечным тропам, тигр не отставал и все время смотрел на меня, смотрел. А вплотную за мной, наступая мне на пятки, держась настолько близко, что я могла чувствовать ее горячее дыхание, бежала пума. Я была их добычей. Кто из них схватит меня первым?

– А-а-а!

Неужели я кричала вслух? Я не могла этого вспомнить. Помню только, что открыла глаза и вздрогнула – прищурившись, на меня как-то очень странно смотрел Фернандо. Я почувствовала себя неловко и выпрямилась, опустив на пол голые ноги.