Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых - Марченко Андрей Михайлович "Lawrence". Страница 116
После того как выяснилось, откуда тянется эта бескорыстно и от всего сердца протянутая дружеская рука (тем более что последние обсуждения будущего выступления участники заговора и их зарубежные «друзья» провели во время состоявшейся перед самым путчем, в феврале 1917-го Петроградской конференции Антанты), Николай II повелел немедленно приостановить все операции на русско-германском фронте и подготовить обращение к своему двоюродному брату и кайзеру Вильгельму II. В союзных штабах решение стало известно в тот же день. Разразилась страшная паника. К концу 1916 года неминуемость поражения Центральных держав [39] уже стала ясна всем [40]. Но выход из войны России привел бы к тому, что у противников Антанты появился бы шанс на победу. Несмотря даже на то, что президенту САСШ Вудро Вильсону удалось-таки найти предлог для вступления в войну на стороне Антанты, к чему он склонялся весь 1916 год. Ибо американцы никак не успели бы отмобилизовать и перебросить в Европу достаточное количество войск ранее конца 1917 – начала 1918 года. А если удастся убедить Россию заключить сепаратный мир, то для того, чтобы перебросить на Запад миллион (а то и больше) опытных, закаленных в боях солдат, Германии потребуется максимум пара месяцев. После чего спасти англичан и французов способно будет только чудо.
Так что почти всю первую половину 1917-го «союзники» уговаривали Николая II не нарушать союзнических обязательств и не заключать сепаратного мира, изо всех сил отбиваясь от воспрянувших немцев и неся всё более и более чудовищные потери. Потому что Германская империя уже в апреле, осознав, что чаша весов на переговорах склоняется не в ее пользу и сепаратного мира с Россией, скорее всего, не будет (по многим причинам, например, Россия не собиралась отказываться от шанса воплотить вековую мечту и захватить Проливы, а немцы пока не готовы были «сдать» турок, никуда не делись разногласия с Австро-Венгрией и так далее), решила хоть как-то воспользоваться ситуацией и, сняв со своего Восточного фронта максимальное количество войск, предприняла мощное наступление под Верденом, где положение стало быстро изменяться от крайне тяжелого до катастрофического. Затем последовали удары в Пикардии, под Ипром, потом в Шампани. Правительствам Англии и Франции пришлось пойти на огромные уступки, не только изрядно срезав весьма большой государственный долг, образовавшийся у Российской империи к тому времени, но и максимально ускорив поставки уже давно заказанных и оплаченных станков и оборудования. Только такими уступками удалось удержать Россию в составе Антанты. Впрочем, даже согласившись на это, боевые действия Российская императорская армия начала отнюдь не на Западном фронте, как государя умоляли союзники, а уже давно подготовленным Босфорским десантом, в котором войска были усилены еще четырьмя корпусами, снятыми именно с Западного фронта. Русское командование также решило воспользоваться тем, что основные силы германской армии задействованы на западе, и решить главную задачу, стоящую перед Российской империей в этой войне, – захват Проливов. Тем более что свободные резервы немцев тогда были заняты в новом мощном наступлении в Пикардии, а наступательные возможности австрийцев после впечатляющего разгрома в Луцкой наступательной операции [41] так и не восстановились в достаточной мере. Хотя и на Юго-Западный фронт также были, на всякий случай, переброшены три дополнительных корпуса с Западного фронта. И потому, их не потребовалось заново перебрасывать при подготовке осенней Львовско-Ужгородской наступательной операции, выведшей Австро-Венгрию окончательно за грань существования. Уже в конце ноября национальные парламенты Венгрии, Чехии и Боснии приняли декларации о собственном суверенитете.
