Кормчая книга - Прашкевич Геннадий Мартович. Страница 23
ЧЕЛОВЕК ОТВЕТСТВЕН.
Он мысленно позвал Ри, и тигана услышала.
Прижавшись щекой к твердому, как камень, плечу Хирама, поглаживая ладонями его напрягшиеся мышцы, тигана взглядом приказала Илле прильнуть к ним. «Мы вместе…»
Округлив глаза, Илла замерла.
Мысли Иллы, тиганы и Хирама сливались, как струи общего потока, пытаясь пробиться сквозь мертвенное мерцание Серого пятна, сквозь чудовищный низкий гул, сквозь помехи, больно бьющие по нервам, сквозь неистовое шипение и бульканье электрических разрядов, обрывки чужой невнятной речи, отголоски знакомых, но неестественно вывернутых слов. Даже Ри, опытная тигана, побледнела от прилагаемых усилий, а на смуглом лбу Иллы выступили мелкие капли пота.
Река… Ее струи прохладны…
Биосинт… Его шаг уверен и тверд…
Бумажное дерево… Его тень пространная…
Мак-птица возится в ветвях. Сама поет, сама танцует…
Никем не считаны деревья, неисчислим ход рыб, зверь идет по запутанным тропам, в каждом дереве, в каждом звере скрыта истина. Ри, Илла и Хирам остро нуждались в помощи Матери, но Город лежал слишком близко. Чудовищным серым пятном он закрывал огромную часть подсознания. Всегда покрытый серыми тучами, туманный и сумеречный. Говорят, сквозь тучи, покрывающие Город, прорываются иногда вспышки света. Они такие яркие, что можно потерять зрение, а воздух над Городом всегда нечист, он дрожит, как искусственный свет. Конечно, демиурги многое умеют. У них есть летательные аппараты. Говорят, они бывают меж звезд…
ЧЕЛОВЕК СВОБОДЕН.
…Крепче обнять друг друга.
…Хирам чувствовал, как холодные колючие мурашки бегут по мокрым, сразу похолодевшим вискам. Дыхание Иллы касалось его щеки, молчание тиганы обдавало холодом. Зверь оставляет тропу, след птицы заметен в воздухе, человек идет за биосинтом и тоже оставляет след. Тысячи живых существ с любопытством устремляются по следам человека. Пища человека не оскорблена насилием, поступки не омрачены страданием. Он внятен, как дерево. Он прост, как прилив. Он открыт, как небо, в котором живут птицы и облака. Тропы человека и биосинта прихотливо вьются по Сухой степи, взбегают на горные перевалы. Человек создан для Игры. Он вспугивает птицу, но, присмотревшись, птица успокоено садится рядом с человеком. Складка горы для него – как каменная улыбка. Он идет по краю лесов, спускается по реке. Рыба доверчиво прижимается к его ноге холодным чешуйчатым боком.
ЧЕЛОВЕК ОТВЕТСТВЕН.
Далекие голоса Толкователей тонули в непрекращающемся надсадном визге, в треске, в электрическом шипении, в горячем бульканье, в разрядах кипящего и расплескивающегося эфира, забивались металлическим голосом, ведущим непонятный отсчет.
ДВЕНАДЦАТЬ…
ОДИННАДЦАТЬ…
ДЕСЯТЬ…
ДЕВЯТЬ…
Сквозь непрекращающийся свист, сквозь ужасное бульканье, нежный плеск и шипенье свихнувшегося эфира пробивался тревожный голос -
ВОСЕМЬ…
СЕМЬ…
ШЕСТЬ…
ПЯТЬ…
– Что это?
– Демиурги.
– Так близко?
Хирам кивнул.
Он уже понял, что Мать они не услышит.
Когда-то ему рассказывали о Приближении, но он считал это слухами.
