Испытание невиновностью - Кристи Агата. Страница 32

– Есть много разных способов докопаться до истины, – ответил Филип. Убедиться с полной определенностью раз и навсегда. И знаешь ли, по-моему, медлить тут нельзя. В этом доме дела обстоят неважно, и очень скоро будет еще хуже.

– О чем ты?

– Ты что, ничего не замечаешь, Полли? Например, у твоего отца с Гвендой Воэн.

– Ну и что? Зачем папе в его возрасте понадобилось опять жениться, я...

– Это мне как раз понятно, – сказал Филип. – В конце концов, в первом браке ему пришлось несладко. И теперь он получил шанс обрести счастье. Осеннее счастье, если угодно, но оно возможно. Вернее сказать, было возможно. Потому что теперь в их отношениях что-то не так.

– Наверно, все из-за этого расследования... – предположила Мэри.

– Вот именно, – подтвердил Филип. – Из-за этого расследования. Они все больше расходятся друг с другом и причины этому могут быть только две: подозрение или вина.

– И кто кого подозревает?

– Ну, скажем, он ее, а она – его. Или так: с одной стороны подозрение, а с другой сознание вины, или наоборот, или так, или этак, в общем, как тебе будет угодно.

– Перестань зубоскалить, Филип, ты меня совсем запутал. – Мэри вдруг немного повеселела. – Значит, ты полагаешь, это Гвенда? – спросила она. Может быть, ты и прав. Господи, вот хорошо было бы, если бы это оказалась Гвенда!

– Бедная Гвенда. Почему хорошо? Потому что она не член семьи?

– Ну да, – сказала Мэри. – Тогда это не кто-то из нас.

– А тебе главное, как это отразится на нас? И больше тебя ничего не волнует?

– Конечно, – ответила Мэри.

– Конечно, конечно, – передразнил ее Филип. – Твоя беда в том, Полли, что ты совершенно лишена воображения. Ты не в состоянии поставить себя на место другого человека.

– А зачем?

– Действительно, зачем? – подхватил Филип. – Если быть честным, наверное, просто для забавы. Но при этом я могу поставить себя на место твоего отца и на место Гвенды и понять, как это все мучительно, если они не виноваты. Как горько чувствовать Гвенде, что ее теперь держат на расстоянии. Как больно от сознания, что ей так и не удастся в конечном итоге выйти замуж за того, кого она любит. Или поставь себя на место отца. Он знает, не может не знать, что его любимая женщина имела возможность совершить это убийство, и мотив у нее тоже был. Он думает, что это не она, он хочет верить, что это сделала не она, но полной уверенности у него нет. И что самое печальное – никогда не будет.

– В его возрасте... – снова начала было Мэри.

– Что ты все: в его возрасте да в его возрасте? – раздраженно перебил ее Филип. – Неужели ты не понимаешь, что в его возрасте все это еще тяжелее? Это его последняя любовь. Едва ли ему суждено еще когда-нибудь полюбить и быть любимым. Такое чувство особенно глубоко. Или если подойти с другой стороны, продолжал он, – Представим себе, что Лео вырвался из замкнутого мира теней и туманов, в котором жил до сих пор. А вдруг это он собственноручно нанес удар, лишивший жизни его жену? Бедняга. К нему испытываешь даже нечто вроде жалости, правда? И все-таки – нет, – подумав, заключил он. – Не могу себе ни на минуту представить, чтобы он был способен на такое. А вот полиция наверняка сможет. Ну а теперь, Полли, послушаем твое мнение. Кто, по-твоему, убийца?

– Откуда мне знать? – пожала плечами Мэри.

– Хорошо. Допустим, что знать тебе неоткуда, – согласился Филип. – Но ты могла бы сказать что-нибудь дельное, если бы дала себе труд подумать.

– Говорю тебе, что я не желаю думать на эту тему.

– Интересно, почему?.. Просто из чувства брезгливости? Или потому, что на самом деле ты... знаешь? Возможно, на самом деле твой холодный бесстрастный ум уже дал тебе ответ, четкий и определенный... настолько определенный, что ты думать об этом не желаешь. Кто же у тебя на уме? Эстер?

– Вот еще! Зачем бы Эстер стала убивать маму?

