Выше ножку! - Браун Картер. Страница 12

— Хватит! Будет лучше, если ты во всем признаешься, мерзкий убийца!

— Бред! Отстань от меня! Вот навязалась!

Я вспомнила, что именно так бесновался один из героев русского романа... Как же назывался этот роман? Вроде бы «Братья Карамазофф». У меня одно время был знакомый поэт, который на свиданиях изводил меня своими стихами, а когда мне становилось совсем невмоготу, зачитывал отрывки из разных и, как ему казалось, хороших книг. Но кто же из братьев так колотился?

— Кези, если ты признаешься, тебе сразу станет легче, — вкрадчиво сказала я.

— Наверное, ты права.

Исчерпав все доводы, использовав все аргументы, Кези понял, что со мной ему не справиться. Плечи Кези поникли, и он прошептал:

— Хорошо, я все расскажу... Иначе я сойду с ума.

— Что ты там шепчешь? Не могу ничего разобрать. Говори громче!

— Мэвис... У меня пересохло во рту... Извини, но ты не могла бы подойти поближе?

И он снова что-то прошептал.

Ага, все же я сломила его сопротивление! Отлично! Я предвкушала, как утру копам носы, когда предъявлю им не только свежий труп, но и тепленького убийцу, размазывающего по лицу сопли и слезы. А Джонни... Да у него глаза на лоб полезут, когда он откроет утренние газеты!

Я подбежала к своему кровожадному партнеру и вызывающе уперла руки в бока:

— Ну, Кези, колись! Так это было предательство любви? Или она обозвала тебя импотентом?

— Еще ближе, Мэвис... Мне трудно вот так сразу... вслух произнести...

— А теперь?

— Хорошо.

Глазки Кези то умоляли, то беспокойно бегали.

— Мэвис, я хочу сообщить тебе кое-что на ухо... Только не смотри на меня... мне тяжело...

— Понимаю.

Я глянула в сторону несчастной Саломеи, которой уже никогда не выйти на сцену, и бритоголовые мальчики уже никогда не взвизгнут, увидев, как Саломея вертит задницей...

Страшной силы удар обрушился на мою голову, и тут же в ней словно взорвалась атомная бомба, ослепив меня адским пламенем.

...Моя огромная голова тяжело качалась на тонком стебельке шеи. Было темно, и только порой в глазах пролетали какие-то искорки. Я громко застонала, и этот звук заставил меня приподнять веки — створки склепа. Меня мутило.

Господи, кто это передо мной? Какая отвратительная мегера: волосы дыбом, язык вывалился, взгляд жуткий.

— И где ты так нализалась, милочка? — прохрипела я. — И чего ты от меня хочешь? Пива? Его здесь нет.

Шла бы ты, дорогая... Слушай, а где ты сделала такую прическу? Как назывался этот салон? «Невеста Франкенштейна»?

Мегера, вроде бы, что-то отвечала мне, но ее голоса я не слышала. Она открывала рот каждый раз, когда я задавала ей вопросы. Черт побери! Она просто дразнит меня! Вот я ей сейчас как наподдам!

Я наклонилась и что есть силы врезала чертовке по щеке. Ай! Руку мою словно обожгло. Нет, не обожгло, — я разбила всю кисть о зеркало.

О зеркало?

Значит, «пьяная мегера» — это я. И волосы дыбом — у меня. И мутные глаза, и перекошенное лицо... Где же щетка для волос? И, вообще, что происходит? Неяркий свет торшера, скорее, затушевывал, чем прояснял ситуацию.

Я глубоко вздохнула, встала и включила верхний свет. Пока ясно только одно: я нахожусь в собственной гримерке.

И тут я вспомнила все: Кези, нож, Саломею... Но как же я здесь оказалась? Наверное, этот ублюдок оглушил меня и перенес сюда. А Ирма?.. За то время, пока я была без сознания, Кези запросто мог убить ее! А может, он все еще стоит под дверью с ножом и готов ударить Ирму, едва только она переступит порог?

Нет! Я должна сделать все, что в моих силах, и спасти ее!

Я кое-как причесалась, одернула свои одежки и, выйдя за дверь, побрела к гримерке Ирмы Бузен. Ноги мои были деревянными, голова раскалывалась, как будто двадцать юных танцовщиц плясали канкан прямо под черепной коробкой.

«Господи, сделай так, чтобы Ирма где-нибудь задержалась, — молила я. — Помоги ей и мне...»