Заканчивался 1917 год взаимными упреками, скандалами и политическими демаршами, что, однако, не помешало странам Антанты провести несколько более или менее успешных наступательных операций. Нигде эти наступления не привели к серьезному стратегическому прорыву. Но потери, понесенные войсками Центральных держав, а также изменения общей стратегической ситуации, вызванные, во-первых, захватом Россией Проливов, выходом вследствие этого из войны Османской империи и высвобождением почти трехсоттысячной группировки русских войск, ранее составлявшей Кавказский фронт, во-вторых, начавшимся развалом Австро-Венгрии, в-третьих, выходом в Средиземное море российского Черноморского флота и установлением морского сообщения России с Францией и Италией, и, в-четвертых, вступлением в войну САСШ, окончательно убедили немцев в неминуемом проигрыше в войне. Как с горечью произнес кайзер Вильгельм II: «Германия упустила великий шанс 1917 года…» Так что к окончанию войны и Парижской конференции 1918 года победившие страны подошли в полнейшем раздрае. Поэтому на конференции Россия, в пику союзникам, заняла по отношению к проигравшим крайне мягкую позицию и добилась резкого снижения размера репараций, наложенных на побежденных. Это вызвало настоящую истерику в английской, французской и итальянской прессе, глухое раздражение в североамериканской, заметное недовольство сербов и румын, зато прямо-таки воодушевление среди немцев, болгар и венгров. Как бы там ни было, после подписания Версальского договора отношения бывших союзников были окончательно испорчены. А вот с Германией дело обстояло ровно наоборот. Более того, сразу после подписания Версальского мирного договора между Российской и Германской империями был довольно быстро подписан новый торговый договор, после подписания которого в страну потоком потекли не столько немецкие товары, сколько немецкое промышленное оборудование и технологии. Опыт Первой мировой войны был осмыслен Россией в достаточной мере, и государь был намерен добиться того, чтобы русская армия более никогда в своей истории не оказалась в ситуации Великого отступления 1915 года. Нет, во время войны ситуацию удалось исправить [42]. Но какой ценой?! Теперь же требовалось добиться того, чтобы подобное никогда более не повторилось. Требовалась ускоренная модернизация экономики. Многое удалось сделать еще во время войны [43]. Но не всё, далеко не всё. Между тем деньги в стране были. И в руках государства, и в частных. Во-первых, захват Проливов одномоментно позволил повысить эффективность русского экспорта на пятнадцать процентов [44]. Во-вторых, огромным источником доходов стали выплаты немецких репараций [45], которые немцы, ценя столь неожиданно образовавшийся союз двух бывших противников, осуществляли очень и очень аккуратно. Часть из этих репараций, выплачиваемая золотом, шла напрямую на оплату образовавшегося во время Великой войны перед, как теперь уже стало явно, бывшими союзниками, государственного долга, а остальную долю государь милостиво согласился получать станками и оборудованием, часть из которых шла на переоборудование казенных заводов и верфей, а часть продавалась на внутреннем рынке отечественным промышленникам. Тем более что грамотно эксплуатировать его сразу после войны было кому, так как в Россию устремились эмигранты из Германии. Уж очень голодно было там в те годы. И довольно плохо с работой. России же, кроме как развивать собственную промышленность – деваться было некуда. Ибо после окончания Великой войны отношения с бывшими союзниками были испорчены окончательно и перешли в состояние вооруженного до зубов нейтралитета и торговых и дипломатических войн. Ну и в-третьих, национальный капитал на войне заработал очень и очень неплохие деньги. И эти деньги были сосредоточены на счетах в национальных банках, а не вывезены за рубеж и не сгорели с рухнувшей вместе с государством денежной системой. И теперь активно инвестировались в новые производства. Так что уже в 1918 году Россию охватил бурный промышленный рост. И всё шло к тому, что признания господина Эдмона Тэри воплотятся в жизнь не к пятидесятому, а, максимум, к тридцатому году [46].
39
Центральные державы – военно-политический блок государств, противостоявших державам «дружественного соглашения» (Антанте) в Первой мировой войне, в составе Германская империя, Австро-Венгрия, Османская империя и Болгарское царство. Предшественником блока Центральных держав был Тройственный союз, образовавшийся в 1879–1882 годах в результате соглашений, заключенных между Германией, Австро-Венгрией и Италией. По договору эти страны обязывались оказывать друг другу поддержку в случае войны, в первую очередь, с Францией. В дальнейшем, однако, Италия взяла курс на сближение с Францией. В начале Первой мировой войны Италия объявила о своем нейтралитете, что было неожиданно для Германии и серьезно нарушило ее планы. В 1915 году Италия вышла из Тройственного союза и вступила в войну на стороне его противников. Османская империя и Болгария присоединились к Германии и Австро-Венгрии уже в ходе войны. Османская империя вступила в войну в октябре 1914, Болгария – в октябре 1915 года.
40
В ноябре-декабре 1916 года Германия и ее союзники предложили мир, но Антанта отклонила предложение, указав, что мир невозможен «до тех пор, пока не обеспечено восстановление нарушенных прав и свобод, признание принципа национальностей и свободного существования малых государств». Однако истинные причины отказа от заключения мира состояли в том, что именно в это время началась лихорадочная подготовка правящих кругов Англии, Франции и «прогрессивной общественности» России к свержению Николая II. В отличие от наших «доморощенных демократов» «союзники» прекрасно представляли, что разрушение системы государственной власти (даже вроде как почти ненасильственным путем) всегда приводит к разрушению и самого государства. Как бы ни был чист и искренен порыв людей, желающих непременно сделать лучше, стать свободнее, низвергнуть тирана и т. п. Не всегда сразу, но совершенно неотвратимо. Вследствие чего Англии и Франции не пришлось бы выполнять принятые на себя перед Россией обязательства. Косвенным подтверждением этому служит то, что, по некоторым свидетельствам, премьер-министр Ллойд Джордж, узнав о революции в России и отречении государя императора, сказал: «Одна из целей войны для Англии теперь достигнута».
41
Так сначала именовался Брусиловский прорыв. А вообще-то, наименование Брусиловского он получил из-за того, что «прогрессивная общественность» опасалась, что победа будет приписана царю как верховному главнокомандующему и это усилит монархию. Чтобы этого избежать, Брусилова стали восхвалять в прессе, как не превозносили ни Н. И. Иванова за победу в Галицийской битве, ни А. Н. Селиванова за Перемышль, ни П. А. Плеве за Томашев, ни Н. Н. Юденича за Сарыкамыш, Эрзерум или Трабзон.
42
Всем известен «снарядный голод» 1915 года, но к 1917-му в Российской императорской армии были накоплены гигантские запасы вооружения и боеприпасов. Достаточно сказать, что уже после окончания Первой мировой, Гражданской и Польской войн, а также всех приграничных конфликтов, в состав требований, выставляемых ГАУ РККА ко вновь разрабатываемому вооружению вплоть до начала Великой Отечественной войны, входила непременная возможность вести огонь снарядами с гильзой образца1900 года. Уж очень много их еще оставалось.
43
В советское время у нас очень любили сравнивать наши достижения с 1913 годом, оправдывая это тем, что это был «последний мирный год» Российской империи и потому «самый показательный». Что ж, с тем, что последний мирный, – спорить не стоит, но вот с тем, что он был и самый показательный, поспорить можно. За время Первой мировой войны промышленность Российской империи сделала небывалый рывок, и если бы достигнутое ею в эти годы осталось бы неразрушенным, никакой «сталинской индустриализации» не потребовалось. Как же изменилась российская промышленность к 1917 году, по отношению к 1913-му? В 1913 году Россия почти не производила собственных авиадвигателей (только в Риге, на заводе «Мотор» собирались отдельные экземпляры моторов Калеп К-60 и Калеп К-80, разработки русского конструктора Федора Федоровича Калепа). А в 1917? В России работают три авиамоторных завода – московский завод «Гном-рон» с уровнем производства 40 двигателей мощностью 100 л. с. в месяц, московский же завод «Сальмсон», который за первые три месяца 1917 года произвел 400 моторов, и эвакуированный из Риги завод «Мотор», который производит уже по 5 двигателей в день! Кроме того, Петербургский «Русский Рено», для которого сборка авиадвигателей не была основной деятельностью, собирает в небольших количествах 220-сильные авиадвигатели. Даже если считать, что за 1917 год производство никак не будет расти (что вряд ли – война же), всё равно получается около 2 500 авиадвигателей в год. А вообще, за время войны царским правительством было закуплено оборудование для нескольких новых авиазаводов, большую часть которого так и не успели смонтировать, и оно сгинуло в разрухе Гражданской войны. Далее, везде утверждалось, что первый советский автомобиль выпущен 1 ноября 1924 года заводом АМО. А откуда же этот завод взялся-то? Завод был построен Акционерным Московским Обществом (АМО) «Кузнецов, Рябушинские и Ко» в 1916 году, начал производство в марте 1917 и до октября собирал грузовики из завезенных из Италии машинокомплектов. С 1918-го должен был перейти на собственный полный цикл