Выпуск II. Том 5 - Кристи Агата. Страница 37

— Ты повторяешь слова Эдит де Хэвилэнд!

— Да. И Эдит — следующий человек, который, думаю, мог совершить убийство. Не знаю, какие у нее могли быть на это причины, но при наличии достаточно веских оснований Эдит может оставить за собой право вершить правосудие. Такой она человек.

— И при этом она чрезвычайно озабочена тем, чтобы у Бренды была хорошая защита на суде?

— Да. Это можно объяснить угрызениями совести. Я абсолютно убежден: Эдит не допустит осуждения невиновных.

— Вероятно, не допустит. Но смогла бы она поднять руку на ребенка?

— Нет, — медленно произнес я. — В такое поверить просто невозможно. Но это наводит меня на какую-то смутную мысль… О чем-то, что говорила мне Джозефина… Не могу вспомнить, вылетело из головы. Какое-то несоответствие… Какая-то деталь, не увязывающаяся с общей картиной… Если бы только вспомнить…

— Не мучайся. Вспомнишь позже. Еще какие-нибудь соображения у тебя есть?

— Да, — сказал я. — И много. Что ты знаешь о детском церебральном параличе? Я имею в виду — о последствиях влияния этой болезни на характер человека?

— Юстас?

— Да. Чем больше я думаю, тем больше мне кажется что Юстас вполне подходит на роль подозреваемого. Его нелюбовь к дедушке и обида на него. Его странность и угрюмость. Мальчик не вполне нормален. Он единственный из семьи, кого я могу представить хладнокровно покушающимся на Джозефину, которой что-то известно о нем. А ведь ей наверняка что-то было известно. Это дитя знает все. И записывает свои наблюдения в блокнотике…

Я резко смолк.

— Боже мой, — сказал я. — Какой же я идиот!

— В чем дело?

— Я вспомнил, в чем заключается то несоответствие, о котором я недавно говорил. Мы с Тавернером пришли к выводу, что разгром в комнате Джозефины произведен во время поиска писем. Я думал, девочка раздобыла эти письма и спрятала их в котельной. Но потом в разговоре со мной она обронила, что письма в котельной спрятал сам Лоуренс! Джозефина однажды увидела учителя выходящим из котельной, обыскала ее и обнаружила там эти письма. Девочка, конечно, прочитала их. Но оставила там, где нашла.

— Ну и?

— Неужели ты не понимаешь?! Значит, в комнате Джозефины искали не письма. А что-то еще.

— И это…

— И это — маленький черный блокнотик, куда она записывала результаты своих наблюдений. Вот что там искали! И думаю, искавший блокнотик не нашел его, и тот до сих пор находится у Джозефины! Но если так…

Я привстал с кресла.

— Если так, — подхватил отец, — девочке по-прежнему грозит опасность. Ты это имеешь в виду? — Да. И будет грозить до тех пор, пока Джозефину не отправят в Швейцарию.

— А она хочет ехать?

Я задумался.

— Едва ли.

— Значит, вероятно, она еще не уехала, — сухо сказал отец. — Но пожалуй, ты прав: девочке действительно грозит опасность. Тебе лучше отправиться в Суинли-Дин немедленно.

— Юстас? — в отчаянии спросил я. — Клеменси?

— По-моему, — мягко заговорил отец, — все факты указывают на совершенно определенное лицо… Странно, что ты не видишь этого сам… Я…

В дверь заглянул Гловер:

— Извините, мистер Чарлз, вас к телефону. Мисс Леонидис из Суинли-Дин. Что-то срочное.

Это казалось ужасным повторением уже происходившей ранее сцены. Неужели Джозефина опять пала жертвой преступника? И на этот раз злодей не совершил ошибки?..

Я бросился к телефону:

— София? Я слушаю.

В голосе Софии звучало глубокое отчаяние:

— Чарлз, ничего не кончилось. Убийца по-прежнему среди нас.

— О чем ты? Что случилось? Джозефина?..

— Не Джозефина. Нэнни.

— Нэнни?

— Да. Это какао… Джозефина отказалась от своего какао и оставила чашку на столе в холле. Нэнни было жалко выливать его — и она выпила какао сама.

— Бедная Нэнни. Ей очень плохо?

Голос Софии задрожал и сорвался:

— О, Чарлз! Она умерла.

