Деньги – это самое... самое... (Софья Блюфштейн, Россия) - Арсеньева Елена. Страница 5

Однако сколько веревочке ни виться… Всего каких-то четыре месяца наслаждалась Соня свободой. Теперь ей предстояло отбывать каторжный срок на Сахалине.

Существует легенда о том, как Соня отправилась в путь. До Сахалина нужно было добираться на пароходе, плавучей тюрьме для перевозки заключенных. Незадолго до отправки из Одессы в городе узнали, что на корабле с другими каторжанками повезут и знаменитую Соньку Золотая Ручка, которую Одесса считала своей в доску. Любопытствующая публика заполнила всю набережную, и даже градоначальник со свитой решил подняться на корабль и посмотреть на легендарную преступницу. Произнеся пару незначащих слов, градоначальник пожелал арестантке счастливого пути и снисходительного тюремного начальства. Соня пустила слезу и преподнесла ему прощальный подарок – золотые карманные часы с накладным двуглавым орлом на крышке. Градоначальник поблагодарил и сказал, что у него уже есть точно такие же, вот ведь удивительное совпадение… И только потом заметил на своем животе пустую цепочку. Он сухо велел поскорей увести арестованную в трюм, а про себя пожалел сахалинское начальство.

И не зря. Начальству тому и в самом деле солоно приходилось!

Такие горки, которые пришлось преодолеть Соне, укатают какого угодно сивку, но она была поистине неисправима. Хотя, впрочем, сначала очень старательно делала вид, что смирилась со своей участью. Еще на этапе, когда гнали арестованных по Сахалину от порта до Александровска, места заключения, сошлась она с прожженным вором и убийцей Блохой. Во время кратких свиданий Сонька и ее новый сожитель разработали план побега…

Блоха бежал с Сахалина уже не впервой и знал, что из тайги, где три десятка человек работают под присмотром одного солдата, пробраться среди сопок к северу, к самому узкому месту Татарского пролива между мысами Погоби и Лазарева, вполне возможно. А там – безлюдье, там можно никого не бояться. Останется сколотить плот и перебраться на материк. Но Сонька побаивалась многодневной голодухи и лишений, которые неминуемы, если беглецы пойдут в своей одежде и этим путем. Она вот что придумала: они с Блохой пойдут дорожкой хоженой и обжитой, но прятаться не будут, а Сонька в солдатском платье будет «конвоировать» Блоху. По закону, жители деревень и городов должны были оказывать всякую помощь, в том числе и денежную, конвойным, и Сонька надеялась не только спастись, но и малость разжиться для первых дней на материке. Послушный ее воле Блоха убил караульного, в его одежду переоделась Сонька, и беглецы пустились в путь…

Первым поймали Блоху. Сонька, продолжавшая путь одна, заблудилась и вышла прямиком на кордон, где ее тотчас повязали. Ей полагалось десять плетей, однако врач Александровского лазарета вступился за нее и уговорил начальство отменить наказание: какая-никакая преступница, но сечь беременную… Ну да, Соня сказалась беременной, а когда нужно было идти на проверку к специалисту, послала вместо себя другую ссыльную, в самом деле находившуюся в интересном положении. Ее умение дурачить людей пригодилось и здесь! А некоторые рассказывают, что помогла ей все та же человеческая алчность: сунула доктору «барашка в бумажке», то есть денежку, а то и колечко драгоценное (у нее всегда водились какие-то немыслимые захоронки, до которых не мог доискаться ни один обыск).

Так или иначе, от плетей ее освободили, на правеж послали одного Блоху, которого признали организатором побега. К тому же за ним было убийство конвойного… Блоха получил сорок плетей. Когда его секли, он кричал: «За дело меня, ваше высокоблагородие! За дело! Так мне и надо!» Он мог сколько угодно каяться в том, что связался с Соней, но был закован в ручные и ножные кандалы.