– Действительно, как будто бы незачем, – согласился Филип. – Но ведь встречаются описания таких случаев. Сын – или дочь – родители не чают в них души, они ухожены и избалованы, но в один прекрасный день случается какой-нибудь пустяк: любящий папаша не дал денег на кино или на новые туфли или, отпуская дочь с кавалером, велит ей быть дома в десять, и ни минутой позже. Это может быть совершенная ерунда, но от нее, как от спички, вспыхивает цепочка давно накопившихся обид, и на юное создание вдруг накатывает, девица хватается за молоток или топор, а возможно, и за кочергу – и все, конец. Объяснить такие поступки всегда трудно, но они случаются... Словно вырывается наружу долго подавлявшийся протест, нежелание подчиняться старшим. С Эстер тоже могло случиться нечто подобное... Ведь с Эстер как? Поди догадайся, что за мысли в ее хорошенькой головке. Она слабохарактерна, это бесспорно, и тяготится собственной слабостью. А ваша мать была таким человеком, рядом с которым ей постоянно приходилось ощущать себя слабой. Да, – Филип, воодушевившись, подался вперед, – мне кажется, я мог бы выстроить вполне убедительное обвинение против Эстер.

– Господи, да перестань ты говорить об этом! – не выдержала Мэри.

– Перестану, – согласился Филип. – Разговорами ничего не добьешься. Впрочем, это еще как сказать... Прежде всего надо нащупать вероятную схему убийства. А потом прикинуть, кто именно может вписаться в эту схему. Ну а уж когда все более или менее проясняется, следующий шаг – расставлять незаметные ловушки и смотреть, кто в них попадется.

– В доме тогда находилось всего четыре человека, – напомнила Мэри. – А ты рассуждаешь так, будто тут было по меньшей мере человек десять. Насчет папы я с тобой согласна: он не мог этого сделать. Но что у Эстер могли быть на это причины – совершеннейший абсурд... В общем, остаются Кирсти и Гвенда.

– И которую же из них ты предпочитаешь? – с еле уловимой издевкой в голосе спросил Филип.

– Не могу себе представить, чтобы это могла сделать Кирсти, – не поведя бровью, ответила Мэри. – Она всегда так терпелива, так добра. И маме она была по-настоящему преданна. Возможно, конечно, что она внезапно повредилась в уме. Говорят, такое бывает, но раньше я никогда не замечала за ней никаких странностей.

– Верно, – согласился Филип. – Я бы сказал, Кирсти – абсолютно нормальная женщина, которой необходима полноценная, во всех смыслах, жизнь. В этом она, пожалуй, похожа на Гвенду, только Гвенда привлекательна и хороша собой, а бедная старушка Кирсти глупа и неказиста. Ни один мужчина, я думаю, не взглянул на нее дважды. Но ей бы так этого хотелось! Она была бы рада полюбить кого-нибудь и выйти замуж. Горькая, должно быть, доля – родиться женщиной, когда ты совершенно некрасива и необаятельна, да еще если этот недостаток не возмещается ни умом, ни талантом. Понимаешь, она слишком долго прожила здесь. Ей бы уехать сразу после войны, заняться снова своим ремеслом массажистки. Глядишь, подцепила бы какого-нибудь богатенького старичка.

– Ты как все мужчины, – проворчала Мэри. – Вы думаете, у женщин одно на уме: выйти замуж. Филип ухмыльнулся.

– Да, я консерватор и думаю, что для всех женщин это самое главное. А кстати, у Тины нет сердечного дружка?

– Мне, по крайней мере, о таком не ведомо, – ответила Мэри. – Правда, она мало о себе рассказывает.

– О да, она такая тихоня. И не то чтобы так уж хороша собой, но очень грациозна. Интересно бы узнать, что ей об этом деле известно?

– Наверно, ничего, – сказала Мэри.

– Ты так думаешь? А я нет.

– Тебе постоянно что-то мерещится, – заметила Мэри.

– Ничего мне не мерещится. Знаешь, что она сказала? Она-де очень надеется, что ей ничего не известно. Довольно интересное высказывание. Держу пари, что она что-то знает.

– Что, например?

– Может быть, нечто такое, что может стать недостающим звеном во всей цепочке событий, но она не очень понимает, что именно. Надеюсь, мне удастся что-нибудь выяснить у нее.

– Филип!

– Бесполезно, Полли. У меня теперь есть цель в жизни. Я внушил себе, что мое расследование необходимо, оно в интересах общества. Итак, с чего начать? Пожалуй, мне следует начать с Кирсти. Она в общем-то простая душа.