Обреченный на бой - Злотников Роман Валерьевич. Страница 63

Грон возразил:

– Тебе еще многому придется учиться, Дорн. Эти люди должны сами довериться мне. Мечом можно стать властелином рабов, а я хочу стать властелином свободных людей. Это много сложней, так сказать, в процессе, но полностью себя окупит в будущем.

– А пока будет длиться процесс, – насмешливо изрек Дорн, – дивизия будет жить впроголодь и носить обноски.

– Тем, кто ждал сытой жизни, не следовало идти со мной, – заметил Грон.

– Это так, но люди ропщут. Многие надеялись на славный поход, великие битвы, а здесь, – Дорн махнул рукой, – они сидят на краю степи между полунищих горцев и нищих кочевников, греют пузо на солнышке и мрачно взирают на дыры в своей одежде.

– Однако, когда я объявил День прощания, никто не ушел.

Дорн вздохнул:

– Ты слишком связал нас всех, Грон. Я когда-то в молодости ходил с ватагами пиратов и дружинами лордов побережья. Это было славное время, но сейчас… «Мы заботимся о Дивизии, Дивизия заботится о нас» – для большинства это не просто слова.

– Я рад этому, – Грон помолчал и закончил: – Ладно, ты знаешь, что делать. Возможно, баши уже пожалел о своем решении и выгонит тебя взашей, но почему бы не рискнуть. И заскочи к приору, расскажи обо всем. Возможно, он передумает.

Они обнялись на прощание. Дорн спустился во двор, сел на коня и махнул рукой. Сотня бойцов двинулась вперед. Грон привалился к оконной раме и задумался.

Они пришли на Плато овец прошлой осенью. Времени было мало. Зима в этих горах наступала быстро. Слава богу, на склонах обнаружились большие пещеры. На две луны вся Дивизия превратилась в работников. В буковых рощах валили лес и волоком таскали бревна на плато, отряды охотников ушли дальше в сторону степи и коптили и вялили мясо на зиму. Окрестные крестьяне, узнав о предложенных Гроном ценах, возами свозили на плато лук, муку, земляные груши и орехи.

А перед самым закрытием перевалов один предприимчивый купец пробился сквозь непогоду с несколькими возами соленой и вяленой рыбы.

Первая зима прошла быстро. В огромных пещерах непрестанно слышался звон оружия, скрипели перья по тростниковой бумаге и стучали кузнечные молоты. Когда выдавался солнечный день, сотни выводили лошадей, и начинались бурные учения. Кое-кто из погонщиков-элитийцев, а также несколько десятков горцев и даже тот предприимчивый купец, что пришел с караваном рыбы, напросились на «давильный чан», но таких не набралось и двух сотен. Грон был этому даже рад: Дивизия слишком разрослась, и требовалось время, чтобы все притерлись друг к другу. Грон ввел более привычные для себя звания. Теперь десятники и приравненные к ним именовались сержантами. Сотней командовал капитан, имея своим заместителем лейтенанта, а полком – полковники. Грон ввел в полках что-то вроде должности начальника штаба и назвал их майорами. Каждый полковник имел личный десяток, а у Грона была личная сотня. Этих ребят он отобрал сам и учил их несколько иначе. Так, как он когда-то учил своих диверсантов. Наконец наступила весна.

Грон отвернулся от окна и отошел в глубь комнаты, к карте Атлантора, нарисованной прямо на выравненной стене. Теперь она была намного более подробной, чем полтора года назад. Он улыбнулся. За зиму Гагригд поднатаскал в искусстве рисования кроков полторы сотни бойцов. И этой весной они разлетелись по всему Атлантору. Кто с дружеским визитом под штандартом Дивизии, кто под видом бродячего писца, кто в обличий арфиста. Первые уже возвратились, а ближе к осени придет большинство, хотя некоторые задержатся на зиму и вернутся, только поздней весной. Им было поручено идти, пока не закроются перевалы.

