Азарт среднего возраста - Берсенева Анна. Страница 31

Мама рассказывала Сашке с Верой, что в ту весну на всю жизнь запомнила раненого майора Ломоносова, которого привезли в Александров санитарным поездом из Германии в последние дни войны. То есть лицо его она потом, конечно, почти позабыла, все-таки маленькая была, когда он учил ее читать под монастырскими яблонями, но вот то ощущение, которое связалось у нее с ним в детстве, запомнила накрепко. Она сразу почувствовала и чувствовала всегда, что этот высокий, небо закрывающий плечами суровый майор – почему-то самый близкий, родной ей человек. Роднее даже, чем бабушка, которая ее вырастила, чем родители, умершие перед войной от тифа… Почему это так, мама не знала. Но когда через много лет после войны случайно встретилась с отцом, приехавшим в командировку в Александров, ей показалось, что она не расставалась с ним никогда. И не должна расставаться…

По тому, как мама рассказывала о той случайной послевоенной встрече, Сашка впервые понял, что случайностей в жизни не бывает. И убеждался в этом всю свою жизнь, богатую крутыми поворотами.

Он листал альбом, шуршала папиросная бумага, которой были переложены фотографии. Вот уже пошли их с Верой детские снимки. В коляске, в палисаднике у фонтана, в школьном дворе первого сентября – Верино лицо торжественно сияет между двумя белыми бантами, а у Сашки, несмотря на парадную рубашку и отглаженные брюки, вид самый что ни на есть хулиганский…

Вдруг из-под папиросной бумаги выпала фотография, которой Александр прежде не видел. Или просто забыл? Все-таки он давно не открывал этот альбом.

Фотография была военная – кажется, единственная фотография отца на фронте. Александр перевернул ее, прочитал выцветшую надпись: «Одер, апрель 1945 года». Скорее всего, она была сделана за несколько дней до отцовского ранения. Отец стоял перед шеренгой бойцов саперного батальона, которым командовал с середины войны – с тех пор, как его перевели в регулярные части из штрафбата, куда он попал в сорок первом году прямо из лагеря.

Александр вглядывался в его лицо, в лица его солдат и не мог понять, какая мысль тревожит его, не дает отложить эту фотографию и листать альбом дальше. Обычные в общем-то люди: немолодой крестьянин, интеллигентный юноша в очках, грузин лет тридцати… Наконец он понял, что его так беспокоит.

В выражении этих лиц, и в отцовском тоже, было что-то такое общее, единое, что казалось, на снимке запечатлены братья. Но как называлось то, что их объединило? Он не знал.

Александр закрыл альбом, положил обратно в ящик. Все-таки надо было лечь, уснуть и уехать завтра рано утром. Не хотелось мешать Вере с ее мужем, да и знакомство с его детьми требовало отдельного внимания. Но, главное, надо было пораньше приехать к Аннушке. Он и так чувствовал себя скотиной оттого, что уехал с собственной свадьбы. Даже странно, что Аннушка отнеслась к этому спокойно.

– Я понимаю, ты хочешь побыть один, – сказала она, когда Александр позвонил ей с улицы, выходя из сада «Эрмитаж». – Когда ты приедешь?

Он пообещал приехать завтра с утра пораньше. Все-таки то, что Аннушка мыслила штампами, было удобно. Его новая семейная жизнь вообще обещала быть удобной. Впрочем, и прежняя ведь была таковою.

Зря он подумал сейчас о семейной жизни. Сразу вспомнилась Юля, и он почувствовал по отношению к ней тот же жгучий стыд, который впервые почувствовал сегодня во время разговора с сыном.

Она была ему хорошей женой. В разводе с нею он должен был упрекать только себя. А Юля была ему хорошей женой, и было в его жизни время, которое доказывало это с совершенной неоспоримостью.

Глава 15

В то время, в конце девяностых, Александр выходил в море каждый раз, когда приезжал из Москвы в Мурманск.

Он делал это отчасти потому, что любил ощущение, которое давало только море, притом именно это, холодное Баренцево. Оно словно вливалось ему в кровь всем своим простором, и от этого во всем его существе возникала такая широкая, такая безбрежная свобода, которую ничто иное не могло ему дать.

