Выпуск 1. Том 9 - Кристи Агата. Страница 13

— И вы считаете…

— Я считаю, что это правда, — сказала Эмили Брент. — Вы видели, как она вела себя вчера вечером. Она до смерти перепугалась, потеряла сознание. Ее злодеяние раскрылось, и она этого не перенесла. Она буквально умерла со страху.

Армстронг недоверчиво покачал головой.

— Вполне правдоподобная теория, — сказал он, — но принять ее на веру, не зная ничего о состоянии здоровья умершей, я не могу. Если у нее было слабое сердце…

— Скорее это была кара Господня, — невозмутимо прервала его Эмили Брент.

Ее слова произвели тяжелое впечатление.

— Это уж слишком, мисс Брент, — укорил ее Блор.

Старая дева вскинула голову, глаза у нее горели.

— Вы не верите, что Господь может покарать грешника, а я верю.

Судья погладил подбородок.

— Моя дорогая мисс Брент, — сказал он, и в голосе его сквозила насмешка, — исходя из своего опыта, могу сказать, что Провидение предоставляет карать злодеев нам, смертным, и работу эту часто осложняют тысячи препятствий. Но другого пути нет.

Эмили Брент пожала плечами.

— А что она ела и пила вчера вечером, когда ее уложили в постель? — спросил Блор.

— Ничего, — ответил Армстронг.

— Так-таки ничего? Ни чашки чаю? Ни стакана воды? Пари держу, что она все же выпила чашку чая. Люди ее круга не могут обойтись без чая.

— Роджерс уверяет, что она ничего не ела и не пила.

— Он может говорить, что угодно, — сказал Блор, и сказал это так многозначительно, что доктор покосился на него.

— Значит, вы его подозреваете? — спросил Ломбард.

— И не без оснований, — огрызнулся Блор. — Все слышали этот обвинительный акт вчера вечером. Может оказаться, что это бред сивой кобылы — выдумки какого-нибудь психа! А с другой стороны, что если это правда? Предположим, что Роджерс и его хозяйка укокошили старушку. Что же тогда получается? Они чувствовали себя в полной безопасности, радовались, что удачно обтяпали дельце — и тут на тебе…

Вера прервала его.

— Мне кажется, миссис Роджерс никогда не чувствовала себя в безопасности, — тихо сказала она.

Блор с укором посмотрел на Веру: «Вы, женщины, никому не даете слова сказать», — говорил его взгляд.

— Пусть так, — продолжал он. — Но Роджерсы, во всяком случае, знали, что им ничего не угрожает. А тут вчера вечером этот анонимный псих выдает их тайну. Что происходит? У миссис Роджерс сдают нервы. Помните, как муж хлопотал вокруг нее, пока она приходила в себя. И вовсе не потому, что его так заботило здоровье жены. Вот уж нет! Просто он чувствовал, что у него земля горит под ногами. До смерти боялся, что она проговорится. Вот как обстояли дела! Они безнаказанно совершили убийство. Но если их прошлое начнут раскапывать, что с ними станется? Десять против одного, что женщина расколется. У нее не хватит выдержки все отрицать и врать до победного конца. Она будет вечной опасностью для мужа, вот в чем штука. С ним-то все в порядке. Он будет врать хоть до Страшного Суда, но в ней он не уверен! А если она расколется, значит и ему каюк. И он подсыпает сильную дозу снотворного ей в чай, чтобы она навсегда замолкла.

— На ночном столике не было чашки, — веско сказал Армстронг. — И вообще там ничего не было — я проверил.

— Еще бы, — фыркнул Блор. — Едва она выпила это зелье, он первым делом унес чашку с блюдцем и вымыл их.

Воцарилось молчание. Нарушил его генерал Макартур.

— Возможно, так оно и было, но я не представляю, чтобы человек мог отравить свою жену.

— Когда рискуешь головой, — хохотнул Блор, — не до чувств.

И снова все замолчали. Но тут дверь отворилась и вошел Роджерс.

— Чем могу быть полезен? — сказал он, обводя глазами присутствующих. — Не обессудьте, что я приготовил так мало тостов: у нас вышел хлеб. Его должна была привезти лодка, а она не пришла.

— Когда обычно приходит моторка? — заерзал в кресле судья Уоргрейв.

— От семи до восьми, сэр. Иногда чуть позже восьми. Не понимаю, куда запропастился Нарракотт. Если он заболел, он прислал бы брата.

— Который теперь час? — спросил Филипп Ломбард.

— Без десяти десять, сэр.

