Выпуск II. Том 9 - Кристи Агата. Страница 68
И при чем тут анонимные письма?
Может, на фотографии, которую «недавно видела» миссис Апуорд, изображена миссис Рендел?
Другими словами, миссис Рендел и Лили Гэмбол – одно лицо? Сведения о Лили Гэмбол, исправившейся и вернувшейся в лоно цивилизованного общества, обрываются где-то в Ирландии. Что, если доктор Рендел встретил свою будущую жену именно там, не подозревая о ее прошлом? Лили Гэмбол окончила курсы стенографии. Ее с доктором пути вполне могли пересечься.
Пуаро покачал головой и вздохнул. Разумеется, все это вполне возможно. Но хотелось бы знать наверняка.
Откуда ни возьмись налетел холодный ветер, а солнце скрылось за облаками.
Пуаро поежился и направил свои стопы к дому.
Да, хотелось бы знать наверняка. Найти бы орудие убийства…
И в эту секунду он его увидел и даже вздрогнул, потому что инстинкт подсказал ему – он не ошибается.
Потом он задавал себе вопрос: видел ли он этот предмет раньше, может, засек его подсознательно? Ведь, надо полагать, он преспокойно стоял себе на этом месте со дня приезда Эркюля Пуаро в Лонг-Медоуз…
Прямо здесь, на захламленном книжном шкафу около окна.
Но почему он все-таки не заметил его раньше?
Пуаро взял предмет, прикинул его вес, внимательно осмотрел его, переложил из руки в руку, занес для удара…
В комнату, сопровождаемая двумя псами, обычным вихрем ворвалась Морин. И спросила своим певучим и дружелюбным голосом:
– Привет, развлекаетесь с сахароколкой?
– Эта штука так называется? Сахароколка?
– Да. Сахароколка… или сахарный молоток… не знаю точного названия. Забавная штуковина, да? Еще и птичка наверху – прямо детская игрушка.
Пуаро неторопливо повертел в руках эту кухонную утварь. Эдакая медная безделушка в форме тесла, тяжелая, с острой режущей кромкой. Там и сям утыкана цветными камешками, небесно-голубыми и красными. Наверху – легкомысленная пташка с бирюзовыми глазками.
– Небось такой штучкой кого-нибудь убить – одно удовольствие, – заявила она беззаботно.
И, забрав молоток у Пуаро, нанесла смертоносный удар по какой-то точке в пространстве.
– До жути просто, – сделала она вывод. – Как там у Теннисона в «Королевских идиллиях»: «Настал мой час!» – так Марк воскликнул и череп раскроил ему». А что, этой штуковиной ничего не стоит раскроить череп, верно?
Пуаро взглянул на нее. Улыбчивая безмятежность – ничего другого он не прочел на ее веснушчатом лице. Она добавила:
– Я уж сказала Джонни, что его ждет, если он мне надоест хуже черта. В супружеской жизни – штука незаменимая!
Она засмеялась, положила молоток для колки сахара на место и повернулась к двери.
– Я ведь зачем-то сюда шла. – Она застыла в раздумье. – Не могу вспомнить… Вот голова садовая! Ладно, пойду посмотрю на пудинг, может, надо долить воды в кастрюлю.
Но Пуаро остановил ее вопросом:
– Вы эту штуку привезли с собой из Индии?
– Нет-нет, – возразила Морин. – Я ее купила под Рождество, на «П и П».
– «П и П»? – озадаченно переспросил Пуаро.
– «Приноси и покупай», – охотно разъяснила Морин. – В доме приходского священника. Приносишь вещи, которые тебе не нужны, ну и что-то покупаешь. Если найдешь что-то не совсем жуткое. На самом деле ничего для тебя нужного там нет. Я купила это да еще кофейник. У кофейника мне носик понравился, а у молотка – птичка, просто загляденье.
Она показала на небольшой кофейник из чеканной меди. Искривленный носик-хоботок… где-то он такой уже видел?
– По-моему, они из Багдада, – припомнила Морин. – Если не путаю, Уэтерби сказали именно так. А может, из Персии.
– Так они вам достались от Уэтерби?
– Да. У них жуть сколько всякого барахла. Все, побежала. Пудинг надо проверить.
Она вышла. Хлопнула дверь. Пуаро еще раз взял сахароколку и подошел с ней к окну.
На режущей кромке виднелись – едва заметные, выцветшие, но все-таки виднелись – пятнышки.
