Смерть у бассейна - Кристи Агата. Страница 35

— Яйца? — уставился на нее инспектор Грейндж.

— Из корзины, — сказала леди Энгкетл.

Кажется, она находила, что теперь все предельно ясно.

— Ты должна сказать нам немножко побольше, дорогая, — мягко сказал сэр Генри. — Мы с инспектором Грейнджем все еще ничего не поняли.

— О! — леди Энгкетл решила выражаться определеннее. — Видите ли, пистолет находился внутри корзины, под яйцами, понимаете?

— В какой корзине и под какими яйцами, леди Энгкетл?

— Я взяла с собой на ферму корзину. В ней был пистолет, а сверху я наложила яиц и совсем про него забыла. И когда мы обнаружили беднягу Джона Кристоу у бассейна мертвым, для меня это было таким ударом, что корзина выскользнула у меня, и Гаджен ее поймал как раз вовремя (это я к тому, что яйца все-таки. Урони их я, они бы разбились). И он отнес ее в дом. А я позже спросила его, написал ли он на яйцах день — я так завела, иначе к столу порой попадали бы совсем недавние яйца прежде, чем ранее снесенные — и он ответил, что обо всем позаботился, и теперь я припоминаю, что он сказал это как-то особенно подчеркнуто. Вот в чем я и нахожу нечто от крепостного. Он нашел пистолет и положил его сюда — я думаю, потому, что в доме полиция. Слуг, мне кажется, всегда очень тревожит полиция. Весьма мило и преданно — но и довольно глупо, потому что ведь это, разумеется, та самая правда, которую вы хотели услышать, инспектор, не так ли?

На том леди Энгкетл и окончила свой рассказ, одарив инспектора сияющей улыбкой.

— Правда — это то, чего я намерен добиться.

Леди Энгкетл вздохнула.

— Все это выглядит такой суетой, верно? — сказала она. — Я имею в виду эту охоту за людьми. Кем бы ни был убийца Джона Кристоу, не думаю, чтобы он имел намерение убивать — я хочу сказать, всерьез имел. Если это Герда, так я уверена, что она не имела. Собственно, я прямо в недоумении, как она не промазала — этого от Герды скорее можно было бы ожидать. И она, право же, очень милое создание. А если вы возьмете да бросите ее в темницу и ее повесят, что же тогда будет с детками? Если она застрелила Джона, она теперь, наверное, ужасно жалеет об этом. Для детей достаточно плохо уже то, что их отца убили, но им будет бесконечно хуже, если их мать за это повесят. Порой мне кажется, что вы, полицейские, не думаете о таких вещах.

— Мы покамест не намерены никого арестовывать, леди Энгкетл.

— Что ж, по крайней мере, разумно. Но я и с самого начала решила, инспектор Гейндж, что вы очень разумный.

И опять эта очаровательная, почти ослепительная улыбка.

Инспектор Грейндж чуть поморщился. Он ничего не мог поделать, кроме как твердо придерживаться обсуждаемого вопроса.

— Вы вот выразились, что сказали мне ту самую правду, которую я хотел услышать. Вы взяли пистолет отсюда… кстати, который именно?

Леди Энгкетл кивнула на полку у камина:

— Второй с краю. «Маузер», 0.25.

Что-то в решительности этого точного ответа резануло ухо Грейнджа. Он как-то не ожидал, что леди Энгкетл, которую он про себя определял доселе, как «витающую» и «малость не в себе», столь технически грамотно назовет оружие.

— Вы взяли пистолет отсюда и положили его в корзину. Зачем?

— Так и знала, что вы меня об этом спросите, — сказала леди Энгкетл. Прозвучало это, вопреки логике, почти победоносно. — И, конечно, какая-то причина тут быть должна. Ты так не считаешь, Генри? — она повернулась к мужу. — Тебе не кажется, что я должна была иметь основание взять в то утро пистолет?

— Несомненно кажется, дорогая, — жестко сказал сэр Генри.

— Что-нибудь сделаешь, — проговорила леди Энгкетл, задумчиво глядя в пространство перед собой, — а потом не можешь вспомнить зачем. Но вы-то, инспектор, я думаю, знаете, что причина есть всегда, если только ее можно постичь. Должна же была у меня на уме быть какая-то мысль, когда я клала маузер в корзину для яиц. Что же, по-вашему, это могло быть? — она обращалась к инспектору.

