Прыжок - Злотников Роман Валерьевич. Страница 6

На террасе было не слишком людно. Они прошли в дальний конец, там, где от парапета до водяных струй водопада было всего три-четыре лиовена, и казалось, что протяни руку — намочишь ладонь, и облокотились на парапет. Некоторое время оба молчали. Наконец Интенель тихо произнесла:

— Хорошо.

Мастер с расслабленной улыбкой медленно кивнул.

— А… тебе обязательно уезжать?

Ликоэль замер: вон оно, началось… Но затем поднял руку и молча обнял девушку за плечи. А она торопливо продолжила:

— Нет, я не о том, чтобы тебе отказаться от своего долга. Или что ты уйдешь из проекта… Но ведь в этом вашем проекте, наверное, есть какие-нибудь разные задачи. Разные возможности. Может, можно что-то сделать, чтобы ты продолжал участвовать в проекте, но при этом остался со мной?

Мастер повернулся и осторожно поцеловал ее в лоб. В принципе, на первый взгляд в ее предположении была своя логика. Житейская, самая простая, но логика. Но, о, Боги, если бы она знала хоть сотую часть того, к чему их готовили там, в лагере, она никогда бы не задала такого вопроса. Потому что тогда бы ей было абсолютно понятно, что их готовили не для того, чтобы остаться на Киоле. Их готовили для того, чтобы ринуться в пекло…

— Знаешь, — осторожно начал Ликоэль, — я думаю, то, что нас с тобой еще никто не потревожил, как раз и показывает, что пока проект может обойтись без меня. Мои командиры — очень чуткие люди, хотя с первого взгляда о них этого никогда не скажешь. Но потом… — И тут он почувствовал, как напряглись под его рукой девичьи плечи. А потом Интенель резко выпрямилась и сказала:

— Пошли, мне уже здесь надоело. И потом эти раскричались. — Она неприязненно покосилась на плотную группу спорщиков, подобную тем, что кучковались внизу, у фонтанов, образовавшуюся на террасе, пока они смотрели на водопад. Ликоэль согласно кивнул. Слушать пустопорожние рассуждения, на все лады обсасывающие, как не прав Беноль, и как вообще Цветной, да еще почитаемый, как самый могучий интеллект Киолы, мог дойти до такого падения морали, ему совершенно не хотелось.

Они уже дошли до ступеней, ведущих с террасы, как вдруг до Ликоэля донесся громкий возглас одного из спорящих:

— А я говорю, что Беноль прав, прав! Насилие должно вернуться в наше общество!

Ликоэль затормозил и оглянулся. Интенель попыталась было потянуть его за руку дальше, но он мягко придержал ее и, коснувшись губами ее щеки, прошептал:

— Подожди, мне хочется послушать.

Девушка недовольно сморщилась, но ничего не сказала и молча пошла за ним к плотной кучке спорящих, не отпуская его руку.

Они подошли к толпе, собравшейся вокруг нескольких отчаянно спорящих людей. Их было трое — высокий худощавый парень со странно выглядящей вздыбленной бородкой и глазами навыкате, девушка со слегка заторможенным взглядом и лощеный красавец с волосами, раскрашенными в несколько цветов и уложенными крупными завитками. Впрочем, как выяснилось позже, девушка практически не участвовала в споре, ограничиваясь обожающими взглядами, которые она время от времени бросала на красавчика.

— Значит, ты отвергаешь весь путь, который прошла наша цивилизация за столько тысячелетий, все достижения нашей культуры, и утверждаешь, что Белый Эронель ошибся?

— Да, да! — Голос бородатого взлетел едва ли не до визга. — Да, это именно так. Философские построения Белого Эронеля содержат в себе ошибку. Причем — системную. Они основываются на ошибочном предположении, что разум, достигая определенного уровня развития, автоматически отказывается от насилия. Потеря доказала нам, что это не так. Но мы до сих пор закрываем глаза на правду, пытаясь изобрести какие-то непонятные, совершенно нежизненные конструкции, этакие философские кадавры, пытаясь одновременно и ничего не менять, и что-то сделать с Потерей. Чем еще это может закончиться, кроме как еще одной Потерей? Когда же мы наконец позволим себе открыть глаза и назвать вещи своими именами? А не прятаться за витийством и словесными кружевами!

