Два романа об отравителях - Кристи Агата. Страница 20

— А вдруг вы ошибаетесь, мистер Чэпмен?

Нигель удивленно воззрился на инспектора:

— Что вы имеете в виду?

— Как долго лекарства хранились у вас?

Нигель подумал.

— Упаковка гиосцина — дней десять. Морфий — примерно четыре дня. А настойку наперстянки я достал в тот же день, когда показал лекарства ребятам.

— Где вы хранили препараты?

— В ящике комода, под носками.

— Кто — нибудь знал об этом?

— Нет — нет, что вы!

Какая — то тень сомнения, однако, промелькнула в его голосе, но инспектор Шарп не стал сразу же допытываться, в чем дело, а просто учел на будущее.

— Вы никому не рассказывали о своих планах? О том, каким образом вы собирались добыть препараты?

— Нет… вообще — то нет.

— Что значит «вообще — то», мистер Чэпмен?

— Понимаете, я хотел рассказать Пат, но потом подумал, что она будет меня осуждать. У нее очень строгие принципы, и я не стал с ней связываться.

— Вы решили не рассказывать ей ни о чем: ни о краже препарата из машины, ни о подделке рецепта, ни о морфии?

— Да нет, потом я рассказал ей про настойку, про то, как написал рецепт и купил лекарство в аптеке. И про маскарад в больнице тоже рассказал. Увы, ее это не позабавило. Ну а про машину я, конечно, не сказал ни слова. Она бы взбесилась.

— А вы говорили ей, что намерены уничтожить препараты, после того как выиграете пари?

— Да. Она вся извелась. Постоянно бубнила, что я должен вернуть лекарства.

— Подобная мысль вам, естественно, в голову не приходила.

— Естественно, нет! Мне тут же была бы крышка. Представляете, какая бы началась катавасия? Нет, мы с ребятами сожгли лекарства, вернее, два сожгли, а третье спустили в сортир. Все было шито — крыто.

— Вы так считаете, мистер Чэпмен? Но может статься, что все получилось не так безобидно.

— Но что могло случиться? Я же говорю, мы уничтожили лекарства!

— А вам не приходило в голову, мистер Чэпмен, что кто — то мог подглядеть, куда вы прятали яды, или мог найти их и подменить морфий чем — то другим?

— О черт! — Нигель потрясенно посмотрел на инспектора. — Я об этом не подумал. Нет — нет, не верю!

— И все же такая возможность не исключена, мистер Чэпмен.

— Но ведь никто не знал…

— Уверяю вас, — сухо сказал инспектор, — что в пансионатах о человеке известно гораздо больше, чем ему кажется.

— Вы хотите сказать, что здесь и стены имеют уши?

— Вот именно.

— Что ж, возможно, вы правы.

— Кто из студентов может запросто, в любое время, зайти к вам в комнату?

— Я живу не один, а с Леном Бейтсоном. Все остальные бывают у нас, заходят в гости. Правда, только парни — девчонкам не положено заглядывать в мужскую половину. Такова воля хозяйки. Она у нас блюстительница нравов.

— Но девушки все же могут нарушить правила и зайти, не так ли?

— Конечно, — ответил Нигель. — Днем. Ведь днем в пансионате никого нет.

— А мисс Лейн заходит к вам в комнату?

— Надеюсь, вы не имеете в виду ничего дурного, инспектор? Пат порой приносит мне заштопанные носки, но этим дело и ограничивается.

Инспектор Шарп сказал, подавшись вперед:

— Вы понимаете, что у меня есть все основания подозревать вас в подмене морфия, мистер Чэпмен?

Нигель вдруг осунулся и посуровел.

— Да, — сказал он. — Как раз сейчас я это понял. Все, правда, выглядит очень подозрительно. Но у меня не было абсолютно никакого повода убивать девушку, инспектор, и я ее не убивал. Хотя я прекрасно понимаю, что никаких доказательств у меня нет.

Глава 11

Лен Бейтсон и Колин Макнаб тоже признались, что участвовали в споре. Подтвердили они и то, что яд был уничтожен. Отпустив остальных ребят, инспектор Шарп попросил Колина на минутку задержаться.

— Простите, если причиняю вам боль, мистер Макнаб, — сказал инспектор. — Я понимаю, какая страшная трагедия потерять невесту в день помолвки!

— Не будем вдаваться в подробности, — бесстрастно ответил Колин Макнаб. — Вы не обязаны считаться с моими переживаниями. Я готов ответить на любые вопросы, которые вы сочтете нужными для ведения следствия.

