Загадочное происшествие в Стайлзе - Кристи Агата. Страница 35

Сэр Эрнст Хэвиуэзер грозно поднялся с места:

– Откуда к вам пришло письмо?

– Из Стайлз-Корт.

– Тот же адрес, куда вы отослали пакет?

– Да.

Сэр Хэвиуэзер накинулся на него, как хищник на свою жертву:

– Откуда вы знаете?

– Я… я не понимаю.

– Откуда вы знаете, – повторил защитник, – что письмо к вам пришло из Стайлз-Корт? Вы обратили внимание на почтовый штемпель?

– Нет… но…

– О! Вы не обратили внимания на почтовый штемпель и тем не менее утверждаете, что письмо пришло из Стайлз-Корт! Собственно говоря, это мог быть любой почтовый штемпель?

– Д-да…

– Значит, письмо могло быть отправлено откуда угодно? Например, из Уэльса?

Свидетель признал такую возможность, и сэр Эрнст выразил удовлетворение.

Элизабет Уэллс, младшая горничная Стайлз-Корт, рассказала, как, отправившись спать, вдруг вспомнила, что закрыла парадную дверь на засов, а не только на замок, как об этом просил мистер Инглторп. Она спустилась вниз, чтобы исправить свою ошибку. Услышав слабый шум в западном крыле дома, глянула в коридор и увидела, как мистер Джон Кавендиш стучал в дверь миссис Инглторп.

Сэр Хэвиуэзер расправился с Элизабет Уэллс очень быстро. Под безжалостным натиском его вопросов она стала безнадежно себе противоречить, и сэр Эрнст с довольной улыбкой на лице опустился на свое место.

Затем давала показания Анни. Она рассказала о стеариновом пятне на полу и о том, что видела, как подсудимый нес кофе в будуар миссис Инглторп.

После этого был объявлен перерыв до следующего дня.

Возвращаясь домой, Мэри Кавендиш горячо возмущалась поведением обвинителя:

– Отвратительный человек! Какую сеть он сплел вокруг моего бедного Джона! Как он искажает даже самый незначительный факт, изменяя его до неузнаваемости!

– Вот увидите, – старался я ее успокоить, – завтра все будет иначе.

– Да-а, – задумчиво произнесла она и вдруг понизила голос: – Вы не думаете?… Конечно же, это не мог быть Лоуренс… О нет! Этого не может быть!

Я и сам был озадачен и, оставшись наедине с Пуаро, спросил, что он думает о действиях сэра Эрнста, куда тот клонит.

– О-о! Этот сэр Эрнст – умный человек, – с похвалой отозвался Пуаро.

– Вы думаете, он уверен в виновности Лоуренса?

– Я не думаю, что он в это верит. Мало того, сомневаюсь, что его вообще что-либо заботит. Нет! Он просто пытается создать неразбериху в головах присяжных, чтобы они разделились во мнениях, будучи не в силах понять, кто из братьев это сделал. Он пытается создать впечатление, что против Лоуренса есть столько же улик, сколько и против Джона… И я далеко не уверен в том, что это ему не удастся.

Когда на следующий день заседание суда возобновилось, первым в качестве свидетеля был приглашен инспектор криминальной полиции Джепп. Его показания были четкими и ясными. Сообщив о предшествовавших событиях, он продолжил:

– Действуя согласно полученной информации, суперинтендант Саммерхэй и я обыскали комнату подсудимого, когда он отсутствовал. В его комоде под стопкой нижнего белья мы обнаружили следующие предметы: во-первых, пенсне в золотой оправе, подобное тому, какое носит мистер Инглторп, – оно представлено здесь в качестве улики; во-вторых, вот эту маленькую бутылочку.

Помощник аптекаря тотчас же подтвердил, что это тот самый маленький медицинский пузырек из синего стекла, содержавший несколько белых кристаллических гранул. Наклейка на бутылочке гласила: «Стрихнина гидрохлорид. Яд».

Другая улика, обнаруженная детективами, представляла собой почти чистый кусок промокательной бумаги, вложенный в чековую книжку миссис Инглторп. При отражении в зеркале можно было прочитать: «…в случае моей смерти я оставляю все, что мне принадлежит, моему любимому мужу, Алфреду Инг…» Эта улика бесспорно свидетельствовала о том, что уничтоженное завещание было составлено в пользу мужа усопшей леди. Затем Джепп предъявил обгоревший кусочек плотной бумаги, извлеченный из камина. Все это вместе с обнаруженной на чердаке черной бородой подтверждало показания Джеппа.

