Американец - Злотников Роман Валерьевич. Страница 48

— М-м-м… Юра, но контроль можем осуществить только мы с тобой. Наши «точки» расположены вовсе не в лучших районах. Ты уверен, что это хорошая идея?

— Без контроля мы скоро получим плохую рекламу и останемся без денег! — повторил я свой неубиваемый довод. — А что насчет опасностей… Я же недаром тренируюсь, верно? Так что и ходить буду я!

— Генри говорит, что ты быстро прогрессируешь… — осторожно, стараясь не обидеть меня, проговорил партнер, — но для перестрелок тебе пока рановато, по его же словам!

— Ну что ж, — с деланой бодростью сказал я, — значит, нам придется нанять самого Генри. Как считаешь, он справится?

Нью-Йорк, Бронкс, 4 июня 1896 года, четверг, утро

Наш первый «инспекторский выход» Генри Хамбл начал с ворчливого заявления:

— Парень, если ты думаешь, что только я буду заботиться о целости твоей шкуры, забудь эту глупость сразу! Мы тут напарники. Да, я опытнее, я лучше стреляю, но глаз на затылке у меня нет, и скорость стрельбы все равно ограниченна. Поэтому мы как два стрелка — намного сильнее, чем комбинация «один стрелок и один охраняемый», понятно?

— Куда уж яснее?

— Ну вот! Поэтому, если улица пуста, я буду с тобой, как ты говоришь, «теорией делиться», понял?

Нью-Йорк, Манхэттен, 4 июня 1896 года, четверг, незадолго до обеда

— Если по тебе стреляют или даже просто взяли тебя на мушку, то делать можешь, что хочешь. Но! Трех вещей, парень, делать нельзя. Первое: нельзя стоять. Надо по-всякому уворачиваться. И чем больше способов знаешь, тем больше шансов, что в тебя не попадут. Можно как боксеры. То вправо, то влево, то приседая… Можно и кувырками, если голова не кружится. Можно резко прыгнуть в укрытие и ползти.

— Хочешь жить — умей вертеться! — машинально сказал я по-русски.

— Что? — заинтересовался Генри. Я перевел.

— Точно! Очень правильно! Именно так! Второе правило: нельзя слепнуть. Ты должен видеть все. Всех противников, все окружение… Все видеть не всматриваясь. А так, разом. Ну и третье: не забывай, что ты тоже вооружен! Не паникуй. Запаникуешь — собьешь себе дыхание. И стрелять не сможешь. А тебе это надо? Пистолет ты не для красоты носишь!

Нью-Йорк, Бронкс, 7 июня 1896 года, воскресенье, начало ночи

— О чем задумалась, Звездочка?

— О тебе! — улыбнулась она.

— А что обо мне думать? Я — простой и работящий Братец-Кролик, который успел соскучиться по своей Зайке. О чем тут думать-то?

— Есть о чем! — не приняла шутки она, — ты необычный, Юра. Тьфу, стой, да обожди ты! Все тебе будет, вся ночь еще впереди! Дай сказать!

Пришлось мне слегка угомониться. Впрочем, из объятий я Стеллу не выпустил и был настроен возобновить игривые поползновения, как только представится возможность.

— Ты необычный! — повторила она. — Может, ты этого не видишь, но ты меняешь людей вокруг. Джонсон редко кого и когда слушал. Но ты раз за разом умеешь убедить его. Понимаешь, не продавить решение, это многие могут, а убедить. Так что он меняет стиль поведения.

— Ну, ради прибыли люди способны на многое! — улыбнулся я.

— Не только! Фань Вэй раньше никогда не стал бы париться в бане с «варваром», как они нас называют. Да, он дружил со мной, но это была дружба, в основе которой лежал интерес ко мне, как к женщине. Ну и жалость тоже. А тебе он старается сделать приятное. Тебя он ценит.

— Так и он тоже имеет с меня деньги! — повторил я свой довод.