Человек, например, никогда не должен приближаться к Городу… Хирам гордился точностью своей мысленной карты. Над многими ее квадратами он работал сам. Болота Араны, богатые жирным гумусом, длинная цепочка проточных озер Легии с их длинными песчаными отмелями, удобными для чистки биосинтов, бесконечная река Летис, круто обрубающая подошву горы Убицир, наконец, Сухая степь, где над красными кустами в любую погоду (в сушь – плотнее) дрожат облачка ядовитых испарений. Однажды у высохшего озерца тигана Ри наткнулась на заиленный след древнего зверя иту, видеть которого никому не дано, но которого при удаче можно погладить ночью во тьме… Хирам гордился своей картой, но сейчас Серое пятно вторглось в сознание, мешало. Оно лишало мысленную карту смысла.
СЛЕД ГАРБА ПОТЕРЯН…
ЗОНДЫ ПИКРАФТА ОТРАБАТЫВАЮТ ВТОРОЙ СЕКТОР…
ТРЕТИЙ МАЯК СТАУТА ПОДКЛЮЧЕН К РЕЗЕРВНОЙ ПОДСТАНЦИИ…
Металлические голоса отталкивали. Они были чужие. Они сбивали с толку. И все равно Хирам испытывал странное жгучее любопытство. Что находится там, на той стороне реки, в глубине Сухой степи, сожженной ночными молниями? Правда ли, что Город демиургов всегда покрыт серыми тучами и сквозь них пробиваются вспышки невыносимого света?…
ПЯТНАДЦАТЬ…
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ…
ТРИНАДЦАТЬ…
ДВЕНАДЦАТЬ…
Хирам потряс головой.
– Ты похож на Би, когда он видит рыжие камни, – тигана все еще была напряжена. – Мы не пробьемся к Матери. Надо уходить, Хирам. Здесь много красного.
ЗОНДЫ ПИКРАФТА ОТРАБАТЫВАЮТ ВТОРОЙ СЕКТОР…
СТАНЦИИ СЛЕЖЕНИЯ МЕНЯЮТ ПРОГРАММЫ…
ПОИСК НАЧАТ…
– В Городе что-то случилось?
– У демиургов всегда что-нибудь случается, – неохотно ответила тигана. Ей не хотелось думать о Городе. – У демиургов свои игры, Хирам. Не надо говорить о демиургах. Нам нет дела до их игр. Видишь, какие тут бабочки? – Ри указала взглядом на бесшумный мрачный хоровод, вьющийся над кустами. – Такие живут только в нечистых местах.
Хирам обнял Ри.
Он знал, что она настоящая тигана.
Он знал, что Ри понимает устройство мира.
Глядя в глаза людей, Ри читает сердца. Она знает, что города демиургов никак не связаны с кланами, правда, связаны со звездами. И еще знает, что, удачно проведя Игру, можно получить право в жаркий день сидеть в тени Большого биосинта. Удачно завершенная Игра дает право на участие в традиционных дискуссиях мира Уитни. Вечные темы: дерево или биосинт? душа биосинта или отражение человека? Большая игра вводит участников в сердце мира.
– Хирам! – утирая ладонью лоб попросила Илла. – Давай повернем на север. Посмотри, какая я сегодня красивая, – она любовно погладила рукой груди. Ее обнаженное тело блестело под первыми солнечными лучами, длинные волосы падали почти до пояса. – Я снова буду твоей, если мы повернем к рощам вкусных манли! Ты ведь хочешь?
Он улыбнулся:
– Тебе надоела река?
– Нет, нет, – засмеялась Илла. – Это я так играю.
Мысленная просьба тиганы – пора уходить! – еще не достигла Иллы.
«Уходим, – ответил Хирам. – Здесь, правда, нечисто. Мы пойдем быстро. Даже быстрее, чем требует Игра. Завтра, обогнув кварцевые развалы, мы уйдем далеко от Города и услышим Мать.»
Золотистый загар делал Ри похожей на живой мрамор.
Узкий клочок оранжевой ткани на бедрах только подчеркивал диковатую обнаженность тиганы. Острые груди торчали вперед, загорелая кожа лоснилась. Раскосые глаза прятались под невероятными ресницами. Она медленно втягивала воздух в раздувающиеся точеные ноздри.
«Здесь нечисто… Уходим, Хирам…»