Глава 24

Кошмарные события вновь захлестнули нас.

Именно так я расценивал ситуацию, когда мы с Тавенером выезжали из Лондона. Это было как бы повторением нашей предыдущей поездки. Время от времени с губ Тавенера срывались проклятия. Что касается меня, то я тщетно пытался сосредоточиться и глупо твердил:

— Так все-таки это не Бренда с Лоренсом. Не Бренда с Лоренсом…

Был ли я до конца уверен, что это сделали они? Их виновность была бы большим облегчением. Как радостно было избавиться от необходимости думать о других, более зловещих возможностях…

Они полюбили друг друга. Утешались надеждой, что осталось недолго ждать, когда старый супруг Бренды отойдет в мир иной… однако даже я сомневался в том, что они на самом деле желали его смерти. Мне почему-то казалось, что безнадежность несчастной любви и подавляемые желания устраивали их ничуть не меньше, а, может быть, даже и больше, чем повседневная супружеская жизнь. Бренда не производила впечатления страстной натуры. Она была слишком анемична, бездеятельна. Ей хотелось романтики. И, мне думалось, Лоренс тоже принадлежал к числу людей, которым больше удовольствия доставляют разочарования и смутные мечты о будущем, чем конкретное удовлетворение плотских желаний.

Они попались в капкан и, охваченные ужасом, даже не попытались из него выбраться. Лоренс совершил немыслимую глупость, не уничтожив письма Бренды. Правда, Бренда, по-видимому, уничтожила его письма, потому что их не нашли. И уж наверняка это не Лоренс пристраивал кусок мрамора на верхней планке двери в кладовке. Все это сделал некто другой, и с лица его еще не сорвана маска.

Мы подъехали к парадному входу. В холле находился незнакомый мне человек в гражданской одежде. Он поздоровался с Тавенером, и Тавенер отвел его в сторону.

Я обратил внимание на багаж, сложенный в холле. Вещи были снабжены наклейками с адресом и готовы к отправке. Пока я рассматривал багаж, по лестнице спустилась Клеменси и вошла в холл через распахнутую дверь. На ней были то же самое красное платье с накинутым поверх него пальто из твида и красная фетровая шляпка.

— Вы успели как раз вовремя, чтобы попрощаться, Чарльз, — сказала она.

— Вы уезжаете?

— Сегодня вечером мы уезжаем в Лондон. Наш самолет вылетает завтра рано утром.

Она была спокойна и улыбалась, но во взгляде мне почудилась настороженность.

— Вам, наверное, нельзя сейчас уезжать?

— Это еще почему? — резко спросила она.

— Но ведь еще одна смерть…

— Смерть нянюшки не имеет к нам никакого отношения.

— Возможно. Но все равно…

— Почему вы сказали «возможно»? Это действительно не имеет к нам никакого отношения. Мы с Роджером были наверху, заканчивали упаковку багажа. И мы не спускались вниз ни разу, пока это какао стояло на столе в холле.

— Чем вы можете это доказать?

— Могу подтвердить это в отношении Роджера, а Роджер может подтвердить то же самое в отношении меня.

— И, кроме этого, у вас нет никакого подтверждения вашего алиби? Не забудьте, что вы являетесь мужем и женой.

— Вы просто невыносимы, Чарльз! — в гневе воскликнула она. — Мы с Роджером уезжаем…. чтобы начать независимую жизнь. Зачем, черт побери, нам могло бы понадобиться отравлять славную глупую старуху, которая никогда не причинила нам никакого зла?

— Возможно, вы намеревались отравить не ее.

— Еще менее вероятно, чтобы мы захотели отравить ребенка.

— Это во многом зависит от того, что это за ребенок, не так ли?

— Что вы хотите этим сказать?

— Джозефина ведь не совсем обычный ребенок. Она многое знает об окружающих. Она…

Я остановился на полуслове. Из двери, ведущей в гостиную, появилась Джозефина. Как всегда, она ела яблоко, и над его розовым округлым бочком ее глазенки сверкали каким-то омерзительным удовольствием.

— А нянюшку отравили, — сообщила она. — Совсем так же, как и деда.

Правда, ведь все ужасно интересно?

— Это тебя ничуть не расстроило? — сурово спросил я. — Ты ведь ее любила?

— Не особенно. Она вечно бранила меня то за одно, то за другое.