На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала - Коэльо Пауло. Страница 17

Обнявшись, мы ввосьмером образуем круг, наклоняемся вперед так, что наши головы соприкасаются.

Это и в самом деле похоже на живой шатер. Дождь усиливается, но никто не обращает на это внимания. Поза, в которой мы стоим, требует всего нашего внимания и тепла наших тел.

— Пресвятая Дева Непорочно Зачавшая, помоги моему сыну, сделай так, чтобы он нашел свой путь, — говорит мужчина, обнимающий меня справа. — Прочтем «Аве Мария» для моего сына.

— Аминь, — отвечают остальные, и восемь голосов начинают молитву.

— Пресвятая Дева Непорочно Зачавшая, просвети меня, ниспошли мне дар целителя, — произносит женский голос из нашего «шатра». — Прочтем «Аве Мария».

Снова звучит «аминь», и следом — молитва. Каждый из восьмерых излагает свою просьбу, и все поддерживают ее своей молитвой. Я удивляюсь самой себе — потому что молюсь, как ребенок, и, как ребенок, верю, что нам будет дарована благодать.

На долю секунды установилась тишина. Я поняла, что пришел мой черед обратиться к Деве с молитвой. В других обстоятельствах я умерла бы со стыда — и ничего бы не сумела из себя выдавить. Но здесь было Присутствие, и оно придавало мне уверенности.

— Пресвятая Дева Непорочно Зачавшая, научи меня любить, как любила Ты, — слышу я свой голос. — Пусть эта любовь крепнет во мне и в том, к кому она обращена. Прочтем «Аве Мария».

Мы молимся вместе, и вновь приходит ко мне чувство освобождения. Столько лет боролась я против собственного сердца, ибо страшилась печали, страдания, забвения. Но я всегда знала, что истинная любовь — превыше всего этого, что лучше умереть, чем перестать любить.

Однако мне казалось, что лишь другие наделены отвагой, необходимой для этого, а у меня ее нет. И только сейчас поняла — есть! Если даже любовь несет с собой разлуку, одиночество, печаль — все равно она стоит той цены, которую мы за нее платим.

«Нельзя думать только об этом, я должна сосредоточиться на церемонии». Священник, который вел нашу группу, попросил разомкнуть кольцо и сказал, что теперь мы будем молиться за болящих. Люди молились, пели, танцевали под дождем, славя Господа и Пречистую Деву. Время от времени все начинали говорить на неведомых языках, покачивая из стороны в сторону воздетыми ввысь руками.

— Тот из нас, у кого хворает невестка, пусть знает, что она выздоравливает, — в какой-то момент сказала женщина.

Возобновились молитвы, а вместе с ними — песнопения и танцы. Время от времени раздавался голос этой женщины:

— Тот из нас, кто недавно потерял мать, пусть крепко верует, что она пребывает в царствии небесном.

Позже он рассказал мне, что это и есть дар пророчества, что некоторые люди обладают свойством предчувствовать, что сейчас происходит за тысячи миль от них или что вскоре произойдет.

Он так никогда и не узнал об этом, но я верила в силу голоса, говорившего о чудесах. Я ждала, что эта женщина вот-вот скажет о любви двоих из нас, я надеялась, что она возвестит — эту любовь благословили все ангелы, святые, Бог и Богиня.

Не знаю, сколько продолжалось это радение. Люди вновь принимались говорить на неведомых языках, пели, танцевали, воздев руки к небу, молились за ближних своих, просили ниспослать чудо, свидетельствовали, что благодать снизошла на них.

И наконец священник, руководивший церемонией, произнес:

— Давайте помолимся за всех тех, кто сегодня впервые участвует в этом харизматическом обновлении.

Стало быть, я здесь не одна такая. Сознание этого успокоило меня.

Вновь зазвучало песнопение. На этот раз я не пела вместе со всеми, а только слушала и просила, чтобы благодать осенила меня.

А нужно мне было многое.

— Примем благословение, — сказал священник. Все повернулись к освещенной пещере на другом берегу реки. Священник прочел несколько молитв и благословил нас. После этого все расцеловались, поздравили друг друга с праздником и разошлись.

Он подошел ко мне. Лицо его было веселей, чем обычно.

— Ты вымокла насквозь, — сказал он.

