Таинственный мистер Кин - Кристи Агата. Страница 33

Девушка беспечно махнула рукой.

– Не понимаю, кому это нужно, – недовольно произнесла она. – Впрочем, завещание я уже подписала в присутствии Клейтон. Она также поставила свою подпись. Я хотела позвать дворецкого, но тут пришли вы. Ведь разницы нет, кто будет вторым свидетелем, правда?

Мистер Саттерсвейт молча достал из кармана ручку, снял с нее колпачок и хотел было расписаться на документе, но тут неожиданно замер. Имя первого свидетеля – Элис Клейтон – вызвало у него целую бурю воспоминаний.

«Элис Клейтон! – подумал он. – Откуда мне известно это имя? С ним у меня было связано что-то важное. Но что? Ах да, вспомнил! Ведь именно так звали горничную сестер Баррон, с которой я когда-то целовался! Да, люди с годами меняются. Но не так же! Насколько мне помнится, у нее были карие глаза. А теперь…»

У него перед глазами все поплыло. Он нащупал спинку стула и опустился на него. Через пару секунд откуда-то издалека до него донесся голос Марджери, в котором сквозила явная тревога:

– Что с вами? Вам плохо? Плохо с сердцем?

Придя в себя, мистер Саттерсвейт взял девушку за руки.

– Дорогая моя, теперь мне все ясно, – сказал он. – Приготовьтесь к новому потрясению. Женщина, которую все принимают за Клейтон, вовсе не Клейтон. Настоящая Элис Клейтон утонула на «Уралии».

Марджери удивленно уставилась на него:

– Тогда кто же она?

– Нет, ошибиться я не мог. Женщина, которую вы называете Клейтон, – ваша тетка Беатрис Баррон. Помните, во время кораблекрушения на нее упала балка? Уверен, что, получив сильный удар по голове, она потеряла память. Этим и решила воспользоваться ваша мать…

– Чтобы присвоить себе титул и все остальное, – прервала мистера Саттерсвейта девушка. – Вы это хотели сказать? Да, на нее это похоже. Хотя о мертвых плохо не говорят, но мама была способна на такое.

– Беатрис старше ее, – продолжил мистер Саттерсвейт. – После кончины вашего дяди все должно было перейти ей, а вашей матери ничего бы не доставалось. Вот почему она выдает потерявшую память сестру за прислугу. После ранения Беатрис поправляется, но продолжает считать, что она – Элис Клейтон. Надо полагать, со временем память к ней стала постепенно возвращаться.

Марджери в ужасе посмотрела на него.

– Она убила мою маму, а теперь хочет убить и меня… – упавшим голосом произнесла она.

– Видимо, так. Судя по всему, в последнее время у нее навязчивая идея вернуть все, что отнято.

– Но Клейтон такая старая! – воскликнула Марджери.

Мистер Саттерсвейт ничего ей не ответил – он мысленно сравнивал эту седую старуху и ту полную жизни красавицу блондинку, которую видел в Каннах. Неужели эта поблекшая с годами старая женщина – сестра леди Стренлей? В молодости дочери Баррона были похожи как две капли воды. А сейчас? И все только потому, что судьбы у них сложились совсем по-разному.

«Боже, и какие только сюрпризы не преподносит нам жизнь!» Он удрученно покачал головой.

– Давайте поднимемся наверх и поговорим с вашей тетей, – предложил мистер Саттерсвейт.

Когда они вошли в небольшую комнату, в которой старая женщина любила вязать, то увидели Беатрис Баррон сидевшей в кресле. Как ни странно, она даже не повернула головы. Вскоре все стало ясно.

– У нее не выдержало сердце, – коснувшись холодного, окаменевшего плеча, тихо произнес мистер Саттерсвейт. – Что ж, так для нее, наверное, даже лучше.

VIII Лицо прекрасной Елены

1

Мистер Саттерсвейт слушал оперу. В просторной ложе первого яруса он сидел один. Снаружи была прикреплена карточка с его фамилией. Ценитель прекрасного, мистер Саттерсвейт особенно любил хорошую музыку и в начале каждого сезона, резервируя ложу на вторники и пятницы, покупал годовой абонемент в «Ковент-Гарден».

