Два романа об отравителях - Кристи Агата. Страница 12

— Но мать не должна быть слишком молодой, — вмешалась Женевьев. — Так нам говорили на занятиях по физиологии.

— Ну ты даешь! — воскликнул Нигель. — Уж не считаешь ли ты Селию несовершеннолетней? Она вполне зрелая свободная белая женщина.

— Более обидного высказывания не придумаешь! — возмутился мистер Чандра Лал.

— Да нет, мистер Лал, вы неправильно поняли, — сказала Патрисия. — Это просто идиома. Она ничего не значит.

— Я не понимаю, — сказал Акибомбо. — Если выражение ничего не значит, зачем его употреблять?

Внезапно в разговор вмешалась Элизабет Джонстон, в ее голосе звучало легкое раздражение:

— Порой люди говорят вроде бы ничего не значащие фразы, но на самом деле их слова полны скрытого смысла. Нет — нет, я говорю не об этом американизме. Я о другом. — Она обвела взглядом сидящих за столом. — О том, что случилось вчера.

— В чем дело, Бесс? — резко спросила Валери.

— Не надо, — сказала Селия. — Я думаю… я уверена, что завтра все выяснится. Правда — правда. И история с конспектами и с рюкзаком. Все выяснится, если только… человек, который это сделал, признается, как призналась я.

Она говорила искренне, лицо ее пылало, и кое — кто из студентов посмотрел на нее с интересом. Валери произнесла, коротко хохотнув:

— И все мы будем жить долго и счастливо.

После чего студенты встали и направились в гостиную. Каждый хотел услужить Селии и подать ей кофе. Потом включили радио, часть студентов разошлась по своим делам, кто — то пошел заниматься, и в конце концов обитатели дома (вернее, двух домов) на Хикори — роуд отправились спать.

«День выдался страшно долгий и утомительный, — думала миссис Хаббард, блаженно растягиваясь на постели. — Но слава богу, — сказала она себе, — все позади».

Глава 7

Мисс Лемон опаздывала крайне редко, а вернее сказать, не опаздывала никогда. Ни туман, ни буря, ни эпидемии гриппа или дорожные происшествия не могли помешать этой удивительной женщине вовремя прийти на работу. Но в то утро мисс Лемон вместо десяти прибежала, запыхавшись, в пять минут одиннадцатого. Она рассыпалась в извинениях и была какая — то встрепанная.

— Ради бога, простите меня, месье Пуаро, мне, правда, очень неловко. Я как раз собиралась выходить, но тут позвонила сестра.

— Надеюсь, с ней все в порядке?

— Как вам сказать…

Пуаро выжидающе посмотрел на мисс Лемон.

— Она безумно расстроена, просто безумно. Одна из студенток покончила с собой.

Пуаро молча уставился на нее. Потом что — то пробормотал себе под нос.

— Простите, месье Пуаро?

— Как зовут девушку?

— Селия Остин.

— От чего она умерла?

— Говорят, отравилась морфием.

— Может, это несчастный случай?

— Нет — нет, кажется, она оставила записку.

Пуаро тихо сказал:

— Этого я не ожидал. Не этого… Но все равно что — то должно было случиться. — Он поднял глаза на мисс Лемон, застывшую с карандашом в руках и блокнотом наготове. Пуаро вздохнул и покачал головой: — Нет, разберите — ка лучше утреннюю почту. Просмотрите письма и ответьте кому сможете. А я отправлюсь на Хикори — роуд.

Жеронимо впустил Пуаро в дом и, узнав в нем гостя, приходившего два дня назад, заговорщически зашептал, торопливо глотая слова:

— А, это вы, синьор… У нас беда… большая беда. Маленькая синьорина… ее нашли утром в постели мертвую. Сначала приходил доктор. Он качал головой. Теперь пришел инспектор полиции. Он наверху с синьора и падрона. Почему бедняжка решила убить себя? Вчера вечером было так весело, была помолвка.

— Помолвка?

— Да. С мистер Колин, вы знаете, такой большой, темный, всегда курит трубка.

— Понятно.

Жеронимо открыл дверь в гостиную и, впустив туда Пуаро, сказал еще более таинственно:

— Вы будете здесь, хорошо? Когда полиция уходит, я скажу синьора, что вы здесь. Ладно?

Пуаро кивнул, и Жеронимо ушел. Оставшись один, Пуаро, который не отличался особой щепетильностью, как можно тщательнее осмотрел комнату и начал рыться на полках, где хранились личные вещи студентов. Но ничего интересного не обнаружил.

Наверху миссис Хаббард беседовала с инспектором Шарпом, который задавал ей вопросы тихим, извиняющимся голосом. Инспектор, вальяжный мужчина, на первый взгляд казался воплощением кротости.

— Я понимаю, что вы огорчены и нервничаете, — утешающе сказал он. — Но как вам, наверное, уже сообщил доктор Коулз, мы производим дознание и поэтому хотим, так сказать, воссоздать верную картину событий. В последнее время девушка была расстроенной и подавленной, да?

— Да.

— Из — за несчастной любви?

— Не совсем, — замялась миссис Хаббард.

— Будет лучше, если вы мне все расскажете, — убеждающе произнес инспектор Шарп. — Повторяю: мы хотим воссоздать реальный ход событий. У нее были основания, хоть какие — нибудь, чтобы покончить с собой? Может, она была беременна?

— Нет — нет, ничего подобного. А замялась я потому, что девочка тут натворила глупостей, и я думала, что, может, не стоит теперь ворошить старое.

Инспектор Шарп кашлянул.

— Обещаю, что мы будем очень тактичны. Коронер наш — человек опытный. Но мы должны знать, что случилось.

— Да, конечно, вы правы. Дело в том, что месяца три назад… может, чуть больше, в доме стали пропадать вещи… мелочь… ничего особенного.

— То есть безделушки, украшения, нейлоновые чулки? А деньги?

— Нет, деньги, насколько мне известно, не пропадали.

— И виноватой оказалась эта девушка?

— Да.

— Вы поймали ее с поличным?

— Не совсем. За день до ее… смерти к нам приходил на ужин один мой друг, месье Эркюль Пуаро, не знаю, слышали вы о нем или нет…

Инспектор Шарп оторвался от записной книжки. Глаза его расширились. Имя Пуаро ему о многом говорило.

— Месье Пуаро? — переспросил он. — Неужели? Интересно, очень интересно.

— Он прочитал после ужина краткую лекцию, а потом зашла речь о кражах. И тогда он во всеуслышание посоветовал мне обратиться в полицию.

— Прямо так и сказал?

— А вскоре Селия пришла и во всем созналась. Она была очень расстроена.

— На нее хотели подать в суд?

— Нет. Она собиралась возместить убытки, и ребята ее простили.

— Она что, бедствовала?

— Нет. Она работала фармацевтом в больнице Святой Екатерины, неплохо зарабатывала и, по — моему, даже имела кое — какие сбережения. Она жила лучше большинства студентов.

— Значит, воровать ей было незачем, и все же она воровала? — переспросил инспектор, продолжая записывать.

— Очевидно, она была клептоманкой, — ответила миссис Хаббард.

— Ну да, так принято говорить. Но на деле выходит, что люди эти все равно воры, хотя воруют просто так, из любви к искусству.

— Вы к ней, по — моему, несправедливы. Понимаете, тут замешан один молодой человек.

— Ах вот как! И он от нее отвернулся?

— О нет, как раз наоборот! Он горячо ее защищал и, между прочим, вчера вечером, после ужина, объявил о своей помолвке с Селией.

Брови инспектора Шарпа удивленно поползли вверх.

— И после этого она ушла к себе и приняла морфий? Вам не кажется это абсурдным?

— Кажется. Я не могу этого понять.

Миссис Хаббард горестно, в мучительных раздумьях наморщила лоб.

— И тем не менее дело довольно ясное. — Шарп кивнул, указывая на маленький оборванный клочок бумаги, лежавший между ними на столе.

«Дорогая миссис Хаббард, — говорилось в записке, — поверьте: я очень раскаиваюсь, и мне кажется, у меня только один выход».

— Подписи нет, но ведь это ее почерк?

— Да, ее.

Миссис Хаббард произнесла последние слова нерешительно и, нахмурившись, посмотрела на клочок бумаги. Почему ее не покидает чувство, что тут дело нечисто?

— Единственный отпечаток пальцев, оставшийся на записке, несомненно, принадлежит Селии, — сказал инспектор. — Морфий был в небольшом флаконе с наклейкой больницы Святой Екатерины, а вы мне говорили, что она там работала фармацевтом. Она имела доступ к шкафчику с ядами и, очевидно, взяла морфий оттуда. Скорее всего, она принесла морфий вчера, когда у нее созрела мысль о самоубийстве.