Ломбард вскинул брови, покачал головой.

Роджерс постоял еще минуту-другую.

— Выражаю вам свое соболезнование, Роджерс, — неожиданно обратился к дворецкому генерал Макартур. — Доктор только что сообщил нам эту прискорбную весть.

Роджерс склонил голову.

— Благодарю вас, сэр, — сказал он, взял пустое блюдо и вышел из комнаты.

В гостиной снова воцарилось молчание. На площадке перед домом Филипп Ломбард говорил:

— Так вот, что касается моторки…

Блор поглядел на него и согласно кивнул.

— Знаю, о чем вы думаете, мистер Ломбард, — сказал он, — я задавал себе тот же вопрос. Моторка должна была прийти добрых два часа назад. Она не пришла. Почему?

— Нашли ответ? — спросил Ломбард.

— Это не простая случайность, вот что я вам скажу. Тут все сходится. Одно к одному.

— Вы думаете, что моторка не придет? — спросил Ломбард.

— Конечно, не придет, — раздался за его спиной брюзгливый раздраженный голос.

Блор повернул могучий торс, задумчиво посмотрел на говорившего:

— Вы тоже так думаете, генерал?

— Ну, конечно, она не придет, — сердито сказал генерал, — мы рассчитываем, что моторка увезет нас с острова, Но мы отсюда никуда не уедем — так задумано. Никто из нас отсюда не уедет… Наступит конец, вы понимаете, конец… — запнулся и добавил тихим, изменившимся голосом: — Здесь такой покой — настоящий покой. Вот он конец, конец всему… Покой…

Он резко повернулся и зашагал прочь. Обогнул площадку, спустился по крутому склону к морю и прошел в конец острова, туда, где со скал с грохотом срывались камни и падали в воду. Он шел, слегка покачиваясь, как лунатик.

— Еще один спятил, — сказал Блор. — Похоже, мы все рано или поздно спятим.

— Что-то не похоже, — сказал Ломбард, — чтобы вы спятили.

Отставной инспектор засмеялся.

— Да, меня свести с ума будет не так легко, — и не слишком любезно добавил: — Но и вам это не угрожает, мистер Ломбард.

— Правда ваша, я не замечаю в себе никаких признаков сумасшествия, — ответил Ломбард.

Доктор Армстронг вышел на площадку и остановился в раздумье. Слева были Блор и Ломбард. Справа, низко опустив голову, ходил Уоргрейв. После недолгих колебаний Армстронг решил присоединиться к судье. Но тут послышались торопливые шаги.

— Мне очень нужно поговорить с вами, сэр, — раздался у него за спиной голос Роджерса.

Армстронг обернулся и остолбенел: глаза у дворецкого выскочили из орбит. Лицо позеленело. Руки тряслись. Несколько минут назад он казался олицетворением сдержанности. Контраст был настолько велик, что Армстронг оторопел.

— Пожалуйста, сэр, мне очень нужно поговорить с вами с глазу на глаз. Наедине.

Доктор прошел в дом, ополоумевший дворецкий следовал за ним по пятам.

— В чем дело, Роджерс? — спросил Армстронг. — Возьмите себя в руки.

— Сюда, сэр, пройдите сюда.

Он открыл дверь столовой, пропустил доктора вперед, вошел сам и притворил за собой дверь.

— Ну, — сказал Армстронг, — в чем дело?

Кадык у Роджерса ходил ходуном. Казалось, он что-то глотает и никак не может проглотить.

— Здесь творится что-то непонятное, сэр, — наконец решился он.

— Что вы имеете в виду? — спросил Армстронг.

— Может, вы подумаете, сэр, что я сошел с ума. Скажете, что все это чепуха. Только это никак не объяснишь. Никак. И что это значит?

— Да скажите же, наконец, в чем дело. Перестаньте говорить загадками.

Роджерс снова проглотил слюну.

— Это все фигурки, сэр. Те самые, посреди стола. Фарфоровые негритята. Их было десять. Готов побожиться, что их было десять.

— Ну, да, десять, — сказал Армстронг, — мы пересчитали их вчера за обедом.

Роджерс подошел поближе.

— В этом вся загвоздка, сэр. Прошлой ночью, когда я убирал со стола, их было уже девять, сэр. Я удивился. Но только и всего. Сегодня утром, сэр, когда я накрыл на стол, я на них и не посмотрел — мне было не до них… А тут пришел я убирать со стола и… Поглядите сами, если не верите. Их стало восемь, сэр! Всего восемь. Что это значит?