Орел взмывает ввысь - Злотников Роман Валерьевич. Страница 52
Ребята оказались вполне приятными, хотя поначалу робели. Но затем освоились, начали горячиться, даже спорить… Я не пожалел, что принял их. Да и корабль у них вроде как получился неплохой. Во всяком случае, по их рассказу выходило, что по скорости хода под полным ветром и весу полного залпа едва ли не самый мощный среди всех ныне существующих восьмидесятипушечников. Но я особо в детали не лез. Слава богу, знаю, чем может окончиться вмешательство коронованной особы в кораблестроение. Покойный Густав II Адольф наглядно показал… [30]
А после ужина я зашел к Аникею. Старик сидел в своей комнатке за столом с горевшей свечной лампой и, водрузив на нос очки, читал какую-то бумагу, отодвинув ее от себя на вытянутую руку. Да, похоже, очки ему уже тоже не шибко помогают. Надобно в стекольной розмысловой избе уточнить, можно ли сделать более сильные. В области оптики Россия на данный момент, конечно, находилась впереди планеты всей, как СССР в области балета во времена Высоцкого, но технологические ограничения есть технологические ограничения…
Увидев меня, он обрадовался, засуетился, ухватил сбитенный самовар и принялся разжигать его. Я ему не мешал. Человек должен ощущать свою нужность. Особенно старый. К тому же я действительно был не прочь хлебнуть его сбитня. А пока он суетился, я сунул нос в то, что же именно читал мой бывший секретарь… Оба-на! У меня тут, оказывается, газеты уже вовсю издаются? А я ни сном ни духом… Впрочем, я же сам так выстроил систему работы моей секретной службы, чтобы она лезла не во всякую дыру, а только в самые важные и отслеживала ключевые фигуры и общие общественные настроения. А то ее нужно было бы раздувать до таких масштабов, что в стране получилась бы параллельная структура управления. Ну как в СССР времен Сталина и Берии или на Руси времен Грозного. А этого нам не надобно. И дорого, и не шибко эффективно, если по гамбургскому счету брать. Но ежели с газетой все в порядке — ничего страшного. Я и в книгопечатании предварительную цезуру вводить не стал. Все равно бесполезно. Эвон и в Российской империи, и в СССР она была — и что? В самом худшем случае всякие Герцены, Ленины и Солженицыны издавали свои «Колоколы», «Искры» и «Архипелаги ГУЛАГи» за границей и вполне себе нормально доставляли в Россию. Эти издания еще и этакий романтический флер имели, мол, запрещено, нелегально, ах и ох, как волнующе и романтично! И все правда в них пишется. Иначе бы не запрещали! Так что пусть печатают что хотят, а ежели что — будем просто больно бить по пальцам.
Аникей между тем разжег щепу и начал колдовать над сбитнем. Я же взял «Известия Московской городской думы» и заинтересованно начал пробегать их глазами… Ну что ж, вполне верноподданническое издание. А вот об организации общенациональной газеты, пожалуй, стоит подумать. Эвон уже и издатели появились, и корреспонденты. В общем, кадры есть. Да и почтовая связь налажена. Царевы гонцы от поста к посту на царевой дороге письма и указы доставляют до Приамурья всего за пять-шесть недель, так что как минимум ежемесячник издавать можно. До выхода следующего номера предыдущий устареть еще нигде не успеет. Эх, жаль, голубиной почтой не передашь. С ней-то известия из Приамурья доставляются всего за шесть-восемь дней. А пока у нас из общегосударственных периодических изданий токмо журналы царевых обчеств, выходящие раз в месяц, университетские журналы с той же периодичностью да двенадцать регулярно выходящих государевых календарей…
Но все равно стоит повелеть Пошибову составить для меня справку по местной прессе. Может, интервью кому дам. Хоть он и невкусный…
Но когда мы с Аникеем уже сидели и прихлебывали горячий, ароматный сбитень, выяснилось, что озадачивать Пошибова незачем. Аникей продолжал коршуном виться над моим новым секретариатом, прямо-таки гнобя персонал своей требовательностью и дотошностью, так что для меня уже готовили как раз именно такую справку. Причем не только по московской прессе, но и по четырем с лишним десяткам государевых городов. А также по всем тридцати трем губерниям, буде где в них также начали издавать какие-нибудь периодические издания. Ну что ж, похоже, у моего сына к тому моменту, как он примет трон, окажется довольно эффективная канцелярия…
А потом я снова разболелся.