Красавец презрительно искривил губы и… тут он заметил Интенель. Ликоэль протолкался к самому центру плотной толпы, так что они с Интенель стояли буквально в нескольких шагах от спорящих, прямо за спиной бородатого. Вернее, за его спиной стоял мастер, а Интенель чуть в стороне, так что ее великолепная фигура была отлично видна красавчику. Он на некоторое время выпал из спора, чего, впрочем, его громогласный оппонент совершенно не заметил. Несколько мгновений красавчик приценивающимся взглядом откровенно ощупывал Интенель, а затем бросил пренебрежительный взгляд на Ликоэля, и на его губах заиграла легкая и слегка презрительная усмешка… И мастер почувствовал, как руигат внутри него, все это время практически сладко спавший, внезапно проснулся и повел сердитым взглядом. Подобные субчики Ликоэлю были знакомы. Они очень любили пребывать в центре внимания, эпатировать, удивлять, покорять, но сами никогда не доставляли себе труда стать кем-то, научиться чему-то, причем серьезно, основательно. Нет, это было не для них — слишком нудно. А вот подковырнуть, раскрутить человека на какую-нибудь эмоцию — страх, отчаяние, недоумение, боль — это да. В этом они короли. Но этот паразит, самоутверждающийся за счет унижения других, даже не подозревал, что на этот раз он не на того нарвался…

Между тем, красавчик развернулся к бородатому.

— Ну хорошо, допустим, только допустим, что отказ от насилия — ошибка, и нашему обществу не помешало бы вернуть некие элементы насилия обратно. Но как ты себе это представляешь? Кто и как будет нам это возвращать?

— Это, это… — бородатый наморщил лоб и даже нетерпеливо прищелкнул пальцами, — этого не будет делать никто. Это произойдет само собой. Насилие искони присуще биологическому объекту, который мы называем человеком. Оно… инстинктивно для него! Вспомните реакцию ребенка на негативное воздействие — оттолкнуть, напугать, ударить! И только воспитание, извращающее и подавляющее естественные реакции человека, приводит к тому, что мы начинаем испытывать отвращение к насилию. К этому свежему и природному инстинкту, без которого, я утверждаю это, человек просто не может называться человеком! — Бородатый с победным видом окинул взглядом всех собравшихся. А красавчик снова скривил рот в презрительной усмешке. Похоже, презрение было самой распространенной эмоцией среди всех, которые он предпочитал испытывать.

— Это — чушь. Насилие — это пережиток неразумности, это наследие наших животных предков, это…

— Ты говоришь штампами, — взвился бородатый, — вбитыми в тебя нашей убогой системой воспитания…

— Уйдем отсюда, — наклонившись к уху мастера прошептала Интенель. — Мне неприятно, как он на меня смотрит.

Ликоэль молча кивнул и уже собирался развернуться, как вдруг красавчик сделал раздраженный жест рукой и, сделав несколько шагов, остановился в одном шаге от мастера, упер в него взгляд и громко произнес:

— Ты приводишь аргументы, которые бездоказательны.

Так, что мастеру даже в первый момент показалось, что он обращается именно к нему. Но это было ошибкой. Просто, похоже, у красавчика был этакий безотказный прием. Вот так, выкатив глаза, воткнуть взгляд в человека в упор и… обычный человек действительно имел все шансы потеряться в такой ситуации, смутиться, занервничать и сдаться перед этой беспардонной наглостью. Но Ликоэлю даже стало немного смешно. Этот глупенький и не подозревает, что такое поймать на лезвие боевой нож, направленный тебе в горло или в левое легкое. И испытать мгновенное счастье оттого, что успел, перехватил, парировал. И сумел увернуться от боли. Но именно мгновенное, потому что стоит долю секунды промедлить, и это лезвие ударит куда-нибудь еще. Или прилетит другое. А тут всего лишь взгляд мелкого наглеца. Ну, смешно же…

— Я? — несколько недоуменно отозвался бородатый. Так же введенный в заблуждение тем, что красавчик пялится на Ликоэля.

— Ты. — Красавчик вздернул уголок верхней губы в совсем уж презрительной гримасе. — Если уж ты утверждаешь, что насилие — это инстинкт, так докажи это. Ведь все мы знаем, что врожденные инстинкты нельзя устранить насовсем.