— И ты тоже, — смеясь, ответила я.

Мы сели в машину и вернулись в Сент-Савен. Как я мечтала об этой минуте, а теперь, когда она наступила, — не знаю, что сказать. Какими словами описать дом в горах, книги и диски, обряд, неведомые языки и шатер, образованный восемью молящимися?

Он живет в двух мирах. Где-нибудь и когда-нибудь эти два мира сольются в один — и мне необходимо понять, как это произойдет.

Но слова в такие моменты ничего не значат. Любовь познается только любовью.

— У меня только один свитер, — сказал он, когда мы вошли в комнату. — Надень его. Завтра куплю себе другой.

— Давай повесим одежду на калорифер. К утру она высохнет, — ответила я. — А у меня есть майка, я ее вчера выстирала.

На несколько мгновений воцарилась тишина. Одежда. Нагота. Холод.

В конце концов он вытащил из чемодана еще одну футболку.

— Сгодится вместо ночной рубашки?

— Конечно.

Я погасила лампу. В темноте стянула с себя промокшую одежду, развесила ее над калорифером и повернула регулятор на полную мощность.

Уличный фонарь давал достаточно света, чтобы он видел мой силуэт и знал, что я — голая. Я надела майку и нырнула под одеяло.

— Я люблю тебя, — услышала я его голос и сказала в ответ:

— Я учусь любить тебя.

Он закурил.

— Как, по-твоему, сейчас подходящее время?

Я знала, о чем он говорит. Поднялась и присела на край его кровати.

Красный огонек сигареты через равные промежутки времени освещал его лицо. Он взял меня за руку, и так мы просидели несколько мгновений. Потом я высвободилась и погладила его по голове.

— Ты не должен спрашивать, — ответила я. — Любовь не задает вопросы, ведь если мы начнем задумываться — начнем бояться. Это — необъяснимый страх, я не стану даже и пытаться облечь его в слова. Это может быть страх того, что тебя отвергнут, не примут, страх нарушить очарование. Звучит нелепо, но это так. А потому надо не спрашивать, а совершать поступки. Как ты сам и столько раз говорил — надо рисковать.

— Я знаю. И никогда прежде не спрашивал.

— Ты уже завладел моим сердцем, — сказала я, делая вид, что не слышала его слов. — Завтра можешь покинуть меня, но мы всегда будем вспоминать чудо этих дней; романтическую любовь, возможность, мечту. Но я думаю, что Господь в неизреченной и бесконечной мудрости своей запрятал ад посреди рая. И сделал это для того, чтобы мы всегда были настороже. Для того, чтобы мы, наслаждаясь радостью Милосердия, не забывали про столп Строгости.

Руки, гладившие мои волосы, напряглись.

— Ты — способная ученица, — сказал он.

Меня удивило это замечание, но потом я вспомнила: «Если поверишь, что знаешь, то в конце концов узнаешь».

— Не думай, что я такая уж недотрога, — сказала я. — У меня было много мужчин. Я крутила любовь с теми, кого толком и не знала.

— Я тоже, — ответил он.

Он хотел, чтобы это прозвучало непринужденно, но по тому, как изменились прикосновения его рук, я поняла — мои слова причинили ему боль.

— Но с сегодняшнего утра я вновь стала девственницей. Не пытайся понять — только женщина знает, о чем я говорю. Я заново открываю для себя любовь. И это постижение требует времени.

Он дотронулся до моей щеки. Я чуть прикоснулась губами к его губам и вернулась в свою кровать.

Сама не знаю, почему я вела себя так, а не иначе. Не понимаю — хотела ли я привязать его к себе еще крепче или отпустить на свободу.

Но этот день выдался уж таким долгим… Я была слишком утомлена, чтобы думать.

Ночью ко мне снизошли умиротворение и покой. Была минута, когда мне, остававшейся в глубоком сне, показалось, что я проснулась. Я ощущала рядом присутствие женщины, которую словно бы давно знала, и потому чувствовала себя надежно защищенной и любимой.

А по-настоящему я проснулась в семь часов от нестерпимой жары. Вспомнила, что включила обогреватель на полную мощность, чтобы просушить одежду. За окном было еще темно. Стараясь двигаться бесшумно, чтобы не разбудить его, я поднялась. И, поднявшись, увидела, что его нет.