Манускрипт, найденный в Акко - Коэльо Пауло. Страница 2

Все молчали, потому что никто в точности не знал, что же происходит. И не придется ли нам выслушать еще одну проповедь о захватчиках, именующих себя крестоносцами.

И Копт наслаждался нашим недоумением. И после долгого молчания решил все же объяснить:

— Да, они в силах разрушить город, но не могут уничтожить все то, чему он нас научил. И потому нужно сделать так, чтобы это знание не разделило участь крепостных стен, домов и улиц. Но что есть знание?

Поскольку никто не ответил, он продолжал:

— Нет, это не полная правда о жизни и смерти, но нечто такое, что позволяет нам жить и принимать вызовы, перед которыми день за днем ставит нас повседневность. И это не книжная мудрость, годная для того лишь, чтобы подпитывать никчемные споры о минувшем ли, о грядущем, но знание, живущее в душах мужчин и женщин, исполненных доброй воли.

И дальше Копт сказал так:

— Я — книжник и, хотя могу почесть себя всезнающим, ибо все эти годы собирал и изучал древности, записывал события, спорил о политике, я не знаю точно, что сказать вам сейчас. Но в такую минуту я взываю к Божественной Энергии с мольбой очистить мою душу. Спрашивайте — я буду отвечать вам. Так поступали и древние греки: ученики спрашивали учителя о вещах, которые прежде не приходили ему в голову, а он, размышляя вслух, пытался подыскать ответ.

— И что толку нам в твоих ответах? — спросил кто-то из толпы.

— Одни запишут суть сказанного мною. Другие запомнят только слова. Важно то, что нынче вечером вы разойдетесь на четыре стороны света и понесете дальше услышанное здесь. И тогда душа Иерусалима останется цела и сохранна. И наступит день, когда мы восстановим его — не просто город, один из многих других, но место, куда вновь стечется мудрость и где вновь восторжествует мир.

— Все мы знаем, что ждет нас завтра, — возразили ему. — Не лучше ли обсудить сообща, как добиться перемирия, или идти готовиться к бою?

Копт оглядел стоявших рядом первосвященников, а затем повернулся к толпе.

— Никому не ведомо, что готовит нам завтра, ибо каждому дню хватает его собственного блага или зла. А потому спрашивайте о том, что хотите знать, спрашивайте, позабыв о врагах по ту сторону наших стен и о страхе, царящем по эту. Не стоит заботиться о том, чтобы передать наследующим землю записи о нынешних событиях, — это дело истории. Поговорим же о повседневном и обыденном и о трудностях, с которыми нам предстоит столкнуться. Только это важно для будущего, ибо я не думаю, что в ближайшую тысячу лет что-нибудь сильно изменится.

Тут подал голос мой сосед Иаков:

—  Расскажи нам о поражении.

— Чувствует ли древесный листок, слетая с ветки зимой, что стужа одолела его?

Дерево говорит ему: «Таков круговорот жизни. Ты думаешь, что умрешь, а на самом деле пребудешь во мне. Благодаря тебе я живо, потому что могу дышать. Благодаря тебе я чувствую, что меня любят, потому что могу укрыть под сенью листвы утомленного странника. Твой сок течет в моих жилах, и мы с тобой — единое существо».

Чувствует ли человек, много лет готовившийся к восхождению на самую высокую в мире вершину, что побежден, когда видит, подойдя к подножью, что природа укрыла гору грозовыми тучами? Он говорит горе: «Ты не принимаешь меня сейчас, но погода переменится, придет день — и я смогу подняться на твою вершину. А пока он не настал — жди меня».

Чувствует ли юноша, отвергнутый первой возлюбленной, что любви нет на свете? Он говорит себе: «Я непременно отыщу ту, которая способна будет понять все, что я чувствую. И буду счастлив до конца моих дней».

В круговороте природы нет ни побед, ни поражений — есть лишь движение.

Зима сражается, чтобы править самовластно, но в конце концов должна признать победу весны, которая приносит с собой цветение и веселье.

Лето, убежденное в благодатной силе тепла, готово продлить погожие дни до бесконечности. Но смиренно принимает приход осени, позволяющей земле отдохнуть.

Газель, щиплющую траву, пожирает лев. И дело тут не в том, кто сильнее — так Бог показывает нам вечную череду смерти и воскресения.

И в этом круговороте нет ни победителей, ни побежденных, а есть лишь ступени, по которым надо пройти. И когда душа человеческая осознает это, она станет свободна. И примет, не скорбя, горести с невзгодами, и не даст обольстить себя минутам торжества.

Ибо пройдут и те, и другие. Одна сменится другой. А цикл будет продолжаться, пока, освободясь от телесной оболочки, мы не встретимся с Божественной Энергией.

И потому, когда борец выходит на арену — по собственному ли выбору или же по прихоти непостигаемой судьбы — пусть дух его возвеселится от предстоящего боя. Пусть сохраняет он достоинство и честь, и тогда, если даже проиграет схватку, уйдет непобежденным — ибо непобежденной останется его душа.

И пусть никого не винит в случившемся с ним. Как и тот, кто полюбил впервые и был отвергнут, понимает, что отказ не умалил его способности любить. А что годно для любви, то годно и для боя.

Нас печалит, когда приходится проиграть сражение или потерять то, чем мечтали обладать. Но когда эти минуты проходят, мы открываем в себе неведомую, до поры в каждом из нас скрытую силу, вызывающую удивление и вселяющую уважение к себе самому.

Мы оглядываемся тогда и говорим себе: «Я выжил». И радуемся этим словам.

И лишь тот, кто не признает этой силы, говорит: «Я проиграл». И печалится.

А все прочие, даже если они страдают от потери и унижены теми россказнями, что распускают на их счет враги, позволяют себе пролить несколько слезинок, но никогда себя не жалеют. И знают одно: схватка была прервана, и в данную минуту преимущество — не за ними.

Они слушают, как бьется их сердце. Они отмечают, что напряжены. Чувствуют, что им страшно. Но размышляя о своей жизни, видят, что как ни силен страх, вера воспламеняет им душу и побуждает идти вперед.

Они всегда стараются понять, где допустили промах, а где приняли верное решение. И, повергнутые, пользуются моментом, чтобы отдохнуть, залечить раны, определить, как действовать дальше и к новой схватке оказаться во всеоружии.

Наконец встанет заря, и с ней придет черед новой схватки. Страх не отступает, но они должны действовать — иначе навсегда останутся лежать во прахе. И они встают лицом к лицу с противником, помня, через какие страдания прошли, и не желая, чтобы это повторилось.

Пережитое поражение для них — повод считать, что теперь-то они должны победить, ибо они не готовы снова испытать ту же боль.

И победа будет одержана — не в этот раз, так в следующий. Если не сейчас — то спустя какое-то время. Упасть — не стыдно, стыдно — не подняться.

Поражение терпит лишь тот, кто сдается. Все остальные победоносны.

И непременно наступит день, когда былые трудности станут всего лишь горделивыми рассказами для тех, кто захочет слушать. А захотят все, и выслушают в уважительном молчании, и усвоят три важных вещи.

Надо обладать терпением, чтобы дождаться той верной минуты, когда пора действовать.

Надо обладать мудростью, чтобы не пропустить благоприятной возможности.

И — гордиться своими шрамами.

Шрамы — суть знаки отличия, железом и огнем врезанные в тело, и враги, увидев их, в страхе понимают: перед ними испытанный боец. И часто избегают схватки и начинают переговоры.

Шрамы говорят громче, нежели клинок, который их оставляет.

—  Теперь опиши нам тех, кто потерпел поражение, — попросил какой-то купец, когда Копт замолчал.

И тот ответил так:

— Не следует путать потерпевших поражение с побежденными.

Поражение в битве или даже в войне ничего не значит. Признать себя побежденным — значит прекратить борьбу.

Проигравший бой или кампанию не достиг того, что было столь желанно. Побежденный теряет способность мечтать. Девиз его отныне: «Ничего не желай — не будешь страдать».

Проигрыш забывается, когда мы вступаем в новый бой. Поражение конца не имеет — это жизненный выбор.