Бремя любви - Кристи Агата. Страница 8
Она нащупала лампу, включила ее и посмотрела на часы.
Двенадцать часов. Полночь.
Она сидела и почему-то не спешила выключать свет.
Что такое? Странное потрескивание… «Наверное, воры», – подумала Лаура. Как все дети, она все время ожидала воров. Она вылезла из кровати, подошла к двери, приоткрыла ее и высунула голову. Кругом было тихо и темно.
И все-таки Лаура чувствовала непонятный запах дыма.
Она прошла через площадку и открыла дверь, ведущую к прислуге. Ничего.
Пошла на другую сторону площадки и распахнула дверь, за которой был небольшой коридорчик, ведущий в детскую и детскую ванну.
Она отшатнулась в ужасе. Огромные черные клубы дыма охватили ее.
– Пожар! Горим!
Лаура с криком бросилась в крыло прислуги:
– Пожар! Горим!
Ей не очень ясно помнилось, что тогда происходило.
Этель – Этель, бегущая вниз к телефону; Кухарка – Кухарка, окутанная дымом, утешает ее: «Все будет хорошо, пожарники сейчас приедут, они вытащат их через окно, не волнуйся, моя дорогая».
Но Лаура знала, что не будет все хорошо.
Она была в отчаянии: она знала, что это Бог откликнулся на ее молитву. Бог действовал быстро и с неописуемой жестокостью. Так Он забирал ребенка на небеса.
Кухарка подталкивала Лауру к крыльцу:
– Идите, мисс Лаура, нечего ждать, надо выбираться из дома.
Но ведь Няня и ребенок не могут выбраться из дома!
Они отрезаны там, в детской!
Кухарка тяжело спускалась по лестнице, таща за собой Лауру. Но только они вышли из дверей на газон, где уже стояла Этель, и кухарка ослабила хватку, как Лаура рванулась обратно и взбежала вверх по лестнице.
Откуда-то издалека из-за дыма доносился жалобный плач.
И тут в Лауре вдруг что-то проснулось: неожиданная теплота, страстное желание спасти, это непонятное, нерасчетливое чувство, – любовь.
Рассудок действовал трезво и четко. Она откуда-то знала, что для спасения на пожаре надо обмотать рот мокрым полотенцем. Она вбежала в свою комнату, схватила махровое полотенце и окунула его в кувшин, обмотала вокруг головы и ринулась в дым.
Коридор был уже в огне, падали куски дерева. Там, где взрослый оценил бы степень риска и шансы на успех, – Лаура бросилась очертя голову с детским мужеством неведения. Она должна вытащить ребенка, она должна его спасти. Иначе он сгорит заживо. Она споткнулась о тело лежащей без сознания Гвинет, не понимая, что это. Кашляя и задыхаясь, она пробиралась к кроватке – ширма частично отгораживала ее от дыма. Лаура схватила ребенка, прижала к себе и накрыла мокрым полотенцем. Задыхаясь от дыма, она повернулась к двери.
Но идти было некуда. Дорогу назад отрезало пламя.
Лаура не потеряла разума. Есть еще дверь на чердак.
Она нащупала ее, толкнула, оказалась в пустом отсеке, откуда шаткая лестница вела на чердак. Они с Чарльзом не раз вылезали по ней на крышу. Если удастся выбраться на крышу…
Приехала пожарная машина, и к ней с криком кинулись две обезумевшие женщины в ночных рубашках:
– Ребенок! В комнате наверху ребенок и няня!
Пожарник присвистнул и закусил губу. Та часть дома была объята огнем. «Пропащее дело, – сказал он себе. – Живыми их не вытащить!»
– Кто-нибудь еще выбрался? – спросил он.
Кухарка огляделась и закричала:
– Где мисс Лаура? Мы вышли вместе! Где она?
В это время пожарник окликнул:
– Эй, Джо, смотри, там кто-то на крыше, в том конце. Давай лестницу.
В мгновение ока они доставили и опустили на газон свою ношу – Лауру, которую трудно было узнать: черную, с обожженными руками, почти без сознания, но крепко прижимающую к себе живой комочек, который отчаянным ревом возвещал, что жив.
– Если бы не Лаура… – Анджела запнулась, сдерживая чувства. – Мы выяснили насчет бедной няни, – продолжала она. – Оказывается, у нее была эпилепсия'. Врач предупреждал, что ей больше нельзя работать няней, но она не послушалась. Предполагают, что во время припадка она столкнула спиртовку с окна. Я всегда говорила, что с ней что-то не так, что она боится, как бы мы что-то не узнали.
