Багдадская встреча - Кристи Агата. Страница 45

Виктория вгляделась в это прекрасное злое лицо, и глупенькая детская влюбленность в ее сердце растаяла без следа. Никакая это и не любовь, то чувство, что она испытывала к Эдварду. Точно так же она до Эдварда была влюблена в Хамфри Богарта, [126] а потом в герцога Эдинбургского. [127] А Эдвард вообще не питал к ней никакого чувства. Он нарочно, с расчетом, пустил в ход свое ослепительное мужское обаяние и подцепил ее, дурочку, прямо на улице, а она и попалась на крючок.

Удивительно, как много мыслей может пронестись в мозгу за одно краткое мгновенье. Это как озарение, голову ломать не приходится. Просто осеняет, и начинаешь вдруг все ясно понимать, сразу и все. Может быть, потому, что на самом деле подспудно понимаешь уже давно.

Но инстинкт самосохранения молниеносно, как всегда у Виктории, подсказал ей, что надо держать на лице выражение идиотического восторга. Потому что ей угрожает смертельная опасность. И спасение – только в одном, у нее есть только один козырь. Виктория тут же пустила его в ход.

– Да ты же все знал! – всплеснула она руками. – Даже что я лечу сюда. Ты же, наверно, это и устроил. Ах, Эдвард, ты такой замечательный!

Ее лицо, послушное зеркало любой игры чувств, сейчас выражало одну эмоцию – безбрежное обожание. И на его лице она прочитала ответ: слегка презрительную усмешку облегчения. Она почти читала его мысли: «Дура! Эта проглотит что угодно. Я могу из нее веревки вить».

– Но как тебе удалось? – восхищенно спросила Виктория. – У тебя, наверно, огромные возможности. Ты, я думаю, совсем не тот, каким притворяешься. Ты… как ты тогда говорил… царь Вавилонский!

Он весь залучился самодовольством. Под личиной простого симпатичного юноши Виктория разглядела власть, красоту и беспощадность силы. «Я же только жалкая христианская раба», – подумала она. Но вслух пролепетала, – и какого усилия ей это унижение стоило! – однако нужен был последний художественный штрих:

– Но все-таки ты ведь меня любишь?

Его презрение уже не поддавалось утайке. Вот дура! Все женщины – безмозглые дуры! Любая готова поверить, что ты от нее без ума, а остальное их не интересует. Ни величие, ни строительство нового мира – подавай им любовь! Одно слово – рабы. Ими и пользуются как рабами для достижения своих целей.

– Ну конечно люблю.

– Но что это все значит? Расскажи мне, Эдвард. Чтобы я могла понять.

– Мы строим новый мир, Виктория. Он возникнет из обломков и праха старого мира.

– Расскажи.

Он принялся рассказывать, и она поневоле была захвачена удивительной мечтой. Порочные обитатели старого мира обречены уничтожить друг друга. Жирные старики, думающие только о прибылях, стоящие на пути прогресса. И тупые фанатики-коммунисты, стремящиеся устроить на земле свой марксистский рай. Будет тотальная война, тотальная гибель. А затем – новые небеса и новая земля. И на ней – горстка избранных, существа высшего порядка: ученые, агрономы, администраторы – молодые красавцы вроде Эдварда, Зигфриды [128] Нового Мира. Все юные, все уверенные в своем высоком предназначении. Когда по земле прокатится волна гибели, придут они и продолжат историю.

Безумство, но безумство созидательное. В мире разгромленном, распадающемся нечто в этом духе может произойти.

– Но подумай обо всех бедных людях, которые должны будут для этого погибнуть, – сказала Виктория.

– Ты не понимаешь, – ответил Эдвард. – Они не имеют значения.

Не имеют значения – вот вера Эдварда. И ей вдруг неизвестно почему подумалось о простых глиняных горшках трехтысячелетней давности, побитых и замазанных битумом. Они как раз и имеют значение, различные предметы ежедневного обихода, и семья, для которой надо готовить пищу, и четыре стены, ограждающие семейный очаг, и скромные домашние ценности. Все эти тысячи простых людей, которые занимаются своими проблемами, обрабатывают свою пашню, лепят горшки и воспитывают детей, смеются и плачут, встают утром и ложатся спать вечером, это они как раз и имеют значение, а не «ангелы» со злыми лицами, затеявшие строить новый мир и не думающие о жертвах.