Грейндж воззрился на нее: никакого замешательства, прямо детски наивный пыл. Это сразило его. Отродясь он не встречал никого, подобного ей, и на миг совершенно растерялся.

— Моя жена, — сказал сэр Генри, — крайне рассеянна.

— По-видимому, сэр, — сказал Грейндж. Произнесено это было не слишком-то любезно.

— Как вы считаете, для чего я взяла этот пистолет? — доверительно спросила она у него еще раз.

— Понятия не имею, леди Энгкетл.

— Я вошла сюда, — стала вслух размышлять она, — поговорила с Симон насчет наволочек… и припоминаю смутно, что подошла к камину… и подумала, что нам бы новую кочергу: дьячка, знаете ли, вместо этого епископа.

Инспектор выпучил глаза. Он чувствовал, что голова его уже идет кругом.

— И я вспоминаю, как беру маузер — такой хорошенький, ловкий в руке пистолетик, мне он всегда нравился — и опускаю его в корзину. Я ее только перед тем забрала из оранжереи. Но у меня в голове столько всего — Симмонс, знаете ли, да еще повилика в астрах завелась, и я все надеюсь, что мисс Мидуэй удастся ее действительно сдобный «Негр в сорочке».

— Негр в сорочке? — вынужден был перебить инспектор Грейндж.

— А! Это, знаете, шоколад — и яйца, и все это покрывается взбитыми сливками. Именно то, что иностранцу понравилось бы на сладкое.

Инспектор Грейндж, ощущая себя человеком, отметающим прекрасного тканья паутину, которая мешает ему видеть, заговорил резко и с горячностью:

— Вы зарядили пистолет?

Он надеялся поразить ее может быть, даже немного припугнуть, но леди Энгкетл лишь принялась вслух размышлять над вопросом с видом отчаянной задумчивости:

— Как же я поступила? До чего глупо. Не могу вспомнить. Но, по-моему, я должна была бы, а, инспектор? Я хочу сказать, какой смысл в пистолете без патронов? Я бы желала быть в состоянии восстановить, что именно было у меня в голове тогда.

— Дорогая Люси, — сказал сэр Генри, — то, что происходит или не происходит у тебя в голове — источник отчаяния для всякого, кто хорошо и давно тебя знает.

Она озарила его самой ласковой улыбкой.

— Я пытаюсь припомнить, Генри, дорогой. Порой действуешь непостижимым образом. Как-то утром я беру телефонную трубку и вдруг обнаруживаю, что смотрю на нее в полном недоумении. Не могу даже представить, что же это я хотела.

— Как ни забавно — нет. Потом я вспомнила: я хотела понять, почему мисс Мирс, жена садовника, так странно держит грудного младенца, и я сняла трубку, чтобы представить, понимаете, как же надо держать, и, конечно, сообразила, что странным это выглядело из-за того, что мисс Мирс — левша, так что головка у ребенка не с той стороны.

Она обвела собеседника победоносным взором.

«Ладно, — подумал инспектор, — наверное, люди, подобные ей, бывают на свете». Но он не испытывал в том полной уверенности. Все это, понимал он, могло быть сплетением лжи. Судомойка, к примеру, ясно заявила, что Гаджен нес револьвер. Правда, отсюда много проку не извлечешь. Девушка ничего не смыслит в огнестрельном оружии. Она слышала, как револьвер упоминался в связи с преступлением, а револьвер или пистолет — для нее все едино.

И Гаджен и леди Энгкетл опознали маузер, но их утверждение проверке не поддавалось. На самом деле Гаджен мог найти тот, недостающий револьвер, только вернуть его не в кабинет, а самой хозяйке. Кажется, эта чертовка леди совершенно одурманила всю прислугу. Предположим, что она убила Джона Кристоу. (Но вот зачем? Он не мог придумать.) Тогда они стали бы подыгрывать ей и лгать ради нее? И он ощутил мало обрадовавшую его убежденность, что именно это они и стали бы делать.

А еще эта нелепая ее басня, как она не может якобы вспомнить — несомненно она могла бы сочинить что-нибудь получше. И выглядит так естественно — ни тени смущения или тревоги. Черт побери, она производила впечатление, будто говорит сущую правду.

Он встал.

— Когда вы вспомните немного больше, вы, вероятно, поделитесь со мной, леди Энгкетл, — сказал он сухо.

— Разумеется, инспектор, — ответила она. — Иногда забытое абсолютно внезапно вспоминается.