Империя. Дилогия - Злотников Роман Валерьевич. Страница 48

Казаков ответил после короткой паузы:

— Я поступил на военный факультет университета именно для того, чтобы пойти служить. А что касается мастера… в этом не было необходимости. Освоение технических навыков в данных видах спорта на уровне первого-второго разряда дает достаточную базу для специальных видов боевой подготовки, а дальнейшее совершенствование требует гораздо больших затрат времени, отрыва от учебы и, следовательно, уже идет в ущерб делу.

Полубояринов задумчиво кивнул: «Ну-ну» и принялся молча листать личное дело. Покончив с этим, он отложил папку в сторону, зачем-то посмотрел в окно, потом вонзил острый взгляд в сержанта Казакова:

— Значит, говоришь, будешь служить?

Казаков вылетел из кресла, будто подброшенный пружиной:

— Так точно.

— Вот так, сержантом, спать в казарме, водить отделение на зарядку?

— Так точно.

Командир полка недоверчиво хмыкнул:

— Ну что ж, студент, посмотрим. Может, и не все так уж плохо у нас в стране, если такие ребятки хотят в армию. Но имей в виду, я с вас глаз не спущу. Увижу, что халтурите, — и часа в полку не задержитесь. Мне и без вас тут забот по горло. Понятно?

— Так точно!

Когда за сержантом закрылась дверь, Полубояринов еще минуту сверлил ее взглядом. Он принял полк после того, как прежнего командира по-тихому проводили на пенсию. Командованию дивизии чудом удалось избежать крупного скандала. Два молодых солдата, замученные издевательствами «дедов», находясь в карауле по охране складов НЗ, вырубили задремавшего разводящего, завладели оружием и, слава богу, не тронув никого в карауле, дунули в часть разбираться с обидчиками. Часть располагалась в двух километрах, за небольшой речушкой. Но, на их несчастье, паводком смыло пешеходный мост, а идти в обход они не рискнули, решили перебраться по поваленному дереву. И свалились в реку аккурат на середине. Их выловили только через четыре дня, в двадцати километрах ниже по течению. Вообще-то, это происшествие тянуло на уголовное дело, но комдив был в фаворе у командующего округом, к тому же в Москву уже ушли документы на его награждение, так что все представили обычной самоволкой, а автоматы, которые так и не отыскали, списали как потерянные во время поисков бежавших. Тут-то паводок очень даже пригодился. Конечно, в старые, советские времена и за это всем бы надавали по шее и голов полетело не счесть сколько, но сейчас все обошлось. Хотя комполка все-таки выперли на пенсию, а начальника штаба перевели «на усиление» командиром отдельного батальона. Так что работы для нового командира полка здесь было непочатый край. Вот только непонятно, на радость или на беду появились в его полку эти сержанты с университетским образованием…

Появление нового сержанта во второй роте произошло довольно необычно. Когда рота вернулась с обеда, из канцелярии вылетел ротный, капитан Бушмакин, тихий пьяница, сидевший на этой должности по причине большого опыта службы (ну еще бы, восемнадцатый год выслуги!) и сильного дефицита младших офицеров, и проблеял своим сиплым от уже принятого с утречка домашнего варева (на качественный государственный продукт капитанской зарплаты никак бы не хватило):

— Старшина, роту не распускать.

Ефрейтор Дагаев, негласный «хозяин» второй роты, держащий в своих руках и «выкуп» увольнительных, и контроль «за качеством продуктов» в посылках, приходивших молодым солдатам (это дело у него было поставлено на поток, каждый молодой был обязан любыми путями вытребовать у родителей как минимум одну посылку в месяц, а особо провинившимся оброк увеличивался до трех), уже рухнувший на кровать, чтобы по своей привычке немного соснуть после сытной трапезы, коротко ругнулся себе под нос и, нехотя поднявшись, обернул вокруг пояса свой щегольской желтый кожаный ремень с гнутой и точеной пряжкой. Чего это вдруг Сизоносому (истоки прозвища ротного были ясны каждому, кто бросил в его сторону хотя бы один взгляд) взбрело делать какие-то объявления после обеда? Дагаев занял свое место крайнего во второй шеренге, рядом с собственной кроватью, стоявшей отдельно от всех остальных за вешалками рядом с каптеркой, и привалился к шкафу с вещмешками, набитыми тревожным комплектом.