Спину прострелило так, что хоть стой, хоть падай. По уму, стоило бы уже, конечно, передать корону сыну, а самому уехать в Белкино и спокойно там доживать… Но мне хотелось передать страну сыну так, чтобы основные проблемы были бы уже совсем решены. Ну не все, конечно, но хотя бы самые острые. А также создать более-менее основательный задел на будущее. У меня-то, слава Богу и Пресвятой Богородице, авторитет в обществе о-го-го! Та же программа переселения идет без сучка без задоринки. Народ-то еще помнит посошные рати, которые набирались при Грозном, и ставит в церквях свечки государю, коий даточных крестьян не на войну, а на строительство и заселение новых земель верстает. Но человек быстро привыкает к хорошему. Ой, боюсь, стоит Ивану на престол взойти, так людишки тут же ворчать зачнут, что это, мол, народ без желания невесть куда гонят. И одним струментом да государевым коштом на перевозку и еще недавно введенными тремя рублями подъемных на семью тут уже вряд ли обойтись. Придется предоставлять долгие налоговые каникулы и иные льготы, а денег и так не хватает… Так пусть хотя бы на Дальнем Востоке где-то миллион русских людей накопился бы. Чтобы было откуда переселенцев для новых земель за морем набирать… Вот вспомнил сейчас, как мечтал в Сибири как раз миллион русских поселить. А там уже ноне и все три с половиной, ну ежели, конечно, с Приамурьем считать. С перевыполнением, стало быть!
Я провалялся неделю, а потом поднялся. И поехал в Одинцовский гарнизон, где вместе с сыном мне предстояло наблюдать за полковыми учениями приведенных к единому штату стрелецких полков. Иван ради такого случая приехал из Прибалтики.
Учения прошли славно. Стрельцы споро и дружно палили из ружей и быстро втыкали в стволы рукояти байонетов. Сын был горд тем, как все получилось. Ну так его идея была. Но я решил щелкнуть его по носу. И вечерком, когда мы вдвоем сидели в моих старых палатах, велел ему принести ружье с байонетом и с любопытством несколько раз воткнул его рукоять в ствол.
— Много пользы от сего изобретения, батюшка, — с важным видом пояснил Иван. — Во-первых, стрельцам теперь нет надобности носить шпаги, кои им ранее для рукопашного боя были положены. А значит, каждому стрельцу на оснащение на сорок копеек менее денег надобно. Опять же облегчение. Стрелец на себе таскает меньше, устает опять же меньше или какую иную справу может взять, ну там патронов бумажных либо харча. Во-вторых, окромя той же шпаги стрельцы с собой все одно еще и ножи носили. Ну там для хозяйственных нужд, ту же банку с тушенкой открыть, хлебца нарезать, заплату на сапог вырезать, а ныне ему в том надобности нет. Байонет для всего подойдет. В-третьих, ружье-то с байонетом куда как длиннее шпаги будет. Значит, и по всаднику стрельцу колоть куда сноровистей. Шпагой-то с земли не больно дотянешься. Да и по скорости изготовки к рукопашной после стрельбы мы потеряли не шибко. Стрельцу-то после последнего залпа надобно было перехватить ружье в левую руку и уж потом шпагу выпростать. Мы мерили, всего-то на две секунды более выходит…
Я усмехнулся.
— За две секунды человек знаешь сколько пробежать может? Сажени четыре-пять. А ежели враг будет строй блюсти, да еще время на разнобой набросить, да на суету, что всегда в бою случается, почитай, одного залпа стрельцов лишили. Да какого — в самый упор.
Сын набычился.
— Пробовали мы — никак не получается еще одного залпа. И вообще, во Франции, чай, тоже не дураки, а поранее нас пикинерские роты убирать начали. И всех своих стрелков байонетами вооружать.
Я вздохнул.
— Ох, сын, на Европу-то смотреть надобно и переимать от них что полезное тож, но нешто русскому уму пристало просто так же делать, а не лучше?
30
Густав II Адольф принимал активное участие в строительстве галеона «Ваза», который должен был стать флагманом шведского флота. В результате вмешательства царственной особы в конструкцию корабль получился настолько неустойчивым, что перевернулся, не успев выйти из порта. Сейчас поднят и стоит в Стокгольме в музее, который так и называется — «Ваза».