Пуаро удовлетворенно кивнул.
Секунду поколебавшись, он забрал молоток и унес к себе в комнату. Там аккуратно упаковал его в коробку, завернул в бумагу, перевязал и со свертком под мышкой спустился вниз и вышел из дому.
Можно не волноваться – исчезновения сахароколки никто не заметит. Про этот дом не скажешь, что все в нем разложено по полочкам.
В Лэбернемсе своим чередом – со скрипом – шла совместная работа.
– Дорогая, но что это за прихоть – делать из него вегетарианца? Получится какой-то тип со странностями. И уж никак не романтический герой, – излагал свою точку зрения Робин.
– А что я могу поделать, – упрямилась миссис Оливер. – Он всю жизнь был вегетарианцем. Он возит с собой специальную машинку, чтобы протирать сырую морковь и репу.
– Но, Ариадна, драгоценная вы моя, почему?
– Откуда я знаю? – раздраженно огрызнулась миссис Оливер. – Откуда я знаю, почему я произвела на свет божий такого мерзкого типа? Наверное, у меня ум зашел за разум. Почему вообще он финн? Я ни черта не знаю о Финляндии. Почему вегетарианец? Почему у него такие идиотские манеры? Уж так вышло – вот и все объяснение. Испробуешь что-то – а людям понравится, ты, окрыленная, дуешь дальше. И не успеешь оглянуться, как ты уже повязана по рукам и ногам – и, будь любезна, всю жизнь терпи возле себя какого-нибудь кошмарного Свена Хьерсона. А люди пишут письма – ах-ах, вы, наверное, от него без ума. Я от него без ума? Да попадись мне этот сухопарый и долговязый финн-вегетарианец под руку в жизни – быть убийству, да такому, какого в моих книгах еще не было.
Робин Апуорд посмотрел на нее взглядом, полным уважения.
– Знаете, Ариадна, а мысль, право, недурна. Подлинный Свен Хьерсон – и счеты с ним сводите вы. Такая книга запросто может стать вашей лебединой песнью – но опубликовать ее надо после вашей смерти.
– Э, нет! – взбунтовалась миссис Оливер. – А деньги? Все деньги, что мне причитаются за мои убийства, я хочу получить сейчас.
– Да. Разумеется. Тут я с вами согласен, как никогда.
С обеспокоенным видом драматург принялся ходить взад-вперед.
– И еще с этой Ингрид незадача, – сказал он. – Сцену в подвале мы сделали – пальчики оближешь, но как после нее сохранить напряжение в следующей сцене – ума не приложу.
Миссис Оливер промолчала. Что касается сцен, пусть голова болит у Робина Апуорда.
Робин метнул на нее взгляд, в котором читалось недовольство.
В то утро, охваченная новым настроением (такое с ней случалось часто), миссис Оливер внезапно разочаровалась в своей прическе – распущенные волосы надоели. Обмакнув щетку в воду, она прилепила седые завитки ближе к черепу. Высокий лоб, массивные очки, суровый взор – она все больше напоминала Робину его школьную учительницу, перед которой он трепетал все отроческие годы. Он чувствовал, что ему все труднее обращаться к ней «дорогая», его передергивало даже от «Ариадны».
Тоном капризного ребенка он произнес:
– Знаете, что-то я сегодня не в форме. Может, вчерашний ужин сказывается. Так что давайте оставим наши описания и подумаем об актерах. Если бы удалось заполучить Дэниса Кэллори, о лучшем нечего и мечтать, но он сейчас занят на съемках. А Джин Беллиус подошла бы нам на Ингрид – и она хочет сыграть эту роль, это уже хорошо. И совершенно гениальная идея – пригласить Сесила на роль Эрика. Поедем вечером на «Отщепенца»? Поглядите на Сесила и скажете мне, что вы о нем думаете.
Миссис Оливер ухватилась за это предложение, и Робин пошел звонить.
– Порядок, – доложил он, вернувшись. – Билеты будут.
Утро выдалось многообещающим, но посулы так и остались посулами. Неизвестно откуда набежали тучи, день притих – вот-вот грянет дождь. Пробираясь через густой кустарник к входной двери Хантерс-Клоуз, Пуаро подумал: не хотел бы он жить в этой долине-впадине у подножия холма. Сам дом был сокрыт за деревьями, ветвистый плющ пленил все садовые дорожки. Тут бы пройтись с топором.