Ротный появился не один, а с каким-то громилой, ростом чуть не за два метра, мускулы которого распирали стандартное хэбэ, будто борцовское трико, рельефно обрисовывая мощную фигуру. Рота замерла. Сизоносый, которого рота уже давно не встречала такой глубокой тишиной, солидно откашлялся и объявил:

— Товарищи солдаты, это — сержант Казаков. Он назначен в нашу роту командиром второго отделения третьего взвода.

Солдаты недоуменно переглянулись. Откуда мог взяться этот тип? Последний призыв пришел только полтора месяца назад, так что нового выпуска сержантской школы дивизии еще ждать да ждать. А на переведенного по недисциплинированности он никак не похож, вон сколько значков на хэбэ. Впрочем, какая разница, из-за чего его перевели, но вот отделение ему досталось не сахар. Один Дагаев чего стоит. Сизоносый полюбовался произведенным впечатлением и коротко приказал:

— Рота, разойдись.

И сразу вслед за этим коротко бухнул бас нового отделенного:

— Отделение, на месте!

И рота вздрогнула… Этот голос разительно отличался от голоса ротного. Это был голос настоящего командира…

Пока новый сержант неторопливо двигался в сторону своих, подчиненных, Дагаев ощерился и зло сплюнул. Похоже, этому лому надо сразу объяснить состояние дел. И когда новый отделенный наконец остановился перед коротким строем своего отделения, ефрейтор плечом раздвинул переднюю шеренгу и, шагнув к сержанту, дружески полуобнял его за плечо:

— Ты откуда, зема?

А в следующее мгновение Дагаев уже валялся на полу, ерзая и визжа, пытаясь ослабить боль в как-то по-особому вывернутой руке, которая мгновение назад лежала на плече сержанта. Рота замерла. Сизоносый, уже успевший удалиться в свой кабинет и открыть заветный сейф со своей жидкой подружкой, пулей вылетел обратно. Сержант Казаков отпустил руку Дагаева, ухватил его за воротник мундира и, одним движением подняв с пола, развернул к себе и боднул тяжелым взглядом:

— Встань в строй, солдат.

Дагаев несколько секунд заворожено смотрел в эти спокойные, но какие-то безжалостные глаза, потом прохрипел: «Есть» и нырнул на свое место. Но его тут же настиг голос отделенного:

— Ефрейтор Дагаев, по штату ваше место в первой шеренге, рядом с командиром отделения.

Дагаев безропотно переместился вперед. Сержант проследил за ним глазами, затем неторопливо оглядел остальных солдат своего отделения, которые лихорадочно вспоминали, где и как нужно держать пятки и ладони, чтобы положение строевой стойки было близко к идеалу. Новый отделенный молча покачал головой и неожиданно спросил молодого солдата, теперь стоящего вторым, рядом с ефрейтором Дагаевым:

— Сколько раз подтягиваешься?

Тот от неожиданности сглотнул, отчего кадык, выпиравший на тощенькой шее, совершил стремительное движение вверх-вниз, и испуганно проблеял:

— Два раза.

Сержант снова покачал головой и глухо произнес:

— Вы — русские солдаты. Вы — лучшие бойцы мира. И горе тем, кто думает, что это не так.

Он был первым, кто вслух произнес эту фразу. В тот момент она резала уши, казалась напыщенной, даже дурацкой. Но вскоре ее начали повторять другие, и не только терранцы. А потом настал момент, когда она стала чистой правдой. Но в этот раз он добавил:

— А если на самом деле это пока не так, то мы это изменим.

Вечером, когда новый отделенный сидел в курилке, к нему подошли шестеро кавказцев — земляков Дагаева. Они остановились в двух шагах от Казакова и с минуту молча меряли его взглядами. Затем старший сержант Меджидов, замковзвода автовзвода и «хозяин» роты МТО, шагнул вперед и присел рядом с сержантом:

— Слюшай, зема, ты чего волну гонишь?

— Я? — Казаков с нарочитым удивлением вскинул брови.

— Ай, перестань… зачем земляка обижаешь? — Меджидов кивнул в сторону уныло маячившего на заднем плане Дагаева. Тому очень не нравился этот разговор. Как только он заглянул в глаза этого сержанта, ему сразу стало понятно, что самое правильное, что он может сделать, — это делать так, как скажет этот сержант. Но свержение Дагаева с трона «хозяина» второй роты затрагивало слишком многих и было прямым покушением на давно и прочно установившийся порядок вещей. Поэтому разборка со слишком ретивым сержантишкой (так выразился Меджидов) была неизбежна. Впрочем, когда Меджидов увидел нового отделенного, у него тоже немного поубавилось прыти. А сначала хорохорился: «Э-э, морду начистим — сразу притихнет!»