– Бедняга, она за это поплатилась, – сказал Франклин.
Безжалостная в своей материнской любви, Анджела отмела попытку пожалеть Гвинет Джонс.
– И если бы не Лаура, ребенок сгорел бы в огне.
– Как она сейчас, здорова? – спросил Болдок.
– Да. Шок, конечно, и руки обожжены, но не сильно. Врач говорит, она полностью поправится.
– Хорошо, что так, – сказал Болдок.
Анджела возмущенно сказала:
– А вы расписывали Артуру, что Лаура так ревнует, что готова убить несчастную крошку! Вот уж действительно – холостяк!
– Ну, ну, будет. Я нечасто ошибаюсь и смею сказать, иногда неплохо и ошибиться.
– Вы только сходите посмотрите на них.
В детской малышка лежала на коврике на полу у камина, болтая ножками и издавая непонятные звуки.
Рядом сидела Лаура. Руки у нее были забинтованы, ресницы обгорели, что придавало лицу забавное выражение. Она гремела яркой погремушкой, стараясь привлечь внимание сестренки. Повернувшись, она посмотрела на Болдока.
– Привет, юная Лаура, – сказал Болдок. – Как поживаешь? Я слышал, ты у нас героиня. Доблестная спасительница.
Лаура коротко взглянула на него и снова обратилась к погремушкам.
– Как твои руки?
– Очень болели, но их смазали какой-то мазью, и теперь лучше.
– Чудная ты, – сказал Болдок, тяжело усаживаясь в кресло. – В один день рассчитываешь, что кошка задушит сестренку, – да-да, меня не обманешь, – а на следующий день лезешь на крышу и спасаешь ребенка с риском для собственной жизни.
– И все-таки я ее спасла, – сказала Лаура. – Она ни чуточки не пострадала – Наклонившись к ребенку, она со страстью сказала:
– Я никогда не позволю, чтобы с ней что-нибудь случилось, никогда. Я буду заботиться о ней всю жизнь.
Болдок поднял брови.
– Значит, это любовь. Ты любишь ее, так ведь?
– О да! – с тем же пылом ответила она. – Я люблю ее больше всего на свете!
Болдок был поражен. Он подумал – как будто лопнул кокон. Лицо девочки словно светилось. Это чувство делало его прекрасным, вопреки отсутствию бровей и ресниц.
– Понятно, – сказал Болдок. – Понятно… Что же мы теперь будем делать, интересно?
Лаура посмотрела на него озадаченно, даже с некоторым опасением.
– Разве это не правильно? Чтобы я ее любила?
Болдок смотрел на нее, и лицо его было задумчиво.
– Для тебя – да, юная Лаура. Для тебя правильно…
Он потер подбородок и впал в прострацию.
Будучи историком, он в основном занимался прошлым, но бывали моменты, когда его безумно раздражало то, что он не может предвидеть будущее. Сейчас был как раз такой момент.
Он смотрел на Лауру и воркующую Ширли и сердито хмурился. «Где они будут, – думал он, – через десять лет, двадцать, двадцать пять? И где буду я?»
На последний вопрос ответ нашелся сразу: «В земле.
Под дерном».
Он знал это, но верил лишь отчасти, как и все энергичные, полные радости жизни люди.
Будущее темно и загадочно! Что будет через двадцать с лишним лет? Может быть, еще одна война? (Скорее всего!) Новые болезни? Может, люди нацепят на себя металлические крылья и будут летать по улицам, как ангелы, – этакое кощунство! Полетят на Марс? Питаться будут не бифштексами с сочным зеленым горошком, а таблетками из пузырьков?
– О чем вы думаете? – спросила Лаура.
– О будущем.
– Что будет завтра?
– Гораздо дальше. Полагаю, ты умеешь читать, Лаура?
– Конечно, – , оскорбилась Лаура. – Я прочла почти Всего Доктора Дулитла, и книжки про Винни-Пуха, и…
– Объясни мне одну отвратительную деталь. Как ты читаешь книгу? Начинаешь с начала и потом подряд до конца?
– Да. А вы разве не так?
– Нет, – сказал Болдок. – Я просматриваю начало, чтобы понять, про что речь, потом смотрю в конец, чтобы узнать, к чему этот тип приходит и что пытается доказать. А потом, только потом возвращаюсь к началу и смотрю, как же он туда попадет и что его заставит на этом остановиться. Так гораздо интереснее.