Гримерка Ирмы была закрыта. Я потопталась и едва не повернула назад, проявив малодушие. Но мысль о том, что за дверью — труп невесты мистера Хетчика, заставила меня подналечь плечом на дверь и... Я чуть не упала, но каким-то чудом сохранила равновесие.

Ирма тщательно проверяла свою экипировку, состоявшую из ярко-желтого атласного бюстгальтера и черных с желтым атласных трусиков. С одного взгляда я поняла, что моя красотка жива и здорова. Более того — готовится к выступлению.

— Ирма! Ты жива! Какое счастье! — я действительно была счастлива.

— Да, Мэвис... Этот эпилятор кого хочешь сведет в могилу.

— А я так боялась, что убийца прикончит тебя раньше, чем я успею притащиться...

Ирма смотрела ничего не понимающими глазами. Ноги совсем перестали меня держать. Я нащупала стул и шлепнулась на него.

— Мэвис, о чем ты, объясни...

— Здесь произошло убийство, — задыхаясь, сказала я. — Она сидела вот на этом...

И тут я взвилась и заорала что есть мочи: мне показалось, что по моей ноге стекает со стула струйка крови. Мамочка! Да я, наверное, вся в крови!

Я сиганула с проклятого стула так, словно кто-то нажал на стартер над самым ухом, и сбила Ирму, которая в этот момент, очевидно, хотела подойти ко мне. Мы с Ирмой завертелись, цепляясь за мебель. В это время раздался стук, быстрым шагом вошел Макс Штайнер и попал в наше вращение тел. Ирме первой удалось вырваться из порочного круга. Оттолкнув Штайнера, она прыгнула назад, а я отлетела к стенке.

Я видела: Штайнер испугался. Наверняка ему не приходилось попадать в такую переделку.

Мы трое стояли и молчали, переживая только что происшедшее. Все тяжело дышали и сопели. Вдруг я заметила, что глаза Штайнера медленно вылезают из орбит. Я проследила за его взглядом, и от удивления открыла рот. Дело в том, что... Даже не знаю, как это описать.

Во время столкновения бюстгальтер Ирмы расстегнулся, но не упал, а держался за счет — скажем так — объема груди. Кстати, об этой самой груди — она выполнила роль амортизатора, когда Ирма врезалась в Штайнера. Недаром же бюст у нас называют буфером! Эта часть тела Ирмы была не только прекрасной, но и выдающейся и в прямом, и в переносном смысле этого слова. Но вот эти качества сыграли коварную роль. Короче, грудь Ирмы продолжала колебаться, хотя сама Ирма стояла на месте.

Это надо было видеть!

Вначале две мощных молочных железы вздымались вверх, и Ирма инстинктивно откидывалась назад. Потом они торжественно опускались, и Ирма наклонялась вперед. Подобное движение могло продолжаться очень долго и... Тут моя память услужливо подсказала пример, который приводила на уроках то ли физики, то ли гимнастики мисс Тернболл. Она объясняла, почему солдатам нельзя маршировать по мосту. Я не помню всех деталей, но, кажется, из-за какого-то резонанса (с чем его едят?) мост мог раскачаться и развалиться на части.

Неужели это же произойдет с Ирмой? Мне стало жаль бедняжку: судя по всему, она и сама не знала, как справиться с собственной грудью.

Мистер Штайнер оказался сообразительнее меня — увы, я вынуждена это признать, хотя мне и не хочется. Громила со шрамом спас Ирму от судьбы моста: он быстренько засучил рукава, вытянул обе руки и ухватил Ирму за оба конуса. Ему удалось удержать их на месте, хотя это было и не так уж просто.

Бюст еще подрагивал какое-то время и затих.

— Спасибо, — прошелестела Ирма Бузен (все-таки недаром она получила такое имя!).

— Не за что, — ответил Штайнер.

Его голос был обычным мужским голосом, лишенным тех жутких обертонов, которые я хорошо помнила. Мне даже в голову не могло прийти, что этот монстр может говорить по-человечески.

— Спасибо, — повторила Ирма более холодно.

— Всегда готов, — почти пропел Штайнер.

— Да отпустите же меня! — закричала Ирма. — Цирк, который устроила Мэвис, закончился. А ну, убирайте свои лапы!

— Извините, я просто хотел, чтобы наверняка...

Голос Штайнера снова стал убийственно скрипучим и противным. Руки он, естественно, убрал и сразу же потребовал объяснений.