Американец - Злотников Роман Валерьевич. Страница 30
Фред задумчиво коснулся рукояти револьвера, положенного им на стол. Да, он пришел сюда с оружием, а что делать? То, чем он занимался, глупый закон назовет «нарушением неприкосновенности жилища» и впаяет ему, Фредди, отсидку в тюрьме. Ему, вместо этого негодяя и пройдохи. Поэтому Фредди в случае обнаружения собирался стрелять.
А сейчас он задумался — не стоит ли пройти в спальню и разобраться с негодяем? Нет, не стоит. Он слишком благороден для этого! Он, Фред Морган, — не убийца!
Тут он ухмыльнулся. Вот оно! Вот оно решение! Он поступит с негодяем так, как тот пытался поступить с ним. Он вернет себе свое изобретение. И сам войдет с ним в Совет директоров.
Фред решительно начал пихать в мешок все бумаги, найденные в лаборатории. Затем вынес мешок на улицу, положил в ожидающую его пролетку и вернулся. Выпрямитель, пусть и компактный, весил прилично. И выносить его пришлось отдельно. Затем Фред снова вернулся в лабораторию. Да, верно. Надо лишить этого негодяя возможности клеветать на него. Нужно стереть все следы его работы. А что стирает следы лучше, чем огонь?
Взяв бутыль с керосином, Фред решительно залил всю лабораторию, а затем чиркнул спичкой…
Из мемуаров Воронцова-Американца
«Пожар был для меня как гром среди ясного неба. Только что я, казалось, был близок к триумфу. Считаные недели, а то и дни отделяли меня от возможности говорить с Мэри как равному. И вдруг…
Я потерял голову. Ломился в лабораторию, хотя там все пылало, как в вулкане. Скинул с себя пиджак, пытался сбить огонь, но тщетно… В какой-то момент я потерял сознание. Вытащил меня из этого ада, как потом мне сказали, Витек.
Мы оба сильно обгорели, но мне, как ни странно, досталось меньше. Поэтому я выжил, а Витек… Его мы потеряли. Как и все, что у нас было. Квартира сгорела дотла, со всем имуществом.
В первую неделю они навещали меня все. И мистер Элайя Мэйсон, и его дядя, и Мэри, и тетя Сара, и Ганс… И все они меня утешали. Мол, ничего, жизнь длинная, восстановишь свое изобретение… А Витек, друг? Ну, друг уже на небесах… Ему там хорошо, все там будем…
От имени компании выписали премию, и не просто выписали, а принесли. Сказали — на обустройство. Я не позабыл тут же заказать обновление гардероба, так как все мои вещи пришли в полную негодность, а также заказал кучу всяких мелочей и саквояж для них. Смешно сказать, но неповрежденными у меня остались только портмоне и бритва.
На вторую неделю визиты приостановились. К концу второй недели зашел Ганс, сообщил, что уволился и что его берут куда-то на Дальний Запад.
Напоследок он как-то загадочно сказал мне:
— Ты, Юра, держись. Врать не хочу, этот удар судьбы не последний, но ты держись. Есть в тебе что-то такое, настоящее. Вот и не давай житейской грязи и мерзости подточить этот стержень, слышишь? И еще скажу: если вдруг решишь менять место — всегда приму! Но… Не спеши! У тебя талант к электричеству, это видно, а там, на Дальнем Западе, электричества пока нет. И будет не скоро.
Полный нехороших предчувствий, я постарался выписаться из больницы как можно быстрее. К моему удивлению, врач не стал, как раньше, настаивать, чтобы я задержался. А напротив, выкатил счет. Счет, на удивление, не слишком большой, так что „денег на обустройство“ хватило с лихвой. И осталось на приобретение костюма „с доставкой“. Побрившись, я вспомнил наставления Ганса, сложил свою золлингеновскую бритву и спрятал ее в карман нового костюма.
К дому Мэри я шел с тяжелым предчувствием…»
Неподалеку от Балтимора, 20 марта 1896 года, пятница, обеденное время
Выйдя из больницы, я сразу направился в особняк Мэйсонов. Удивительное дело, но со мной на улице никто не здоровался. Будто пожар — заразная болезнь, и его можно подхватить. Нет, я понимаю, что следы ожогов и через две недели не очень привлекают, но чтобы настолько?
Дверь мне открыл суровый слуга, окатил презрительным взглядом, сказал: «Принимать не велено!» — и попытался закрыть дверь.
