Азарт среднего возраста - Берсенева Анна. Страница 35

Циферблат его часов не светился, но стрелки поблескивали от непонятно откуда идущего света. Они уже почти сошлись на двенадцати. Александр потер стекло часов, словно хотел поторопить их. Хотя куда ему было спешить? Что должно было измениться в эту полночь? Он и в юности не верил во всякие магические рубежи, и даже, кажется, в детстве не верил. Во всяком случае, новогодней ночи, которая якобы должна принести новое счастье, он не ждал ни в каком возрасте, в отличие от Веры, для которой с детства за каждым поворотом времени маячило какое-то неведомое счастье.

И нынешняя новогодняя ночь, которую Александр впервые встретил с Аннушкой, тоже не принесла ему никаких неожиданностей. Вернулись из ресторана под утро, выпили шампанского и долго еще занимались любовью под взрывы петард за окном.

Часы у него шли точно – колокольный звон донесся из деревни в то самое мгновенье, когда их стрелки сошлись в верхней точке циферблата. Колокола звонили долго и радостно, но в чем смысл этой радости, далеко разносящейся вместе со звоном в морозном воздухе, Александр не понимал.

Он снял со столба ковш, наклонился к источнику… И в ту самую минуту, когда зачерпнул воды, услышал в лесу у себя за спиной вскрик. Сначала вскрик, потом крик, потом треск веток.

Александр швырнул ковш на снег и бросился туда, откуда только что пришел, – к светящейся тропинке, с которой и донеслись эти звуки.

Теперь ему было не до того, чтобы разбираться в оптических или каких там – мистических? – эффектах загадочного свечения. И то, что он видел происходящее в лесу отчетливо, как днем, наверняка объяснялось лишь тем, что глаза его привыкли к темноте.

На тропинке стоял на задних лапах медведь. То есть он и не на самой тропинке уже стоял, а у ствола сосны. Здесь, на Варзуге, деревья были не карликовые, как в лесотундре, а довольно высокие. И такое вот высокое дерево медведь обхватывал передними лапами, явно собираясь на него взобраться. Александр присмотрелся – на сосне темнела человеческая фигура. Она прижималась к стволу на высоте большей, чем медвежий рост, но добраться до нее зверю ничего не стоило. Именно это он, похоже, и намерен был сделать.

Оттуда, с дерева, уже не доносилось ни звука, ни крика. Наверное, человек испугался настолько, что утратил способность кричать. И было чего испугаться: зимой по лесу мог бродить только медведь-шатун, а встреча с ним была едва ли не опаснее, чем встреча со львом в саванне.

Все это Александр понял в одно мгновенье. Времени на то, чтобы обдумывать ситуацию, у него не было. Медведь рыкнул и полез на дерево. Он лез по стволу быстро, может, из любопытства – кто это там на дереве маячит? – а может, и из бестолковой своей зимней злобы. И то и другое с неизбежностью должно было закончиться для вцепившегося в сосновый ствол человека трагически.

Александр вскинул карабин – и тут же опустил его. Стрелять в медведя было уже поздно: выстрелом снизу вверх он почти наверняка задел бы и сидящего на дереве человека. Думать, как именно следует поступить, было, собственно, тоже уже поздно.

– Эй! – крикнул Александр. – Эй, ну-ка сюда! Вот он я, не видишь, что ли?

Ему на секунду стало смешно: слишком уж осмысленно прозвучало его обращение к медведю. Зверь остановился, не добравшись до человека на сосне всего с полметра, не больше, и обернулся к Александру.

– Ко мне, ко мне! – повторил тот. – Слезай давай!

Для убедительности он быстро нагнулся и, слепив снежок, бросил им в медведя. Потом еще один, еще… Зверь рыкнул. На этот раз не было сомнений: его рык выражает не любопытство, а прямую угрозу. Следующий снежок попал ему прямо в лоб. Медведь яростно взревел и стал спускаться по стволу вниз. Он делал это еще быстрее, чем только что взбирался вверх. Александр знал, как проворен этот зверь, несмотря на его кажущуюся, во всех сказках обыгранную, неуклюжесть.

Медведь грузно спрыгнул на снег и двинулся к Александру.

«Тропинка тебе, видишь ли, светится! – быстро и сердито мелькнуло у того в голове. – Если б и правда светилась, уже б стрелять можно было».