— Вы высказали мнение о том, что поступки Селии Остин диктовались чисто психологическими причинами.

— Без сомнения, — сказал Колин Макнаб. — Если угодно, я объясню вам теоретически…

— Нет — нет, — поспешно прервал его инспектор. — Я вполне доверяю мнению студента — психолога!

— У нее было очень несчастное детство, явившееся причиной эмоционального блока…

— Да — да, конечно. — Инспектор Шарп отчаянно пытался уйти от рассказа об очередном несчастном детстве. С него вполне хватило детства Нигеля. — Вам она давно нравилась?

— Я бы не сказал. — Колин отнесся к вопросу вдумчиво и серьезно. — Такие эмоции, как любовь, влечение, могут нахлынуть внезапно. Подсознательно меня, конечно, тянуло к Селии, но я не отдавал себе в этом отчета. Я не собирался рано жениться, а поэтому мое сознание противилось влечению, проявлявшемуся на подсознательном уровне.

— Ага. Понятно. А Селия Остин была рада помолвке? У нее не было колебаний? Раздумий? Может, она что — то утаила от вас и это ее угнетало?

— Она призналась мне абсолютно во всем. Совесть ее была чиста.

— Вы собирались пожениться… а когда?

— Через некоторое время. Я сейчас не в состоянии обеспечивать семью.

— У Селии были здесь враги? Может, ее кто — нибудь ненавидел?

— Вряд ли. Я много думал над этим вопросом, инспектор. К Селии тут хорошо относились. На мой взгляд, дело совсем не личного порядка.

— Что вы имеете в виду?

— Мне не хотелось бы сейчас уточнять. Пока это лишь смутные догадки, мне самому многое неясно.

И как инспектор ни настаивал, ему не удалось вытянуть из Колина ни слова.

В списке инспектора оставались лишь Элизабет Джонстон и Салли Финч. Сначала он пригласил Салли.

К нему явилась хорошенькая девушка с копной рыжих волос и лучистыми, умными глазами. Ответив на обычные формальные вопросы, Салли неожиданно сама перешла к делу:

— Знаете, что мне хочется, инспектор? Мне хочется поделиться своими соображениями. Лично моими. Понимаете, в этом доме творится что — то неладное, что — то действительно неладное. Я просто уверена!..

— Потому что Селию Остин отравили?

— Нет, у меня и раньше возникало такое чувство. Причем давно. Мне не нравилось, что тут происходит. Не нравилось, что кто — то разрезал рюкзак, а потом искромсал шарф Валери. Не нравилось, что конспекты Черной Бесс залили чернилами. Я собиралась уехать отсюда, уехать немедленно. И я обязательно уеду, как только вы разрешите.

— Значит, вы боитесь, мисс Финч?

Салли кивнула:

— Да, боюсь. Я чувствую во всем происходящем страшную жестокость. Да и сам пансионат — это как бы коробка с двойным дном. Нет — нет, инспектор, я говорю не о коммунистах. Я чувствую, что слово «коммунисты» так и готово сорваться у вас с языка. Но дело не в них. И может быть, в общежитии даже не творится ничего противозаконного. Я не знаю. Но готова поспорить на что угодно — эта жуткая баба в курсе дела.

— Баба? О ком вы говорите? Уж не о миссис ли Хаббард?

— Нет, мама Хаббард — прелесть. Я имела в виду старую волчицу Николетис.

— Весьма интересно, мисс Финч. А вы не могли бы уточнить вашу мысль? Насчет миссис Николетис.

Салли покачала головой:

— Увы, я не могу сказать ничего определенного. Но стоит мне увидеть ее — и мороз по коже. Здесь происходят странные вещи, инспектор.

— Мне бы хотелось услышать что — то более конкретное.

— Мне тоже. Вы, наверное, решили, что у меня больное воображение. Возможно, однако я не исключение. Взять хотя бы Акибомбо. Он перепуган до смерти. И по — моему, Черная Бесс тоже, хотя и не подает виду. И мне кажется, инспектор, Селия что — то знала.

— О чем?

— В том — то и загвоздка. О чем? Но я помню, тогда, в последний день, она что — то говорила… мол, все должно выясниться… Она призналась в своих проступках, но намекнула, что знает кое — какие секреты и они скоро раскроются. Я думаю, что она знала чьи — то тайны и поэтому ее убили.