и повысить производство до 1 500-2 500 машин в год. Похожая история с Ярославским моторным. Завод основан в 1916 году промышленником В. А. Лебедевым в рамках правительственной программы создания в России автомобильной промышленности. Было организовано акционерное общество, планирующее поначалу выпускать по 750 грузовых и легковых автомобилей в год с 4-цилиндровым мотором объемом 4 478 см?, закуплено оборудование, развернулись работы по модернизации исходной модели Crossley. Начать работу завод должен был в 1918 году. В итоге, благодаря революции, Гражданской войне и последовавшей разрухе, завод с трудом был запущен в 1925-м, а на плановые показатели с грехом пополам вышел в 1935-м. 1918 и 1935 – семнадцать лет (!) отставания. А вообще в 1916 году были выделены казенные средства для строительства шести автомобильных заводов – АМО в Москве, РБВЗ в Филях, «Русский Рено» в Рыбинске, завод В. А. Лебедева в Ярославле, «Аксай» в Ростове-на-Дону и «Бекос» в Мытищах. Из-за революций строительство заводов полностью завершено не было, и только находившиеся в стадии достройки АМО (95 % готовности) и «Лебедев» (60 %) в дальнейшем не сменили профиль и занялись производством автомобилей (ныне АМО – ЗИЛ и ЯМЗ). Но остальные тоже полностью не пропали. РБВЗ в Филях стал производить самолеты, потом ракеты, а сейчас это ГКНПЦ им. Хруничева. Рыбинский автозавод – это теперь НПО «Сатурн», производящее самые мощные и распространенные авиадвигатели. Что было бы со страной, если бы эти заводы заработали тогда, когда и должны были – в 1918–1919 годах? Подобные же изменения происходили по всему спектру промышленности. Например, именно в 1916 году на базе механического завода Шведского торгового дома «Шварцкопф, Дзирнс и Кольнас» было организовано акционерное общество «Шарикоподшипник СКФ», начавшее производство подшипников в России. В советское время он стал знаменитым ГПЗ-2.
44
В разных источниках эти цифры разнятся от 8–9 до 22–23 %. Тут указано среднее.
45
Всем известно решение вновь образованного Советского правительства отказаться от выплаты долгов царского правительства, до сих пор превозносимое как «гениальное». Вот только почему-то особенно не озвучивается, что в результате заключения Брестского мира (еще одно «гениальное» решение) Россия потеряла и право на репарации с Германии и ее союзников. А только на Германию по условиям Версальского мирного договора были наложены репарации в 269 млрд марок золотом, что было эквивалентно 100 тыс. тоннам золота. А ведь были еще Сен-Жерменский договор с Австрией, Нёйиский с Болгарией, Трианонский с Венгрией, Севрский и Лозаннский с Османской империей. И Россия имела право на 25–30 % от этих сумм как минимум. Ну и что тогда говорить о 9,5 млрд долларов, которые была должна Россия?
46
Эдмон Тэри, известный французский экономист и политический обозреватель, редактор журнала «Экономист Европы», в 1913 году провел по поручению двух французских министров исследование состояния российской экономики, которое обобщил в вышедшей в 1914 году книге «Экономическое преобразование России». Он пишет: «…Экономическое и финансовое положение России в настоящий момент превосходно, и от правительства зависит сделать его еще лучше… Если у большинства европейских народов дела пойдут таким же образом между 1912 и 1950 годами, как они шли между 1900 и 1912 (причем в эти годы в России случились и проигрыш в Русско-японской войне, и первая революция, и то, что называют «столыпинской реакцией»), то к середине настоящего столетия Россия будет доминировать в Европе как в политическом, так и в экономическом и финансовом отношении». И в своих оценках он был не одинок. Ему вторит, например, Морис Вернайль, председатель синдикальной палаты парижских биржевых маклеров. Он приезжал летом 1913 года в Петербург для выяснения условий предоставления России очередного займа и написал в своем отчете: «В течение ближайших 30 лет России предстоит неизбежный громадный подъем промышленности, который можно будет сравнивать с колоссальными сдвигами в экономике США в последней трети XIX века». Или, скажем, профессор Берлинской сельскохозяйственной академии Аухаген, обследовавший в 1912–1913 годах ряд губерний Центральной России для изучения хода аграрной реформы: «Еще 25 лет мира и 25 лет землеустройства – тогда Россия сделается другой страной».