Кадры решают все - Злотников Роман Валерьевич. Страница 29

А вот сейчас пришло время менуэта. Пять зениток, расположенных у ближайшего от города края летного поля, прекратили огонь, и их расчеты, шустро подсоединив колесный ход, торопливо покатили их к дороге, ведущей в сторону города. Туда же, несколько ослабив огонь по казармам пехотного прикрытия, поволокли и три «максима». Однако едва остатки немецких пехотинцев, укрывшиеся в продырявленном насквозь строении, попытались поднять голову, как подобравшиеся к зданию с фланга бойцы второй роты начали закидывать их ручными гранатами через окна, двери и проломы, образовавшиеся в и так ветхих стенах после очередей Flak’ов.

Чуть в стороне Коломиец со своими орлами, пользуясь почти полным подавлением сопротивления противника, торопливо выводил из-за колючки ошалелых пленных. А взвод разведки броском приблизился к пылающим остовам автобусов, и спустя несколько мгновений с той стороны донеслись короткие очереди ППД. Бойцы начали «контроль» обгорелых останков элиты люфтваффе. Впрочем, нет… кое-кто там все-таки выжил. Из-за дальнего ГАЗ-03-30 выбралась обгорелая фигура в дымящемся синем летном кителе и, шатаясь, бросилась бежать к самолетной стоянке. Но почти сразу же сзади нее зло рыкнул ППД, и фигура, вздрогнув, рухнула на землю сломанной куклой.

– Oh, mein Gott, Verner! – простонал кто-то этажом ниже. Оп-па, а это что такое? У меня там мыши завелись? Это я что-то слишком увлекся. Что ж, значит, сонату посмотреть не удастся. Впрочем, все уже и так было ясно… И, перехватив поудобнее свой привычный ДП, я двинулся к лестнице, ведущей вниз. А снаружи в этот момент послышался гулкий взрыв. Ага, ребята начали работать по складу ГСМ, а также по складу боеприпасов и самолетным стоянкам. Похоже, соната уже началась. А вот это… минометы? Значит, и помощь из Быхова тоже уже прижучили. Что ж, началась четвертая часть симфонии…

В общем и целом, бой продлился едва ли больше получаса. Я же обнаружил в здании ЦУПа, по которому зенитки не стреляли, опасаясь задеть меня, около трех десятков человек, часть из которых составляли связисты, метеорологи, штабные унтера, планшетисты, прибывшие на свои рабочие места ранним утром, а также те, кто при первых звуках выстрела бросился внутрь здания, надеясь найти здесь хоть какое-то укрытие. Среди них оказалось шестеро офицеров-летчиков из числа командиров (даже начальник штаба ягдгешвандера), которые поели дома и приехали на аэродром на личном транспорте. Двое из них были из состава прилетевших вчера штаффелей, которых подвезли на аэродром коллеги, а остальные – местные.

И именно эти шестеро решили оказать мне сопротивление. Во всяком случае, попытались, поскольку получилось у них это не очень. Трое погибло, причем один от дружественного огня, поскольку, как выяснилось, эти воздушные снайпера с пистолетом обращались не слишком умело. Еще один был смертельно ранен, причем так же своим – не вовремя попытался принять стойку для стрельбы стоя. Как раз в тот момент, когда его товарищ, укрывшийся за столом на пару метров дальше, высунул из-за стола руку с пистолетом и начал пулять наобум, больше со страху, чем действительно рассчитывая зацепить меня. Поэтому в целости и относительной сохранности мне достались лишь двое офицеров, а также один унтер-связист. Этого я пожалел сам, причем не из человеколюбия, а потому, что уже имел возможность убедиться, что связисты, по долгу службы либо по изначальным склонностям характера, довольно часто являются весьма информированными лицами. Куда более информированными, чем им вроде бы положено по должности и званию. Остальных я довольно быстро прижал к ногтю. Ну да две трети этих бедолаг оказались вообще не вооружены. А зачем им в ЦУПе оружие-то? А остальные хоть и были вооружены, но по умению обращаться с оружием не дотягивали даже до собственной пехоты. Так что все закончилось быстро. И аэродром мы покинули под шипение горящего алюминия и треск взрывающихся в огне патронов и снарядов к пушкам истребителей.

Допрос первых троих моих пленных мы провели только через три часа, на первом привале. Маршрут отхода был продуман и подготовлен заранее, так что за эти три часа мы преодолели около пятнадцати километров и две относительно крупных реки, похоже, сохранив при этом скрытность. Во многом потому, что примерно треть личного состава сейчас уходила не на северо-запад, как основная часть батальона, а на восток, к фронту, и на юг, в сторону Гомеля. Причем группа, отходившая на юг, делала это, как выразился старшина, «по-махновски», то есть на трех отыскавшихся на аэродроме в относительно целом состоянии автомобилях, попутно поливая из прихваченных там же на аэродроме и установленных в кузове MG все попутные немецкие машины и встреченные по пути посты и гарнизоны. Они должны были доехать до поворота на Пропойск и там действовать по обстоятельствам: либо продолжить движение на Гомель, либо свернуть на Пропойск или Рогачев. После чего, обстреляв еще какое-то число немецких машин, бросить технику и уйти в леса. Ну а затем постараться самостоятельно достичь линии фронта. Соединение их с батальоном более не планировалось. Еще одна группа лесами двинулась в сторону Рославля и Брянска. Ее задачей было «пошуметь» чуть позже, дня через два-три. Чтобы немцы, если и не разобравшиеся в причинах прошлого фиаско с нашей поимкой, то как минимум сформулировавшие наиболее правдоподобные версии этого, все свои незадействованные в поиске по первому «следу» резервы бросили именно туда. Ну а мы бы спокойно двинулись дальше.

Допрос был довольно кратким, проводили его я и Коломиец. Ну и старшина Николаев на заднем плане помаячил. Прислушиваясь, впрочем, не столько к ответам пленных, сколько к моим вопросам. Ох, не прост этот старшина, совсем не прост… Впрочем, они с Коломийцем довольно быстро переключились на бывших пленных, занявшись их «фильтрацией» и выявлением того, кто как попал в плен и как себя в нем вел. Нет, кое-что интересное немцы нам сообщили. Но с пленными надо было разобраться побыстрей. И я им предоставил в этом деле полный карт-бланш… Я же общался с немцами еще довольно долго. Почти пять часов в тот день и еще два следующих – пока мы ждали, когда даст «засветку» вторая группа… Потому что я все еще вживался в этот мир, изучал его особенности, привычки живущих в нем людей разных национальностей, их наклонности, предпочтения, их картины мира…

– Значит, товарищ старший лейтенант, подбиваете наведаться в Минск? – усмехнулся я.

– Если таково будет ваше собственное желание, товарищ капитан, – широко улыбнулся Коломиец.

– Ну а почему бы не сходить, – небрежно пожал плечами я. И все-таки интересно, кого они хотят вытащить из того лагеря?

8

Курт сунул в нос торчащему на крыльце автоматчику удостоверение офицера ОКХ, и быстро поднялся по лестнице на второй этаж. Открывая дверь, ведущую с лестницы в широкий коридор второго этажа, гауптман невольно притормозил и поморщился. Рев рейхсмаршала был слышен даже отсюда. Причем именно рев…

– А-а-а-а-г-га-а-а-р-а-а-а!

– Ja… ja… – испуганно блеял кто-то в короткие промежутки, когда рев Геринга стихал. Но почти сразу же за этим слышалось:

– А-а-ар-р-а-а-а!!

– Jawohl!

– Г-а-а-а-р-р-а-а-а!!!

– Naturlich, herr Reichsmarschal!

В коридоре у дверей кабинета, из-за которых были слышны рев и блеяние, толпилось человек двадцать офицеров разных чинов. Причем офицер с таким же званием, как и у фон Зееншанце – гауптман, обнаружился среди присутствующих только в единственном экземпляре. Все остальные были в куда более высоких чинах. Ну, еще бы! Сам факт появления такого лица в Минске должен был заставить всех местных «шишек» слететься к нему как мухи на… ну, назовем это медом. Неважно, по желанию или против оного. Хотя если вспомнить, по какой причине он сюда приехал, большинство, скорее всего, данного желания не испытывало, но деваться им было все равно некуда. М-да…

Курт притормозил, вздохнул и осторожно двинулся вперед, стараясь не привлекать к себе внимания толпившихся у дверей кабинета. Ох, как же ему не хотелось исполнять распоряжение, которое он получил из Вюнсдорфа всего полчаса назад. И надо было ему заезжать на этот узел связи!