Движущаяся скульптура - Астахов Ярослав. Страница 3

Может быть, такое испытывает лягушка, захваченная врасплох и скованная стеклянным взглядом змеи.

В сознании барона гудящий предмет превратился в некую сплошную Пасть. С бесчисленными рядами движущимися лезвий-зубов… Фон Гольдбаху казалось уже: здесь перед ним сама Смерть. И вот – так выглядит вблизи знаменитая Коса ее, которую она сейчас протягивает по его голову.

«Но ведь оно не способно двигаться, – проносилось в уме барона. – Оно не может причинить вред. Я просто слишком долго смотрю на это, и потому кажется, будто бы отвратительное мерцание… будто круговорот скользящих хищных зубов… ПРИБЛИЖАЕТСЯ!»

Гудящая скульптура, меж тем, именно приближалась к барону.

Ее движение поначалу было настолько медленно, что его заметить было немногим легче, чем ход минутной стрелки часов. Скульптура будто плыла над полом… Причем не обнаруживалось никакого устройства, обеспечивающего перемещение. Поэтому не удивительно было настроение барона не верить своим глазам.

Фон Гольдбах нерешительно попятился.

Движение предмета ускорилось. Теперь уже не мыслимо было сомневаться в том, что скульптура перемещается. И – направляясь при этом именно к барону, как если бы она видела его.

Фон Гольдбах развернулся и побежал. Его шаги отдались гулким эхом посреди пустых стен выставочного зала. Затем он остановился, будто бы налетев на незримое препятствие, и медленно обернулся.

Чудовищная пасть отстала от него ненамного.

По-видимому, она стремительно неслась вслед за ним, пока он бежал, а теперь замерла, как он. Глаза барона оказались вновь схвачены и прикованы интерференционной пульсацией как бы проваливающихся друг в друга потоков лезвий…

Его боковое зрение уловило контур закрытой двери.

В следующее мгновенье фон Гольдбах уже барабанил в створки, не очень хорошо понимая сам, как случилось, что он оказался около них. При этом он кричал, задыхаясь:

– Зарецкий!… Выпустите меня!… Эта ваша чертова штука ожила, взбесилась, я не понимаю, что происходит!!… Выпустите!

Ответом было молчание.

– Вы выиграли, Зарецкий, – через какое-то еще время слабо вскрикнул барон. – Откройте!

На это он услышал ответ. Причем – не долетевший через дверь, как он ждал, а прозвучавший каким-то образом здесь, посреди выставочного зала.

– Выиграл? Пока-таки еще нет…

Гудение моторов усилилось, перейдя почти в визг. Сверкания мельтешащих лезвий слились в светящиеся подрагивающие ленты. Скульптура заскользила к фон Гольдбаху, разгоняясь…

– Это убийство! – выкрикнул барон в отчаянии.

И механический голос посреди зала ответил ему:

– Совершенно верно. Это убийство.

С фон Гольдбахом произошла внезапная перемена. Он резко выпрямился, одернув на себе, для чего-то, свой дорогой костюм. И сделал шаг навстречу надвигающемуся предмету. И замер, развернув плечи… Челюсть у барона тряслась, но он не замечал этого. А с губ его слетали слова:

– Лед… проламывается. Но я не отступаю! Я не отступил ни на шаг! Я не…

Рука фон Гольдбаха вдруг судорожно метнулась к сердцу, горло издало свистящий жалобный всхлип и барон, обмякнув, повалился на пол к основанию немедленно остановившегося предмета.

Фон Гольдбах дернулся и затих.

По-видимому, это был разрыв сердца.

Гуденье смолкло. Сверкающие лезвия скульптуры замерли, сделавшись на миг подобны стальным грозящим перстам, а затем и вовсе втянулись в щели.

Предмет стал неподвижен и мертв, и напоминал теперь какой-то несусветный языческий алтарь, перед которым простерся впавший в экстаз поклонник.

Зарецкий отпустил «мышь» и принял расслабленную позу, положив руки на подлокотники. На его лице было выражение, с каким художник рассматривает холст, нанеся последний мазок.

Компьютерный монитор показывал схематическое изображение выставочного зала, поделенное на квадраты координатной сетью. В квадратиках b4 и c3 располагались пиктограммы, неподвижные теперь: лежащий человечек и каркасная пирамидка.

Зарецкий потянулся и снял с головы обруч, к которому крепились наушники и небольшой микрофон.

– Зачем ты убил его? – тихо произнесла супруга бакалавра, неслышно подошедшая сзади. Ведь он кричал, что сдается. Он же признавал, что ты выиграл. Перстень и так был твой.

– Он рассказал бы другим, что моя скульптура умеет перемещаться, – с неудовольствием покосился на благоверную мэтр. – И скоро все догадались бы, что в основание ПОДСОЗНАНИЯ встроены управляемые колесики. И не было бы уже того эффекта внезапности. А потом, возможно, сообразили бы и насчет использования воздействия низкой частоты. И я бы не заработал больше ни на одном таком споре.

– Но мало разве того, что приносят обыкновенные демонстрации? – все так же негромко произнесла Сесилия (так звали супругу бакалавра). – Зачем, зачем тебе обязательно убивать?!

Зарецкий медленно отвернулся от экрана и посмотрел на жену в упор.

Теперь его лицо было совершенно другим, нежели во время беседы его с бароном. Немногие бы нашли приятным взгляд этих водянистых, навыкате слегка, глаз. Невыразительных… и, однако, завораживающих не меньше, чем скользящий ряд лезвий.

– Во-первых, Сиси… – процедил бакалавр сквозь зубы.

– Терпеть этого не могу, когда ты меня называешь так!

– Я знаю, Сиси… Так вот. Во-первых. Ты ничего не понимаешь в делах. Аренда помещения… – Зарецкий загибал пальцы. – Плата за электроэнергию… Плата за рекламу в СМИ, рекламные плакатики и проспекты… Возможно, нам бы и хватило на кусок хлеба, да. Но уж никак не на кусок хлеба с маслом, моя дорогая Сиси! Вот разве только ты бы подработала на панели… а?

– Во вторых, Сиси, – продолжил бакалавр, полюбовавшись вытянутой физиономией благоверной. – Ты ничего не понимаешь в жизни, а это и еще хуже. Отец мой никогда не допустил бы нашего брака. Отец… вот он-то понимал жизнь! Иные умники смотрели на него свысока, потому что он был простым держателем парикмахерской. И, экономии ради, работал сам, сберегая средства, которые бы ушли на жалование мастеру. Клиенты над ним подшучивали. А он улыбался шуточкам дураков… и стриг.

– Да, Сиси! – вдруг перешел Зарецкий на патетический повышенный тон. – Он улыбался зубоскалам и стриг их! Он понимал в жизни… И я поклялся себе, что буду поступать всегда так же, как мой отец.

– Назло тем шутникам, Сиси, – добавил бакалавр, – отец мне дал юридическое образование. Откладывал каждый грош… И постоянно говорил мне потом: «Я сделал из тебя бакалавра! Чем был бы ты без меня?» И он ужасно надоел мне с этим, признаться…

– А без него, Сиси…

Зарецкий вдруг порывисто вскочил из-за стола и расправил плечи. И сделался похож на злую карикатуру на барона фон Гольдбаха, чей остывающий труп лежал в нескольких шагах за стеной.

– Без всякой поддержки отца я выучился на скульптора-модерниста! Хотя терпеть не могу скульптуру. Что современную, что классическую, ты знаешь. Но я хотел доказать отцу… Да, увы… Это доказательство зашло слишком уж далеко. Отец не пережил встречи наедине с моим ПОДСОЗНАНИЕМ. Трагический финал и навел меня на мысль о возможном дополнительном заработке. А унаследованное по завещанию помогло раскрутке…