У ворот послышался гомон, Грон прислушался. Похоже, прискакала сотня с Волчьих отрогов. Все три полка, кроме его личной сотни и двух сотен новобранцев, стояли сейчас заставами у границ степи, широко раскинув по скалам и вершинам сеть наблюдательных постов, готовых дымовым кодом сообщить о замеченных кочевниках. Впервые за многие десятилетия долины у границ степи смогли хотя бы одно лето прожить спокойно. Вольные землепашцы – бонды, жившие у самых границ степи и не имевшие над собой власти князя, по весне недоверчиво отнеслись к его предложению распахать больше земли. Сугром, бывший кем-то вроде их старшины – не столько потому, что имел какую-то власть, сколько потому, что пережил за стенами своего крепкого подворья немало тасожских набегов, – угрюмо покачал головой:

– Мы сами решаем, сколько нам нужно пахать, князь.

Грон помолчал, разглядывая семерых кряжистых, похожих на вылезшие из земли пни, бондов, и спокойно произнес:

– Решать вам, я хочу только сказать, что этим летом вам нечего бояться набегов.

Один из бондов, которого звали Юрм, неожиданно тонким и визгливым для такого мощного тела голосом, заорал:

– А потом ты заберешь все, что мы вырастим своими руками, заявив, что без твоей охраны у нас не было бы такого урожая!

– Что ж, вы вправе так думать, – отозвался Грон, – но я скажу, что не буду этого делать. Вы сами распорядитесь своим урожаем. Если вы решите, что я и мои люди имеют право на часть урожая, то привезете эту часть сами. Если нет, то все останется у вас.

– А кто помешает тебе по осени отобрать все?

Грон пожал плечами:

– Вам решать, либо вы верите мне, либо нет, но если я вас обманываю, то с таким же успехом могу отобрать весь урожай и с вашего обычного клина. Так что думайте, свободные бонды.

Пол-луны назад Сугром прибыл к Грону и торжественно сообщил, что свободные бонды сговорились выделить Дивизии пятую часть урожая.

– Мы настолько обнаглели, что даже не загоняем на ночь овец и коров, – хохотнув, пробухал он своим громовым голосом.

В дверь постучали, и в комнату просунулась голова Комара.

– Заходи, – махнул Грон. Комар вошел. Грон усмехнулся. – Что, никак не привыкнешь? Комар сокрушенно развел руками:

– Голова кругом идет. Сейчас прибыла полусотня с Волчьих отрогов, привезли на волокушах девять весовых туш копченого мяса зубронов и почти десять мерных стогов сена. Капитан Ставр сейчас должен подойти с докладом.

– Ладно, – кивнул Грон, – у тебя что?

– Пришел доложить о наших запасах. – Он вытащил восковую табличку и забубнил: – Сорок возов лука, пятнадцать чеснока, семьдесят весовых туш зубронов…

– Кома-ар, – протянул Грон, тот запнулся и уставился на Грона испуганным взглядом. – Посмотри на мою голову.

Комар уставился на его лоб.

– Ну, что ты видишь?

Комар пожал плечами:

– Ничего, голова как голова.

– А как ты думаешь, какой она будет, если я стану ежедневно вникать еще во все эти твои возы? Ради бога, не нужно мне твоих отчетов, заходи, только если что-то вызывает беспокойство. – Грон хмыкнул. – Или если хочешь пожелать мне спокойной ночи.

Комар улыбнулся – всем было известно, что Грон ложился последним.

– Ну, понятно?

– Да, Грон.

– Как Эрея?

Комар весь расплылся в улыбке.

– Повивальная бабка говорит – осталось не больше луны.

В дверь снова постучали, потом на пороге возник Ставр.

– Разрешите, генерал?

– Ну я пойду. – Комар быстро вышел. Ставр присел в кресло и протянул тубу с донесением. Грон, пробежав глазами текст, отложил в сторону тугой сверток новых кроков и спросил:

– Как дела в полку?

Ставр улыбнулся:

– Даже скучно. Последнюю луну ни одного «вонючего».

Грон задумался:

– Ох, не нравится мне все это.

Он встал и подошел к карте Атлантора.

– Этим летом их активность в несколько раз ниже, чем обычно. За все лето всего два десятка набегов. И группами не более полусотни воинов. Зачем они приходили? Таким числом сложно взять даже усадьбу одного бонда.

– Может, они боятся? – предположил Ставр. – Все-таки прошлой осенью мы успокоили почти восемь сотен. Горцы не часто отбивали такой набег. Обычно, пока князь собирал ополчение, кочевники уже успевали уйти с награбленным и пленными, а постоянные дружины у разных князей, как правило, не превышают и двух сотен воинов.