Икс или игрек? - Кристи Агата. Страница 27

3

У ворот «Сан-Суси» стояла автомашина с надписью «Полиция».

Таппенс, занятая своими мыслями, не обратила на нее внимания, а поспешила в дом и по ступеням – наверх к себе в комнату. Отворив дверь, она оторопело остановилась на пороге: у окна темнела высокая женская фигура.

– Господи, – недоуменно проговорила Таппенс. – Шейла?

Девушка шагнула ей навстречу. Вблизи Таппенс разглядела ее яснее, увидела, как горят ее глубоко посаженные глаза на трагическом, белом как мел лице.

Шейла произнесла:

– Я рада, что вы пришли. Я ждала вас.

– Что случилось?

Голос Шейлы прозвучал ровно, без выражения:

– Арестовали Карла.

– Кто? Полиция?

– Да.

– О господи!

Таппенс с горечью ощутила собственную беспомощность. Как ни тих был голос Шейлы, Таппенс отчетливо понимала, что делается у той в душе. Заговорщики они или нет, но эта девушка любит Карла фон Дейнима, и от сострадания к этому юному существу у Таппенс больно сжалось сердце.

Шейла спросила у нее:

– Что мне делать?

Вопрос прозвучал так простодушно и безнадежно! Что могла Таппенс ей ответить?

– Дорогая моя, – вздохнула она.

Шейла проговорила медленно, врастяжку, будто запела погребальную кельтскую песнь:

– Его увезли. Я больше никогда его не увижу. – И тут же перешла на верхний регистр: – Что мне делать? Что мне делать?

Она упала на колени у кровати и горько зарыдала.

Таппенс погладила ее по темным волосам, потом сглотнула и слабым голосом произнесла:

– Может быть... может быть, это не так. Возможно, его просто решено интернировать. Ведь он же все-таки иностранец, приехал из вражеской страны.

– Они этого не говорили. Сейчас они обыскивают его комнату.

Таппенс неуверенно сказала:

– Ну что ж. Если там ничего не найдут...

– Конечно не найдут! Что они могут там найти?

– Откуда мне знать. Я думала, может быть, вы знаете?

– Я?

В этом единственном слове прозвучало такое искреннее, неподдельное, высокомерное недоумение, что Таппенс сразу отбросила мысль о том, что Шейла Перенья может быть его соучастницей. Эта девушка ничего не знает. И никогда не знала.

Таппенс сказала:

– Если он невиновен...

Шейла перебила ее:

– Какая разница? В полиции ему состряпают дело.

Таппенс возразила:

– Что за вздор, моя милая? Это совершенная неправда.

– Английская полиция способна на все. Так говорит мама.

– Ваша мама может так говорить, но она неправа. Уверяю вас, что это неправда.

Шейла взглянула на нее с сомнением, но, помолчав, сказала:

– Ну хорошо. Раз вы так считаете. Я вам доверяю.

Таппенс стало неловко. Она сказала с упреком:

– Вы слишком легко доверяете людям, Шейла. Может быть, вы напрасно доверяли Карлу.

– Значит, вы тоже против него? Я-то думала, вы к нему хорошо относитесь. И он так считал.

Трогательные юные создания, полагающиеся на симпатию других людей! К тому же это правда, Таппенс действительно симпатизировала Карлу. И продолжает симпатизировать.

Она устало произнесла:

– Поймите меня, Шейла, хорошее или плохое отношение тут ни при чем. Наша страна воюет с Германией. Есть много способов служить своей стране. Один из них – сбор информации, работа в тылу врага. Эта работа требует отваги, потому что, когда ты пойман, – голос Таппенс дрогнул, – тебе конец.

– Вы думаете, что Карл?.. – не договорила Шейла.

– ...служит таким образом своей стране? Разве этого не может быть?

– Нет, – ответила Шейла.

– Понимаете, тогда он должен был приехать сюда под видом беженца, выказывать резко-антинацистские настроения, ну и собирать информацию.