Стрелять в рассерженного зверя можно было только наверняка. А чтобы попасть в него в лесной темноте наверняка, надо было подпустить его гораздо ближе, чем при свете дня.

Александр стоял на тропинке и ждал, чтобы медведь подошел поближе. Когда их разделяло метров пять, зверь встал на задние лапы и зарычал с такой яростью, как будто был смертельно оскорблен. Да так оно, наверное, и было. Александр вскинул карабин и выстрелил. Медведь прянул вперед.

«Неужели промахнулся? – подумал Александр с холодным удивлением; никаких других чувств он в эту секунду не испытывал. – Быть не может!»

Но промаха не было; он попал точно в сердце. Медведь во весь размах грохнулся на тропинку. Кровь, хлынувшая из его груди на снег, казалась в темноте черной. Чтобы обойти его огромную тушу, Александру пришлось соступить с тропинки в сугроб.

– Слезай! – Он постучал по сосновому стволу, словно не у дерева стоял, а у двери дома, вызывая хозяина. – Все, слезай, не бойся. Мертвый он.

Сверху донесся короткий судорожный всхлип, как будто человеку, сидящему на дереве, не хватало воздуха для дыхания. Не похоже было, чтобы он собирался слезать с дерева – наоборот, вжался в ствол так, словно хотел с ним слиться.

Александр понял, что так они могут провести всю ночь: насмерть перепуганный человек – на дереве, сам он – под деревом. Потихоньку вздохнув – черт, только этого не хватало! – он подпрыгнул, схватился за сосновые сучья и полез по стволу вверх.

– Ты не бойся, – приговаривал он таким тоном, каким говорят с умалишенными. – Не бойся, это я. Не медведь. Ну посмотри, чего тебе бояться?

Несмотря на эти уговоры, Александр чувствовал, как сосновый ствол дрожит от той дрожи, которой был охвачен прижавшийся к дереву человек.

Добравшись до него наконец, Александр осторожно подергал его за обутую в валенок ногу. Нога вздрогнула и вдруг обмякла, как будто из нее разом вынули все кости. Валенок тут же сполз Александру в руку. Он бросил его на снег и сказал:

– Слезай, а? Замерзнешь же. Вон мороз какой. Глаза и то мерзнут.

Человек нависал над ним бесформенным комом. Он был одет в большой, не по росту кожух. Голова была не видна – от страха он втянул ее в лохматый ворот.

«И как на дерево вскарабкался в таком? – подумал Александр. – Ну да жить захочешь, не то еще сумеешь».

Из кожуха снова донесся всхлип. Но на этот раз уже не судорожный, а просто растерянный. И женский…

И сразу как подтверждение из ворота показалось совершенно белое лицо, на которое падали пряди длинных волос. Половину этого лица, не меньше, занимали расширенные ужасом глаза.

– П-правда?.. – еле слышно проговорила женщина. – Он п-правда… Его н-нету?..

– Нету, – подтвердил Александр. То есть медведь, конечно, существовал – в виде мертвой туши. Но заниматься сейчас объяснениями было явно не ко времени. – Не бойтесь, слезайте. Я вам помогу.

Его уговоры наконец подействовали. Да еще как! Женщина перестала цепляться за дерево – руки ее безвольно разжались, ноги заскользили по стволу так, что и второй валенок упал на снег, и сама она наверняка упала бы тоже, если бы Александр одной рукой не обхватил снизу ее ноги.

– Осторожно! – крикнул он. – Вы держитесь все-таки. А то сейчас вместе навернемся, мало не покажется.

Вряд ли она его слышала – она медленно сползала вниз, бессильно скользя руками по стволу. Александр сползал тоже, с трудом удерживая ее за ноги. Носки на ней были деревенские, грубой вязки, но даже в них было видно, какие узкие у нее ступни.

Наконец он спрыгнул на снег. Женщина свалилась ему на руки. Несмотря на большой кожух, она была такая легкая, что держать ее на руках было нетрудно. Не отпуская ее, Александр присел на корточки и нашарил в снегу ее валенки.

– Вы идти можете? – спросил он, осторожно опуская ее прямо в них.

Женщина не сопротивлялась. Но когда она оказалась стоящей на снегу, колени у нее тут же подогнулись.