Ну а если без романтики, то невредно было хозяину лично проверять время от времени, как работают команды его рыболовецких судов.

Капитан постучался в его каюту ранним утром.

– Александр Игнатьич! – Александр открыл глаза, резко сел на койке. – Тут люди к вам…

«Какие еще люди? – удивился он. – Откуда они в море взялись?»

Пока он одевался, капитан сообщил, что люди взялись с катера, подошедшего к «Мурману».

– И чего хотят? – поинтересовался Александр.

– Не знаю, – торопливо ответил тот. – Я им сразу сказал: хозяин сам на корабле, с ним и разговаривайте.

Судя по этому торопливому капитанскому тону, от разговора не следовало ожидать ничего хорошего.

Так оно и вышло.

Внешность у гостей оказалась такая, что хоть в кино их показывай: типичные бандиты периода первоначального накопления. Правда, первый период этого самого первоначального накопления был вроде бы уже окончен – в этот-то период Александр и купил дышащую на ладан рыболовецкую компанию, а также и часть Мурманского порта. Но с тех пор он уже давно перевел свой головной офис в Москву и привык к тому, что бандиты имеют вид респектабельных бизнесменов.

Однако провинция в этом смысле отставала от столицы. У явившихся на «Мурман» граждан вид был совершенно бычий.

– Мы ваще-то с капитаном хотели перетереть, – с интонациями примитивного понта заявил один из них. – Но в принципе можно и с тобой.

Выяснилось, что «перетереть» они собирались возможность того, чтобы «Ломоносовский флот» продавал им рыбу левым образом. Ребятки были готовы подходить к кораблям прямо в море, перегружать в свои трюмы треску и платить за нее тут же наличными.

Церемониться с ними, объясняя, что треску он отлично продаст и не ввязываясь в криминал, Александр не стал. Бандиты и так прекрасно знали, что Европа готова покупать эту рыбу в любых количествах, потому и лезли со своими предложениями, от которых, как они были уверены, невозможно отказаться.

Однако Александр отказался, и в таких решительных выражениях, что, пожалуй, это было даже лишнее. Но больно уж рассердили его эти мелкие ублюдки. Да за кого они его держат?! Неужели он похож на человека, который вот так вот, на глазах у всей команды, ляжет под бандитов? Да хоть бы и не на глазах, не в этом ведь дело!

– Типа крутой, да? – с теми же длинными, нарочито растянутыми интонациями сказал главный из них. – Ну-ну… А ведь зря ты нас обидел, Ломоносов, ой, зря! За нами большие люди, западло им обиду забывать. Пожалеть не боишься?

Пожалеть Александр не боялся. Он вообще ничего не боялся, так уж он от природы был устроен, и в большинстве случаев это, может, не слишком удобное качество помогало ему лучше, чем любые университеты, ни один из которых он так и не собрался закончить.

– Может, и правда зря вы так резко, Александр Игнатьич, – заметил капитан, которому Александр, конечно, рассказал, зачем приходили бандиты. – С ними связываться себе дороже.

– Вот именно, – пожал плечами Александр. – Либо не связываться, либо связаться.

– Вы все в прямом смысле слова понимаете, – усмехнулся капитан.

– А слова обычно только прямой смысл и имеют. Надеюсь, вы с моим решением полностью согласны, Николай Павлович? – глядя капитану прямо в глаза, спросил Александр.

– А вы сомневались, Александр Игнатьевич? – с обидой переспросил тот.

Александр не то чтобы сомневался в капитане, но понимал, что большинство людей просто не знают своих возможностей. И невозможностей тоже. И не ожидал, что наемный работник, даже самый порядочный, будет защищать хозяйскую честь ценой не то что жизни своей, но даже благополучия.

Всего через месяц выяснилось, что он как в воду глядел. Правда, слабым звеном оказался не капитан, с ним бандиты просто не стали связываться. Для того чтобы втянуть Александра в самое тяжелое испытание его жизни, оказалось достаточно договориться с механиком «Мурмана».

Из Мурманска позвонили в воскресенье и так рано, что спали еще даже дети, хотя они-то вечно подхватывались ни свет ни заря. Впрочем, и Александр ведь в детстве не понимал, почему это родители и сестра любят поспать, например, в выходные. Сам он, когда и не надо было в школу, вскакивал в шесть утра.