Шейла сказала тихо и убежденно:

– Это неправда. Я знаю Карла. Я знаю его мысли и чувства. Он предан науке, предан своей работе, ценит знания и правду. И он благодарен Англии за то, что ему дали возможность работать здесь. Иногда, слыша, как о Германии говорят с ненавистью, он страдает. Но нацистов он сам ненавидит и не приемлет их идеи, их отрицание свободы.

Таппенс возразила:

– Естественно, он должен был так говорить.

Шейла посмотрела на нее с укоризной.

– Значит, вы верите, что он – шпион?

– Я считаю, что... – Таппенс затруднилась сразу найти верные слова, – что этого нельзя исключить.

Шейла пошла к двери.

– Понимаю. Я сожалею, что пришла просить вас о помощи.

– Но что, по-вашему, я могла бы для вас сделать, дитя мое?

– У вас есть знакомые. Ваши сыновья служат в армии и во флоте, и я не один раз слышала, как вы говорили, что они связаны с влиятельными людьми. Я думала, может быть, они могли бы как-то похлопотать?

Эти мифические Дуглас, Реймонд и Сирил.

– Боюсь, что они бы ничего не могли сделать, – сказала Таппенс.

Шейла вскинула голову. И со страстной горечью проговорила:

– В таком случае для нас нет никакой надежды. Его увезут, посадят в тюрьму и в один прекрасный день придут рано утром, поставят его к стенке и расстреляют – и конец всему.

Она вышла, плотно закрыв за собой дверь.

«Черт бы драл этих проклятых ирландцев! – подумала Таппенс. – Умеют так все повернуть, что и сама уже не знаешь, что думать. Если Карл фон Дейним немецкий шпион, он заслуживает расстрела. Надо твердо держаться за эту мысль и не позволять, чтобы чары этой юной ирландки превращали простую ситуацию в трагедию героя и мученика» [58].

И тут же еще подумала: «Господи! Если бы это было неправдой! Если бы только это было неправдой!»

Но, зная то, что знала она, разве можно было сомневаться?

4

Рыбак на дальнем конце Старого пирса забросил удочку и стал аккуратно сматывать лесу на катушку.

– Боюсь, что ни малейших сомнений, – сказал он.

– А знаете, меня это огорчает, – вздохнул Томми. – Потому что он... как бы сказать... славный малый.

– Естественно, мой друг. Они, как правило, славные ребята. Крысы и землеройки не вызываются работать в тылу у врага. Мы имеем дело с храбрыми людьми. И сознаем это. Но тут все ясно, доказательства налицо.

– И ни малейших сомнений, вы говорите?

– Ни малейших. Среди его бумаг с химическими формулами найден список сотрудников, с которыми рекомендуется наладить контакты ввиду их возможных профашистских симпатий. А также план саботажа и запись некой химической реакции, если ее применить к удобрениям, то можно обесплодить большие площади сельскохозяйственных угодий. И все – в сфере деятельности мастера Карла.

Кляня себя в душе за то, что обещал Таппенс задать именно такой вопрос, Томми спросил:

– И наверно, исключено, что ему это могли подкинуть?

Мистер Грант язвительно усмехнулся.

– О! Мысль, конечно принадлежащая вашей супруге?

– М-м, собственно, вообще-то да.

– Обаятельный юноша, – снисходительно заметил мистер Грант. А затем продолжал уже вполне серьезно: – Не думаю, что стоит рассматривать такую возможность. У него имелся запас симпатических чернил [59], а это уже окончательное доказательство. И не обычных симпатических чернил, которые подбрасывают в таких случаях. Не аптечный пузырек на умывальнике с наклейкой «Принимать по показаниям» или еще что-нибудь в таком роде. А довольно хитрое изобретение, я только один раз до сих пор с ним сталкивался, но тогда это были жилетные пуговицы. Пропитанные нужным веществом, понятное дело. Хочешь что-нибудь тайно написать – размочи пуговицу в воде. Но у Карла фон Дейнима были не пуговицы, а шнурки для ботинок. Остроумно придумано.

– Д-да. – Что-то шевельнулось в памяти Томми, неясное, как бы туманное...

Реакция Таппенс оказалась более быстрой. Как только Томми пересказал ей свой разговор с шефом, она сразу уловила самое главное:

– Шнурки? Тогда все понятно!

– Что тебе понятно?