Не тут-то было! Взбешенный, я буквально распахнул дверь и ворвался в дом.
— Что вы себе позволяете?! — раздался сбоку возмущенный голос Сары Редсквиррел. — Вам, с вашей репутацией, врываться в порядочный дом? Захотели в участок, да?
Я, ошеломленный ее словами, замер, а она, воспользовавшись паузой, рассмотрела меня вблизи.
— Да уж, красавчик! Нечего сказать! — с сарказмом выговорила она. — Кого-то шрамы, может, и красят, но у вас, Воронцов, они только выявили внутреннее уродство! Как я в вас ошибалась! Слава богу, что все вовремя выявилось!
Тут в прихожую из глубины особняка вышел мистер Спаркс.
— Мистер Спаркс! — обратилась к нему Сара, — сопроводите, пожалуйста, отсюда это недоразумение и объясните ему, как будет лучше всего поступить. А то он, видимо, не в курсе, что его плутни вскрылись.
— Пойдемте! — сказал Спаркс, тут же взяв меня под локоть и настойчиво продвигая к выходу. На выходе из особняка он подозвал коляску и повез меня к вокзалу. Оглушенный, я ничего не понимал. Но на вокзале мистер Спаркс дал себе труд изложить суть дела.
По словам Спаркса, выходило, что я — подлец и мерзавец, каких свет редко видывал. Я, оказывается, пытался присвоить себе изобретение Фреда Моргана, воспользовавшись тем, что Фред, едва рассказав мне о нем, уехал на Средний Запад.
Также по его словам получалось, что пожар, несомненно, — орудие Провидения, которое не дало обокрасть одного честного американца и обмануть членов Совета директоров, выдавая чужое за свое. К счастью, повторил Спаркс, огонь остановил меня. А там и Фред вернулся и смог всем открыть на меня глаза. Предъявив уже СВОЮ заявку на патент, поданную в Филадельфии.
— Так что Мэри, несомненно, правильно поступила, что отказала вам от дома и обручилась с Фредом, с этим достойным молодым человеком. А вы, мерзавец, проваливайте отсюда! И скажите спасибо, что мы не подаем в суд. Тут вам повезло, доказательства сгорели… — закончил он.
— Подождите! — взмолился я. — Все не так!
— Если вы, молодой человек, не покинете город до заката, то мы либо сдадим вас полиции как вора, либо толпа сама линчует [78] вас! — сказал мне Спаркс, презрительно оглядев меня с ног до головы. Для Спаркса я был изобличен.
— Ладно, — перешел я от объяснений к мольбам. — Пусть я даже такой мерзавец, как вы мне рассказали… Но Господь велел давать шанс на исправление и негодяям. Об одном прошу — передайте Мэри…
— Мисс Мэйсон! — свистящим шепотом поправил он меня.
— Да, передайте мисс Мэйсон мое письмо с покаянием. Умоляю вас!
Спаркс неохотно кивнул. Я приобрел в вокзальном киоске конверт, бумагу и карандаш, и торопливо написал: «Мэри, если вы хоть немного любили меня, пожалуйста, не верьте той лжи, что возвели на меня. Я люблю вас и не могу исчезнуть, не повидавшись с вами. И не попытавшись обелить свое имя. Жду вас за трансформаторной будкой, что прямо напротив выхода из вокзала на перрон, по другую сторону путей. Пожалуйста, молю вас, заклинаю, дайте мне объясниться!»
Положив записку в конверт, я заклеил его и передал Спарксу.
— Только, пожалуйста, мистер Спаркс, — попросил я как можно жалобнее, — передайте ей сейчас, а то потом затеряется…
— Ладно, — проворчал Спаркс, пряча конверт в карман.
Неподалеку от Балтимора, 20 марта 1896 года, пятница, три часа пополудни
Спарксу было неприятно исполнять просьбу этого русского негодяя, оказавшегося таким пройдохой и обманувшего в том числе и его, Спаркса, доверие. Особенно неприятно было, что стройка лишилась из-за него и Ганса Манхарта. Немец сказал, что он неплохо знает людей и не верит не единому слову Фреда. Когда же Элайя Мэйсон устроил ему скандал, требуя признать правду, немец просто попросил отставки. Не-мед-лен-но!
78
Линчевать, судить судом Линча — казнить человека, подозреваемого в преступлении или нарушении общественных обычаев, без суда и следствия, обычно уличной толпой, путем повешения.