Однако предстоял еще перекрестный допрос.

– Когда вы обыскивали комнату подсудимого? – спросил сэр Эрнст.

– Во вторник, двадцать четвертого июля.

– Точно через неделю после трагедии.

– Да.

– Вы сказали, что нашли эти два предмета – пенсне и бутылочку – в комоде. Он не был заперт?

– Нет.

– Вам не кажется невероятным, что человек, совершивший преступление, прячет улики в незапертом комоде, где любой может их обнаружить?

– Он мог спрятать их в спешке.

– Но вы только что сказали, что прошла целая неделя со дня трагедии. У подсудимого было достаточно времени, чтобы убрать и уничтожить эти улики.

– Возможно.

– Тут не может быть никаких «возможно»! Было или не было у него достаточно времени, чтобы убрать и уничтожить улики?

– Было.

– Нижнее белье, под которым вы обнаружили улики, было толстым или тонким?

– Толстым.

– Иными словами, это было зимнее белье. Совершенно очевидно, что подсудимый вряд ли подходил к этому ящику комода в последнее время, не так ли?

– Возможно, нет.

– Будьте любезны ответить на мой вопрос. Стал бы подсудимый в самую жаркую неделю лета открывать ящик, содержащий зимнее белье? Да или нет?

– Нет.

– В таком случае не считаете ли вы вероятным, что обнаруженные вами предметы были положены туда кем-то другим и что подсудимый об этом не знал?

– Я так не считаю.

– Однако это возможно?

– Да.

– Это все!

Затем последовали показания свидетелей о финансовых затруднениях, которые постигли подсудимого в конце июля… о его интрижке с миссис Рэйкс… Бедной Мэри при ее гордости, вероятно, было очень горько все это слышать! Эвлин Ховард была права, хотя ее враждебное отношение к Алфреду Инглторпу не позволило ей сделать правильные выводы.

Потом для дачи свидетельских показаний пригласили Лоуренса Кавендиша. На вопросы мистера Филипса он ответил, что ничего не заказывал в фирме «Паркинсонс». И вообще 29 июня находился в Уэльсе.

Подбородок сэра Эрнста незамедлительно воинственно вздернулся вверх.

– Вы отрицаете, что заказывали двадцать девятого июня в фирме «Паркинсонс» черную бороду? – спросил он.

– Да.

– Скажите, если что-нибудь случится с вашим братом, кто унаследует Стайлз-Корт?

Грубость вопроса вызвала краску на бледном лице Лоуренса. Судья дал выход своим эмоциям, пробормотав что-то неодобрительное. Подсудимый возмущенно наклонился вперед.

Сэр Хэвиуэзер не обратил ни малейшего внимания на недовольство своего клиента.

– Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос! – настойчиво потребовал он.

– Полагаю, – тихо ответил Лоуренс, – Стайлз-Корт унаследую я.

– Что вы имеете в виду, говоря «полагаю»? У вашего брата детей нет. Наследником являетесь вы, не так ли?

– Да.

– Ага! Так-то лучше! – произнес Хэвиуэзер с жестокой веселостью. – И вы также унаследуете изрядную сумму денег, верно?

– В самом деле, сэр Эрнст! – запротестовал судья. – Эти вопросы не относятся к делу.

Сэр Эрнст, довольный своим выпадом, поклонился и продолжил:

– Во вторник, семнадцатого июля, как я понимаю, вы вместе с другими гостями посетили аптеку госпиталя Красного Креста в Тэдминстере?

– Да.

– Оставшись на несколько секунд один в комнате, вы случайно не открывали шкафчик с ядами и не рассматривали некоторые из них?

– Я… я… возможно, я это сделал.

– Я утверждаю, что вы поступили именно так.

– Да.

Сэр Эрнст немедленно задал новый вопрос:

– Вы там рассматривали определенную бутылочку?

– Нет, не думаю.

– Будьте осторожны, мистер Кавендиш! Я имею в виду маленькую бутылочку с гидрохлоридом стрихнина.

Лицо Лоуренса приняло болезненно-зеленоватый оттенок.

– Н-нет! Я уверен, что этого не делал.

– В таком случае как вы объясните, что оставили на ней отпечатки своих пальцев?

Грубая манера, с какой сэр Эрнст вел допрос, была в высшей степени эффективна, когда он имел дело со свидетелем, обладавшим неуравновешенным характером.