Обреченный на бой - Злотников Роман Валерьевич. Страница 23

– Откуда ты, новенький? – окликнул кто-то.

– С ситаккской галеры, – усмехнулся Грон.

– Это мы слышали, а как попал к пиратам? Грон грустно мотнул головой. Здоровенный чернявый раб, работавший молотобойцем за соседней наковальней, махнул рукой:

– Не лезь к человеку, захочет – расскажет, ему еще отойти надо, сам знаешь, каково на ситаккской галере: эти шакалы друг другу готовы глотки перегрызть, а пленнику…

От двери послышался шум, потом на пороге возникла дородная девица в добротном платье, с губами, подмазанными соком кленеи, и подведенными сажей глазами. Оглядев кузницу, она заметила Грона, и ее губы растянулись в улыбке, показав мелкие острые зубки.

– Э, да у нас новенький.

– Ягана! – со двора раздался зычный голос хозяина, но девица, не обратив внимания, подошла к Грону и провела рукой по его груди:

– Да ты симпатичный, – она зазывающе засмеялась, – и такой молоденький…

Со двора снова послышался рев хозяина. Девица надула губки и поморщилась, но тут же сладенько улыбнулась и шаловливо стиснула в кулачок руку, успевшую уже спуститься до низа живота.

– Ладно, дорогой, после поговорим. – Она отвернулась и пошла к двери, призывно покачивая бедрами.

– Ну, пропал парень. – Чернявый сумрачно помотал головой и пояснил: – Это жена хозяина, та еще дрянь. Блудливая, как кошка. И деваться некуда, откажешь – со свету сживет, хозяину житья не будет, пока тебя не сгноит, а попользуешь – хозяин взбеленится. Вообще-то она его в руках держит, но когда ты ей надоешь, тут тебе и конец – хозяин тебе этого ни в жизнь не простит.

– И что, часто она так?

– Из рабов нет, а так почитай каждый день по тавернам шляется.

– И хозяин терпит?

– А куда деваться? Говорят, попервости он было попытался ее зажать, так она ему неделю ни минуты спать не давала. Он уже молотка в руки взять не мог, Похудел, кожа с брюха свисала. Она ж своей маткой любого мужика угробить может сей секунд, зверь, а не баба. Так что, когда на стороне, – он ничего, терпит, но уж коли здесь – так всю свою злость… – И чернявый обреченно махнул рукой. – Не жить тебе, парень.

– Привет, вонючки.

На пороге появились несколько женщин с котлами, из которых пахло чем-то съедобным.

– О, у нас новенький. – К Грону устремились три дамы не первой свежести.

Он мысленно застонал – в его состоянии страшно было даже подумать о том, чтобы хотя бы пошевелить ногой, а его мужское достоинство сейчас не поднял бы и ворот, прикрепленный к потолку кузни.

– Оставьте парня, мокрощелки, вам бы все на мужике прыгать, не видите, еле живой. – Чернявый повернулся к Грону, протягивая миску с похлебкой. – На вот, похлебай. – Видимо, он решил опекать Грона, и тот был ему благодарен за подобную заботу.

Грон через силу съел всю миску и выхлебал столько же воды. Кухарки разобрали более привычных к работе кавалеров, и вскоре кузница наполнилась женскими стонами и всхлипами. Где-то через час девицы, получив свою долю удовольствия, приволокли отхожее ведро и удалились. И Грон провалился в тяжелый сон без сновидений.

Наутро он проснулся оттого, что кто-то всем телом навалился ему на грудь. Руки сработали автоматом:

Грон врезал напавшему по горлу и, перекатившись по полу, попытался вскочить на ноги. Но тут цепь исчерпала свою длину, и он рухнул на пол, чудом не разбив голову о наковальню. Грон на мгновение замер, потом подтянул ноги и встал на колени. У места, где он лежал, хрипела и сучила ногами одна из кухарок, остальные ошеломленно смотрели на разыгравшуюся сцену. Грон прыгнул к ней и начал массировать горло, одновременно надавливая на грудную клетку. К счастью, со сна рука дрогнула и удар пришелся вскользь, поэтому вскоре она очухалась. Окинув его испуганным взглядом, кухарка на четвереньках отползла в сторону и, только когда между ней и этим странным рабом оказалась тяжелая наковальня, торопливо поднялась на ноги и выбежала из кузни. Остальные принялись разливать похлебку по мискам, опасливо поглядывая в его сторону.

– Э, парень, да ты, видимо, не только в кузне работал. – Чернявый задумчиво покачал годовой, передавая ему миску. – Ишь как баб отшивать научился.

Над шуткой никто не засмеялся.

Всю неделю Грон работал с хозяином. Руки сами вспомнили многое, да и в голове кое-что осталось, так что он постоянно ловил себя на мысли, что многие вещи делал бы не так. Дед Потап дал внуку хорошую школу. Но, памятуя о судьбе своего первого предложения по усовершенствованию, в результате которого он на весь день остался без воды, Грон больше помалкивал и мерно колотил молотом по указанным хозяйским молотом местам. К концу четверти он почувствовал, что втянулся. Кухарки хотя и до сих пор посматривали на него с опаской, но начали снова жеманно похихикивать, глядя в его сторону. Он почувствовал, что и сам не прочь позабавиться. Последний раз он имел женщину три месяца назад, и хоть ту ночь невозможно было забыть, но молодое тело, попробовавшее любовных игр, требовало свое. Однако однажды вечером, когда он уже был готов ответить на грубоватое жеманство кухарок, на пороге кузни появилась хозяйка. Хозяин пополудни отправился в порт сговариваться о покупке железных и медных слитков, а вечером вернулся измотанный торговлей и неуемным употреблением молодого вина, которым она сопровождается, и пораньше завалился спать. Угром, старший кузнец, воспользовался случаем и тоже закончил работу пораньше и ушел домой. Рабы предвкушали долгий отдых – и на тебе… Хозяйка окинула кузню равнодушным взглядом, от которого кухарки съежились и будто растворились в горячем, прогорклом воздухе, и, растянув губы в слащавую улыбку, направилась к Грону. Тот молча смотрел на нее. Она была миловидна, располневшая фигура все еще сохраняла форму. Полные, слегка вывернутые губы растянулись в призывную улыбку.

– Говорят, ты калечишь девушек, которые собираются с тобой поиграться, дорогой? – Она подошла к нему и стянула с него набедренную повязку, потом замерла, оценивающе разглядывая его фигуру. – Что ж, может, моей мохнатой киске это понравится, она так давно не чувствовала настоящего мужчину. – С этими словами хозяйка томно потянулась и, поигрывая бедрами, стянула с себя одежду. Когда платье мягкой кучкой упало на пол, она оглядела себя. – А ведь я красива, дорогой. – Она провела ладонями по бедрам, животу и приподняла полные груди. – Тебе нравится моя грудь, дорогой?

Грон разозлился. Он шагнул к ней и, схватив за грудь, повалил на наковальню.

– Вот здесь я бью молотом, милая. – Грон раздвинул ей ноги и сунул руку. Хозяйка вскрикнула. – А сейчас я буду бить чем-то другим, но ты, как слиток железа, будешь плющиться под моим инструментом, милая. – И он начал ее ласкать, грубо, резко, как ей, по-видимому, нравилось.

Она стала извиваться на наковальне, стонать, потом вопить. Когда она кончила последний раз, Грон резко оттолкнулся и шагнул назад. В кузне стояла тишина. Грон повернул голову и увидел хозяина. Тот стоял в дверях с всклокоченными волосами и смотрел, как его жена все еще корчится от наслаждения на его наковальне на глазах у всех рабов. Потом резко повернулся и вышел. Хозяйка судорожно всхлипнула еще раз и сползла на пол. Уставившись на Грона мутным взглядом, она подобрала платье, поднялась и, шатаясь, побрела к двери. В дверях она остановилась и прошептала:

– Ты за это заплатишь, – потом повернулась и нагишом вышла в ночь.

После той ночи жизнь Грона превратилась в настоящий ад. Хозяин не давал ему продыху весь день, а вечером появлялась хозяйка. Она возникала на пороге, когда хозяин опрокидывал на себя бадью, и провожала его нетерпеливым взглядом. Стоило ему переступить порог, она скидывала платье и неистово набрасывалась на Грона. После третьей ночи он понял, чего она добивалась. До сих пор она властвовала над всеми мужиками, которые встречались ей на пути. Она могла выжать мужика, как головку сыра, и, усмехнувшись, уйти к следующему, а могла милостиво одобрить его старания и позволить заснуть под ее жарким боком. И вот появился кто-то, кто сам довел ее до полного бессилия. Она не могла этого простить. Раздавить, растоптать Грона стало ее целью. Она жаждала этих любовных схваток, как наркотика. Грон, не успев отдышаться, попадал в объятия, дышащие страстью и ненавистью. Он был вынужден вспомнить все, чему обучила его Тамара. Он должен был каждую ночь изматывать, обессиливать эту женщину, чтобы хоть немного поспать, потому что с утра хозяин принимал эстафету своей жены. Но к исходу четверти он понял, что больше не выдержит. В эту ночь хозяйка ушла, когда восток уже начал светлеть. Ее шатало как пьяную, но она остановилась на пороге и бросила на Грона торжествующий взгляд. Когда в кузне появился хозяин, Грон поднялся и тяжело подошел к нему: