Кот, который играл в слова - Браун Лилиан Джексон. Страница 14

– Отказаться?! Мы не можем от него отказаться! Номер вот-вот уйдёт в печать!

– Вот ужас! Тогда пустите его без имени и адреса, – заключила миссис Мидди.

Она больше не казалась Квиллеру коротышкой скорее гранитной глыбой в затейливом кружевном воротничке.

Понизив голос, Банзен сказал партнеру:

– Ты в ловушке. Делай так, как хочет эта старая дева.

– По-твоему, надо?

– Только напишите, – добавила миссис Мидди, – что это резиденция для молодых специалистов. Это звучит милее, чем просто служащие, вы не находите? И не забудьте упомянуть имя дизайнера! – Она игриво погрозила газетчикам пальчиком.

На обратном пути Банзен сказал:

– На всякий чих не наздравствуешься.

Квиллера эта философия отнюдь не ободрила, и они ехали молча, пока Банзен не сообщил:

– Сегодня утром похоронили Тейтову старуху.

– Знаю.

– Шеф послал туда двух фотографов. Очень недурственное освещение похорон. Он единственный, кто на прошлой неделе послал только одного фотографа на международные лодочные гонки.

Банзен закурил сигару, и Квиллер пошире открыл окно.

– Ты ещё не переехал к этой шишке с «Виллы Веранда»?

– Переезжаю сегодня, ближе к вечеру. А потом обедаю с ассистенткой миссис Мидди.

– Надеюсь, у неё есть рекомендации и два года колледжа.

– Она хороша собой. К тому же умна!

– С умными держи ухо востро, – предостерёг его фотограф. – Простушки-то куда безопаснее.

Позже, во второй половине дня, Квиллер пришёл домой, набил одеждой коробки и вызвал такси. И приступил к упихиванию кота в картонку из-под рыбных консервов с вентиляционными дырочками в боках.

У Коко вдруг оказалось семнадцать лап, которые сопротивлялись и царапались все враз, а устные его протесты ещё и усугубляли суматоху.

– Понимаю! Понимаю! – перекрикивал его вопли Квиллер. – Но это лучшее, что я могу тебе предложить!

Когда семнадцать лап, девять пар ушей и три хвоста были упрятаны, а крышка захлопнута и перевязана, Коко, почувствовав себя в безопасности, наконец успокоился. Единственным признаком жизни стал глаз, поблескивавший сквозь одну из дырочек.

Во время краткой поездки к «Вилле Веранда» такси один раз вильнуло, чтобы избежать столкновения с автобусом, и с заднего сиденья донесся непристойный визг.

– Господи! – тормозя, крикнул шофер. – Нужна помощь?

– Это всего-навсего мой кот. У меня в одной коробке – кот.

– А мне почудилось – я пешехода сшиб. Что у вас за кот? Рысь?

– Сиамец. А они склонны к бурному проявлению чувств.

– А, да. Я таких видел по телевизору. Отвратные тварюги.

У Квиллера покривились усы. Он никогда не манкировал благодарностью, но на сей раз не забыл дать шоферу меньшие, чем обычно, чаевые.

В лифте на «Вилле Веранда» Коко исторгал душераздирающие вопли, но онемел, едва был выпущен из коробки в нойтоновской квартире. Какое—то мгновение он стоял, балансируя на трёх ногах, приподняв переднюю лапу, и квартира наполнилась бездыханным, прислушивающимся котовым молчанием. Затем голова его заходила туда—сюда, словно он пытался уловить характерные особенности комнаты. Осторожно пересёк глянцевитый паркет. Обнюхал край толстенного ковра и протянул было к нему лапу, но тут же отдернул. Обследовал носом угол одного из диванов, проверил кайму драпировки, возле стола заглянул в корзину для бумаг.

Квиллер показал Коко новое местопребывание тазика с песком и выдал старую игрушечную мышь.

– А подушечка твоя – на холодильнике, – сообщил он коту. – Будь как дома.

Раздался незнакомый звонок, и Коко в тревоге подпрыгнул.

– Это просто телефон, – объяснил Квиллер, поднимая трубку и важно усаживаясь за красивый, обтянутый кожей стол.

Из аппарата донёсся голос, старательно выговаривавший английские слова:

– Я имею трансатлантический вызов для мистера Джеймса Квиллера.

– У телефона.

– Копенгаген вызывает.

Затем послышался возбужденный голос Гарри Нойтона:

– Как вам это нравится? Я уже в Копенгагене! Как там у вас? Вы въехали? Устроились?

– Только что обосновался. Как долетели?

– К востоку от Ганди немного штормило, но в целом полёт был недурной. Не пересылайте никакой почты, пока я не распоряжусь. Буду держать с вами связь. И на днях я раздобуду хорошенький куш для «Дневного прибоя».

– Сенсация?

– Нечто фантастическое! Пока об этом молчок… Но вот зачем я звоню: вы любите бейсбол? Есть два билета на благотворительную игру – они прикреплены к моему настольному календарю. Просто стыдно вышвыривать их в мусор – особенно по тридцать-то баксов за швырок.

– В воскресенье я, вероятно, буду работать.

– Тогда отдайте их своим дружкам по газете.

– Как вам нравится Копенгаген?

– С виду очень чистенький, опрятный. Уйма велосипедов.

– А скоро прорежутся ваши новости?

– Будем надеяться, в течение недели, – ответил Нойтон. – А когда прорежутся, первым на них набросится «Прибой»!

Повесив трубку, Квиллер поискал нойтоновский календарь. Нашёл его в ящике стола – большую кожаную книжку, где с одной стороны помещался дневник, а с другой – телефонный справочник. Бейсбольные билеты были прикреплены к «26 сентября» – места прямо позади скамеек для запасных, – и Квиллер задался вопросом, следует ли ими воспользоваться или кому-нибудь отдать. Он мог бы пригласить Элкокови Райт, удрав из офиса в воскресенье в полдень…

– Коко – рявкнул он. Пошёл прочь от этой книжки!

Кот бесшумно поднялся на стол и запустил когти в телефонный указатель. Он пытался начать игру. У Квиллера дрогнули усы. Он не смог устоять и открыл книжку на странице, избранной Коко.

На ней он нашёл телефонные номера доктора Томаса и широко известной адвокатской конторы Тихэндла, Барриса, Хенсблау, Мауса и Кастла.

– Поздравляю! – сказал Квиллер коту. – Ты загнал в угол Мауса! [10]

Значились там и Теппингтон, биржевой брокер, и телефон «Толедо», самого дорогого в городе ресторана. А в конце списка стойло имя Тейта. Не Джорджа Тейта или Вернига Тейта, а Сайни Тейт.

Квиллер уставился на поспешно накарябанное имя, словно то был призрак умершей женщины. Почему Нойтон записал Сайни, а не её мужа? Какие дела у опытного предпринимателя с больной женой богатого, праздного собирателя нефрита?

Квиллер припомнил разговор с Нойтоном на вечеринке Дэвида. Кражу нефрита они обсуждали, но предприниматель не упоминал о знакомстве с покойной миссис Тейт. А ведь Нойтон любитель сыпать именами, и упоминание Тейтов произвело бы впечатление…

Квиллер медленно закрыл книжку и быстро открыл её снова. Он пролистал весь дневник, день за днем проверяя нойтоновские встречи. Начал он с 20 сентября и вернулся к 1 января. Ни единой записи. где упоминались бы Сайни Тейт или Тёплая Топь. Но цвет чернил около «1 сентября» изменился. Большую часть года они были синими. А потом Нойтон переключился на чёрные. Телефонный номер Сайни Тейт был написан чёрными чернилами; Нойтон добавил его в течение последних трёх недель.

ДЕВЯТЬ

Перед тем как уйти из квартиры на свидание с Элкокови Райт, Квиллер позвонил Дэвиду Лайку, чтобы расспросить о похоронах миссис Тейт.

– Вам следовало там побывать, – сказал дизайнер. – Там было достаточно голубой крови, чтобы открыть по ней навигацию. Вся старая гвардия, знававшая Тейтовых папулю и дедулю. Вы в жизни не видывали такого множества пенсне и шляпок в стиле королевы Мэри.

– Как держался Тейт?

– Жаль, не могу сказать, что он казался бледным и изможденным, – с этим здоровым румянцем он всегда выглядит так, словно только что выиграл в теннис. А почему вас там не было?

– Я работал над обложкой. А нынче под вечер переехал в квартиру Гарри Нойтона.

– Славно! Так мы соседи, – оживился Дэвид. – Тогда почему бы вам не прийти в воскресенье скоротать вечерок и познакомиться с Натали Нойтон? Она только что вернулась из Рено, и я приглашаю нескольких знакомых выпить в её честь.