Соня вела себя так, что казалось – воды не замутит. Жила на поселении и постепенно собрала вокруг себя новую банду. Она подкупала охрану, давала деньги в рост, приторговывала самогонкой и квасом, водилась с местными жителями и обводила их, простаков, вокруг своего многоопытного пальца с легкостью. Ее панически боялись, особенно после того, как местный торговец Никитин, главный конкурент Сони, отбивавший у нее покупателей низкими ценами, был найден зарезанным. Никто из местных не сомневался, чьих рук это дело, и все, кто пытался роптать против Сони и ее сожителей-рецидивистов, бравших за горло всякого недовольного, умолкли. Теперь она стала монополисткой, теперь она смогла разбогатеть… и только человек незнающий мог сказать, что богатством ее накопления не назовешь, просто тьфу по сравнению с тем, что было у нее раньше. Все на свете относительно, во-первых, а во-вторых, золотой песок и жемчуг, которыми иногда рассчитывались заключенные да и местные бродяги, помог Соне довольно быстро восстановить душевное здоровье. Деньги – вот что было самое главное в ее жизни, и чем больше их было, тем лучше она себя чувствовала!

К несчастью, личность убийцы Никитина оказалась ясна не только струсившим поселенцам. И тюремное начальство проявило вовсе ненужную Соне догадливость. Всех ее подельников мигом взяли в оборот. Соню не выдал никто, и хотя не было сомнений, что именно она заморочила мужикам головы, зацепить ее оказалось невозможно. Двоих отъявленных рецидивистов казнили, некоторых секли плетьми, ну а Соня вышла, вернее, выползла (потому что с трудом) сухой из воды. Однако все нажитое у нее отняли, оставили на скудном содержании ссыльнокаторжной.

«Ну уж нет! – мрачно думала она. – Нищенствовать тут я не останусь!»

В мае 1891 года она вновь ударилась в бега. На сей раз сама по себе. В погоню бросили два взвода солдат. Искали несколько дней, но этак можно было искать иголку в стоге сена. Соня, как и в первый раз, «нашлась» сама, в смысле – снова наткнулась на облаву. Солдатам было приказано открыть по ней при встрече огонь, и когда из леса на опушку, где протянулась цепь поисковиков, выбежала худенькая маленькая женщина, офицер скомандовал: «Пли!» Но Соня успела упасть на землю мгновением раньше, так что тридцать пуль прошли над ней. Подняться она не рискнула – смирилась с тем, что попалась. Ее скрутили и притащили в острог. За побег Сонька получила пятнадцать ударов плетью. Но сахалинский палач Комлев утверждал, что ударов было двадцать, «потому как считал сам». Злоба у тюремного начальства против нее накопилась такая, что никто даже не вспомнил, что наказывают женщину, и уже не очень-то молодую: ей было сорок пять. Сонька теряла сознание. Фельдшер приводил ее в чувство спиртом, и экзекуция продолжалась. Потом на Сахалине ни одну женщину уже так не наказывали.

Впрочем, никого подобного Соне среди каторжанок больше и не было.

После правежа ее заковали в ручные кандалы и посадили в одиночную камеру. Там, в каморке с тусклым крошечным окном, закрытым частой решеткой, она провела два года и восемь месяцев.

А.П. Чехов в это время совершил свое знаменитое путешествие на остров Сахалин и так описал Соню: «Маленькая, худенькая, уже седеющая женщина с помятым старушечьим лицом… Она ходит по своей камере из угла в угол, и кажется, что она все время нюхает воздух, как мышь в мышеловке, и выражение лица у нее мышиное…»

Как раньше Соня делала деньги на чужих бедах, так теперь тюремное начальство вовсю использовало свою легендарную арестантку для наживы. Соньку Золотая Ручка посещали писатели, журналисты, иностранцы. За плату разрешалось с ней побеседовать. По отзывам, «говорить она не любила, много врала, путалась в воспоминаниях». Любители сахалинской каторжной экзотики фотографировались с ней в компании с кузнецом и надзирателем – это называлось «Заковка в ручные кандалы знаменитой Соньки Золотая Ручка».

Страшный сон одиночного заключения наконец-то кончился. Отсидев срок, Сонька должна была остаться на Сахалине в качестве вольной поселенки. Женщин здесь было мало, и, несмотря на годы и некрасивость, ее с удовольствием взял бы в сожительницы любой немолодой поселенец. Начальство, чтобы жизнь медом не казалась, определило ее «в супруги» рецидивисту Кириллу Богданову, одному из самых жестоких людей, которого знала каторга.