— Юра, ну что ты глупости говоришь! Фань — большой человек в китайской общине. Я была там как-то раз, видела его дом. Те деньги, что он имеет с вашего лекарства, для него не очень большие. И он очень занятой человек!

— Тогда почему он вошел в наш бизнес?

— Не знаю. Но думаю, его заинтересовал ты сам. Он говорит, что дружба со способным человеком — сама по себе драгоценность и награда!

— Приятно слышать…

— А Том? Том теперь решил не ходить на бои, а выучиться на помощника аптекаря. А там и аптекарем стать… И все это — ты! — и она поцеловала меня. Я, разумеется, не упустил возможности затянуть поцелуй и перевести его в нечто большее.

Ночью, когда мы со Стеллой уже разошлись по своим комнатам, я долго думал над словами. Меня нередко называли способным и умным. Но способностей влиять на людей, притягивать их вроде не было. Интересно, это что же, она ошибается? Или все же я развиваюсь?

Повертев ее слова так и сяк, я решил, что в чем-то она права. Я развиваюсь. Но ведь это и правильно, так? Америка же — страна возможностей? За этим я и рвался сюда?

Нью-Йорк, Бруклин, 16 июня 1896 года, вторник, время обеденное

За обедом Хамбл снова «поймал волну» и начал учить меня:

— Если тебя поймали без оружия — не тушуйся! Сбей противника с толку. Проповедь, к примеру, начни читать. Или засмейся радостно. Улыбнись искренне. У нас, детей Адама и Евы, выражению лица да интонациям веры куда больше, чем словам. Потому репетируй. Пригодится.

Тут я скосил глаза к носу, вывалил язык изо рта и состроил предельно глупую гримасу, заставив Генри засмеяться:

— Да, так тоже можно! И еще скажу: полезно мелочь иметь в кармане. Много, крупную. Да не россыпью, а в платке. При нужной сноровке и дубинку заменить может. А если в лицо кинуть — отвлечет ненадолго. Тут ты не зевай, добавь чем-нибудь весомым. Скамейкой, к примеру. Или ногой. Я вот, было дело, вилку со стола схватил, да в живот воткнул. Знаешь, как это его отвлекло?

— Да уж, представляю! — сказал я, с уважением посмотрев на местную вилку. Двузубая, но зубцы длинные и мощные. Такая вилка ничем не хуже короткого ножа будет!

— Вот-вот! — радостно подтвердил Генри. — А если противник совсем рядом и оружие достал, но курок не взвел, то лучше всего резко рвануться к нему и захватить кисть с оружием. Только хватать жестко. Как клещами. Так что кисти рук подкачай… Ну а дальше как кошка, по морде его полосни.

— Так кошка когти выпускает! — возразил я.

— Именно! А у тебя пальцы. Вот пальцами надо постараться по глазам попасть.

— Трудновато это!

— Трудно, говоришь? Понимаю, непросто. Но ты, Юра, к простой жизни и не готовишься. Ты, парень, меняешь людей вокруг…

При этих словах я невольно вздрогнул, вспоминая сказанное Стеллой. Сговорились они, что ли? Но Генри продолжил, сделав совершенно иной вывод, чем моя Зайка:

— И поэтому тебя будут пытаться убить!

— Почему?

Хамбл философски вздохнул:

— Если бы я знал, почему, Урри… Но так всегда бывает: тех, кто влияет на людей, кто пытается изменить жизнь, пытаются убить.

Он помолчал, вспоминая о чем-то далеком. Потом тихо, совсем не похоже на свой обычный стиль, сказал:

— Когда-то давно, почти двадцать лет назад, я столкнулся с этим. У нас, на Пенсильванской железной дороге была забастовка. Профсоюзные лидеры думали, что они изменят жизнь рабочих. И люди слушали их, Урри…

Он печально вздохнул и продолжил:

— И за это их постарались убить! Всех! И профсоюзных лидеров, досталось и обычным людям… А мне тогда пришлось бежать из дома на Дикий Запад.

— И там ты и выучился стрелять?

Но у Генри, похоже, прошел миг слабости, поэтому он сказал, как отрезал: