Орел расправляет крылья - Злотников Роман Валерьевич. Страница 17

В качестве оружия кирасиру полагалась длинная, тяжелая пика, рейтарский reitschwert, способная и рубить, и колоть, а в качестве вспомогательного, еще и пара колесцовых пистолетов, производство которых успешно наладил в Туле Аким.

И вообще тульские заводы сейчас переживали бурный рост, до недавнего времени во многом сдерживавшийся опасностью регулярных набегов крымчаков. А с момента устранения этой опасности Тула начала резко расти и строиться. Как, впрочем, и большинство городков южной засечной черты, в первую очередь Орел, Курск, Белгород, Воронеж, Тамбов и, конечно, Царев-Борисов…

Еще в каждом кирасирском полку, кроме трех сотен тяжеловооруженных кирасир, опять же по образцу польских гусарских хоругвей [16] должно было быть еще шесть легких сотен, также оснащенных защитным вооружением уже по облегченному, русскому образцу – кольчуги, байданы и так далее, и теми же самыми касками, которые я решил сделать стандартными для всего русского войска. Из наступательного у них имелись сабли, пара пистолетов и завесная пищаль. И, в отличие от трех сотен тяжеловооруженных всадников, эти шесть сотен кирасирского полка должны были не только поддерживать и развивать прямой удар всадников, вооруженных пиками, но еще и быть подготовлены для ведения боя в стиле немецких «черных всадников» – рейтар. Конников в эти легкие сотни решено было набирать из поместных дворян и иных охочих людей, положив каждому из них оклад в рубль с полтиной ежемесячно и еще два рубля в год на коня. При том что конем, оружием, снаряжением, доспехом, седлом и овсом на прокорм коня кавалеристы этих четырех полков снабжались за счет казны. Что было небывало щедрой платой, поскольку, скажем, изба в Москве на Лубяном торге стоила менее трех рублей.

Так что отбоя от желающих записаться в новые регулярные полки не было, что позволяло подходить к отбору чрезвычайно придирчиво.

Кроме того, я ввел новый (ну а вернее, привычный для меня) принцип расквартирования частей не по городским посадам, а в специально обустроенных военных городках. Поэтому сейчас под Москвой, в Больших Вяземах, строились обширные казармы с конюшнями и большим полем ипподрома, на котором под руководством почти пяти десятков нанятых поляков, бывших офицеров и товарищей гусарских хоругвей, вовсю шла подготовка тяжеловооруженных сотен. О том, что эти сотни готовились еще и против Польши, в эти времена думать вообще было не принято. Здесь вообще к этому отношение было куда как проще. Кто платит – тому и служим. Если заплатит другой – так и запросто развернем мечи против той стороны, которую еще вчера защищали… Легкие сотни формировались, к тому же с их инструкторами был определенный напряг. В Германии сейчас вовсю разворачивалась кровавая свара между католиками и протестантами [17], и солдаты там были весьма востребованы. Так что инструкторов из числа рейтар удалось набрать всего два десятка человек, да и то потому, что большая часть их была увечной – кто без руки, кто без ноги, кто без глаза… С пехотой же было решено поступить следующим образом. За последние пять лет мне удалось выстроить очень неплохие отношения с одним из самых знаменитых европейских полководцев и военных реформаторов – штатгальтером Соединенных провинций Морицем Оранским. Началось все сразу после Южной войны. Поскольку из всех иностранцев, приезжающих в Россию на заработки, едва ли не половина были именно подданными Соединенных провинций, сбор информации о происходящем здесь у правителя Голландии оказался на высоте. И он был первым из немногих европейских государей, которые соизволили поздравить меня с успешным окончанием Южной войны. Я отреагировал на это очень живо, тут же отправив ему посольство с богатыми подарками. Одной меховой рухляди отослал три воза. Штатгальтер это оценил. И лично откомандировал мне в помощь шесть опытных военных инженеров, что позволило мне организовать военно-инженерную школу с числом учеников в три с лишним десятка человек (я сразу же ввел строгий отбор, потому и учеников оказалось так мало).

Я снова отблагодарил доброго человека изрядными подарками и вступил с ним в активную переписку, результатом которой стали пять сотен дворянских и боярских новиков, уже третий год проходящих службу в голландском военно-морском флоте. Я рассчитывал, что через пару-тройку лет к трем-четырем тысячам матросов, кои у меня образовались из крестьян, «запроданных» иноземным капитанам торговых судов, у меня появится и кое-какой офицерский состав, так как штатгальтер милостиво согласился обучить наиболее толковых из числа этих пяти сотен еще и навигации и штурманскому делу.

Как докладывал мой агент в Соединенных провинциях, к настоящему моменту больше половины уже успели и до голландских заморских колоний смотаться. Так что и океанских плаваний ребята попробуют… Ну и изрядное число корабельных мастеров, трудящихся на трех моих морских верфях. Последней же по сроку договоренностью были полторы тысячи таких же дворянских и боярских новиков, сейчас плывущих в Амстердам, дабы поступить на службу в самую на данный момент эффективную в Европе голландскую регулярную армию.

И моряки, и будущие солдаты были набраны из новиков, которым, согласно утвержденному мною «Уложению о дворянской и боярской службе», поместья пока не светили. Ибо в соответствии с этим уложением на поместный оклад могли претендовать лишь те дворяне и дети боярские, кои уже успели поучаствовать в каких-нибудь реальных боях и сражениях. То есть показать себя. Что было, как это ни странно, вполне в духе традиций… А последнее крупное испомещение состоялось как раз по итогам Южной войны, когда почти семь тысяч молодых дворян и детей боярских получили новые земли вокруг городов-крепостей бывших засечных черт – Орла, Курска, Белгорода, Воронежа, Тамбова и Царева-Борисова. Во многом потому, что это был лучший способ заселения этих плодородных земель, вследствие постоянной угрозы крымских набегов пока лежащих «впусте». Нет, неиспомещенные земли, считающиеся черносошными, я также потихоньку собирался заселять, но пока идефиксом у меня была Сибирь.

Кстати, тут я провернул и одну авантюру, мобилизовав на помощь как купцов, так и заметную часть изрядно разросшейся и охватившей уже почти три десятка городов Митрофановой секретной службы. Короче, буквально на следующий год после окончания Южной войны в Полесье, на Волыни и на Подолье, изрядно разоренных во время подавления рокоша Забжидовского и сильно нагнутых униатским священством, спешившим выслужиться перед своими католическими хозяевами, начали усиленно циркулировать слухи о том, что-де под русским царем крестьянству живется не в пример лучше и сытнее. Вернее, такие слухи зародились гораздо раньше, сразу после закончившегося пшиком похода Самозванца, во время которого польская шляхта была посрамлена не столько даже на военном поприще, сколько на поприще религиозном. Тогда обо мне впервые пошло множество слухов, естественно, немалую их долю составляли те, что ходили по Руси о моей Белкинской вотчине. Но они – то циркулировали, то затихали, вновь возрождаясь во время новых громких побед царя – избранника Богоматери, каковым русского государя теперь стали считать буквально все православные, а потом снова затихая. Но в этот раз эти слухи возникли вроде как безотносительно какой-либо причины.

Да и не только эти. Так, в очередной раз посмаковав мечты о том, как славно живут православные под рукой такого православного царя, крестьяне из уст в уста передавали весть о том, что есть вот тут, у них, прямо на Подолье или в Полесье, ловкие люди, которые могут за не шибко большую деньгу тайно переправить народ под благословенную руку богоизбранного государя. И… таковые действительно имелись. Причем это были отнюдь не мои агенты, они были «повинны» только в запуске слухов… ну и в паре-тройке самых первых операций, после которых в Полесье и на Подолье с Волынью пришли прямо-таки восторженные вести от бежавших (а еще бы им не быть такими, если первую партию в несколько десятков семей я специально разместил в своих уже обустроенных вотчинах), а… местная нищая, мелкопоместная польская и литовская шляхта. Потому что мои новоиспеченные помещики, у которых в поместьях пока еще не было ничего, кроме земли, зато в карманах звенело полученное за Южную войну серебро, платили таким «переправщикам» за крестьянскую семью от двух до пяти рублей. Что с учетом средней численности каравана беженцев в семь-восемь семей позволяло сим предприимчивым людям зарабатывать за одну ходку сумму, равную годовому доходу с небольшого, но крепкого поместья. А если учесть, что у очень многих шляхтичей, кроме сабли и шляхетского гонора, за душой ничего не было, на подобный доходный промысел кинулось довольно много народу. И большинство были готовы за свой счет вести крестьян на стихийные порядные рынки, образовавшиеся в черниговских, новгород-северских и стародубских землях.