Виктория осторожно, понимая, что сейчас, здесь, ей угрожает смертельная опасность, проговорила:

– Эдвард, ты – удивительный! А как же я? Какое я могу принять участие?

– А ты хочешь помогать? Ты поверила?

Но она проявила благоразумие. Внезапное и полное обращение – это было бы чересчур.

– Я, мне кажется, поверила в тебя. И что ты мне велишь, Эдвард, я все исполню.

– Умница, – похвалил он.

– Тебе ведь для чего-то понадобилось, чтобы я сюда прилетела? Была же какая-то причина?

– А как же. Помнишь, я тебя тогда сфотографировал?

– Помню.

(Дурища, выругала себя Виктория, нос задрала и рот разинула!)

– Меня поразил твой профиль. Потрясающее сходство! И я сделал снимки, чтобы удостовериться.

– Сходство с кем?

– С одной женщиной, которая нам страшно вредит. По имени Анна Шееле.

– Анна Шееле, – недоуменно повторила Виктория. Вот уж неожиданность! – Она похожа на меня?

– В профиль – просто одно лицо. И что интересно, у тебя слева на верхней губе есть небольшой шрам…

– Это я в детстве скакала на деревянной лошадке и упала. А у нее ушки торчали, острые такие, я и разрезала себе губу. Но он мало заметен, если запудрить хорошенько.

– И у Анны Шееле такой же шрам и в том же самом месте. Это очень ценно. Рост и фигура тоже более или менее одинаковые. Она постарше, но всего лет на пять. Основное различие – волосы, она блондинка, а ты брюнетка. И совсем другая прическа. Глаза у нее будут посинее, но это неважно, в темных очках не разберешь.

– И тебе из-за этого нужно было, чтобы я приехала в Багдад? Потому что я на нее похожа?

– Да, я подумал, что такое сходство может… может оказаться полезным.

– Поэтому ты все и устроил… А Клиппсы? Кто они?

– Никто. Просто выполняют, что им велят.

У Виктории по спине пробежал холод. Его безразличный, лишенный всяких эмоций тон как бы подразумевал, что ему обязаны слепым послушанием. Вообще в их безумном замысле есть многое от религии, подумала Виктория, Эдвард – сам себе бог, и это ужаснее всего.

Вслух она сказала:

– Ты тогда объяснил мне, что Анна Шееле у вас главный начальник. Царица пчел.

– Должен же я был тебе что-то сказать, сбить со следа. А то ты столько всего уже пронюхала.

«Если бы не случайное сходство с Анной Шееле, тут бы мне и конец», – подумала Виктория. Она спросила:

– А кто она на самом деле?

– Она доверенный секретарь Отто Моргенталя, американского и международного банкира. Но это еще не все. У нее потрясающий финансовый ум. И есть основания подозревать, что она выследила многие наши финансовые операции. Три человека представляли для нас угрозу: Руперт Крофтон Ли, Кармайкл – с этими уже покончено, остается Анна Шееле. Ее прибытие в Багдад ожидается через три дня. Но пока что она исчезла.

– Исчезла? Где?

– В Лондоне. Словно сквозь землю провалилась.

– И никто не знает, куда она делась?

– Дэйкин, возможно, знает.

Но и Дэйкин не знает. Виктории это известно, а Эдварду нет. Где же Анна Шееле может быть?

Виктория спросила:

– И у вас даже предположений нет?

– Есть некоторые предположения, – ответил Эдвард.

– Какие?

– Анна Шееле во что бы то ни стало должна присутствовать на конференции в Багдаде, а начало конференции, как ты знаешь, назначено через пять дней.

– Так скоро? Я понятия не имела.

– Мы держим под надзором все въезды в страну. Она, конечно, приедет не под собственным именем. И не на правительственном самолете. У нас есть каналы, по которым мы в этом удостоверились. И мы проверили все списки частных пассажиров всех авиалиний. На «Британской заграничной авиации» зарегистрирована некая Грете Харден. Мы прошлись по ее данным в Англии – такого человека не существует. Имя вымышленное, указанный адрес неверный. Наше предположение, что Грете Харден это и есть Анна Шееле. – Он добавил: – Ее самолет прибывает в Дамаск послезавтра.