Это был тот редкий случай, когда в своей ложе он находился один. Как человеку общительному, ему больше нравилось, когда рядом сидел кто-нибудь из представителей высшего света, к которому сам относился, или какой-нибудь известный художник или артист. Сегодня же он был вынужден слушать оперу в одиночестве. И причиной тому была его знакомая графиня, вернее, то, что она была не только очень красивой женщиной, но и заботливой матерью. Дело в том, что ее дети заболели такой привычной для их возраста болезнью, как свинка. Графине пришлось остаться дома и наравне с многочисленной прислугой в жестко накрахмаленных передниках исполнять роль сиделки. Ее супруг, от которого она имела не только вышеупомянутых детей, но и титул, воспользовался ситуацией и улизнул из дому! Но в театр вместе с мистером Саттерсвейтом не пошел – музыка этому ничтожеству ничего, кроме жуткой тоски, не навевала.

Вот почему мистер Саттерсвейт оказался в своей ложе один.

В тот вечер в «Ковент-Гарден» давали «Сельскую честь» и «Паяцы». Первая опера ему не нравилась, и он появился в театре, когда Сантуция уже билась в предсмертной агонии. Когда опустился занавес, мистер Саттерсвейт успел-таки оглядеть зал, прежде чем зрители повскакивали с мест и кинулись в буфет за чашкой кофе или стаканом лимонада. Поднеся к глазам бинокль, он обвел взглядом ряды партера и, выбрав себе «жертву», решительно направился к ней. Однако, выйдя из ложи, Саттерсвейт натолкнулся на высокого брюнета, встречи с которым всегда доставляли ему истинное удовольствие.

– Мистер Кин! – радостно воскликнул мистер Саттерсвейт и, словно боясь, что тот исчезнет, схватил приятеля за руку. – «Паяцы» вы будете слушать в моей ложе. Вы же пришли один?

– Да. Но у меня в партере совсем неплохое место, – улыбаясь, ответил мистер Кин.

– Значит, решено. Вы сидите вместе со мной, – облегченно вздохнув, произнес мистер Саттерсвейт. Он выглядел комично, но, к счастью, их разговора никто из зрителей не слышал.

– Вы так любезны.

– Что вы! Для меня находиться рядом с вами – огромное удовольствие. А я и не знал, что вы любите оперу.

– Сегодня мне особенно хотелось послушать «Паяцы».

– Ну да, конечно, – понимающе кивнув, произнес мистер Саттерсвейт. – Поэтому вы и пришли в театр.

После первого звонка они зашли в ложу и, перегнувшись через барьер, стали рассматривать публику в зале.

– Вы только посмотрите, какая красивая головка! – тихо воскликнул мистер Саттерсвейт и указал биноклем на сидевшую в партере девушку.

Сверху им была видна ее изящная белая шея и золотистые волосы под маленькой шляпкой.

– Настоящая греческая головка! Головка женщины Древней Греции, – восторженно прошептал мистер Саттерсвейт и, вздохнув, добавил: – Удивительно, но факт: женщин с красиво уложенными волосами стало чудовищно мало. Большинство почему-то предпочитают короткие стрижки.

– Вы очень наблюдательны! – заметил мистер Кин.

– Верно. Я могу приметить то, на что другие вообще внимания не обращают. Вот и эту головку я сразу заметил. Очень хотелось бы взглянуть на ее лицо. Только, боюсь, оно не соответствует прическе. Красивое лицо и красивая прическа – вещи почти несовместимые. Бывает, конечно, и наоборот, но очень редко. Одна на тысячу, не больше.

Свет в зале стал постепенно меркнуть и наконец погас совсем. Дирижер постучал по пюпитру палочкой, взмахнул руками, и опера «Паяцы» началась. В этот вечер должен был петь молодой тенор, которому пророчили славу великого певца. В прессе его называли не иначе как «вторым Карузо». Только с национальностью артиста была полная неясность. За кого только его не принимали репортеры! И за югослава, и за чеха, и за албанца, и за венгра, и за болгарина. В сопровождении симфонического оркестра этот певец уже выступал в Альберт-Холле и произвел настоящий фурор. Программа заграничного тенора состояла из народных песен его страны. В них было много непривычных для английского уха странных созвучий и переливов, которые все музыкальные критики Великобритании называли просто очаровательными. Профессиональные же музыканты воздерживались от высказываний, считая, видимо, что для начала неплохо бы к ним привыкнуть. Поэтому неудивительно, что все были более чем довольны, когда узнали, что в тот вечер Йошбим, восходящая оперная звезда, будет петь настоящее итальянское бельканто.