Путь к Порогу - Корнилов Антон. Страница 12
Лист подорожника, приложенный к раненой щеке, быстро унял кровотечение, но рана все равно смотрелась страшновато. Потом Бин заявил об ужасном голоде, разыгравшемся, очевидно, вследствие переживаний, и предложил Каю заглянуть к нему домой, перехватить хотя бы краюху хлеба. «Мамаша все равно спит, — сказал Бин. — Она так рано никогда не просыпается», — добавил он, глянув на солнце, которое уже клонилось к горизонту. Кай, вспомнив, что сегодня так и не успел позавтракать, предложение поддержал.
Но ожидание Бина не оправдалось. На его беду, мамаша не спала. Вообще-то Кай давно уже ее не видел (Бин никогда особо не приглашал в гости) и, разглядев сейчас, поразился: какая же все-таки красивая мамаша у Бина, прямо как графиня, а то и королева! Лицо белое-белое, губы красные-красные, платье такое пышное, что под подолом свинью с десятком поросят спрятать можно. Только руки, хоть и унизанные перстнями с громадными тусклыми камнями, крестьянские — темные, с узловатыми пальцами. Когда перед ней предстал раненый сын, она всполошилась и первым делом прокляла разбойника и душегуба Кая, втравившего Бина в ужасную драку, а вторым — пустила в ход тряпки и настойку благоцвета. Голова Бина мгновенно стала похожа на капустный кочан. Дальнейшие этапы лечения Кай наблюдать не стал. Он подхватился прочь, как только мамаша Бина отвлеклась от отпрыска и, очевидно вспомнив о непрошеном госте, обернулась к камину, у которого стояла массивная закопченная кочерга.
А с Перси даже поговорить не пришлось. На стук в окошко выглянула конопатая Тонка, — младшая сестренка Перси, и, ковыряя в носу, сообщила:
— А он отрубей обожрался, которые для индюка приготовили. Лежит, охает. Папка его драть хотел, а потом не стал. Сказал, что на Парад Ремесел его самого вместо индюка зарежет и зажарит. Жалко вообще-то… — серьезно добавила Тонка. — Перси хороший, он мне куклу из соломы сделал.
— Может, и не зажарит, — обнадежил девчушку Кай, — может, передумает…
Так и пришлось Каю возвращаться домой одному. Дома он застал дедушку Гура, который, проспав весь день, теперь ужинал (или, точнее сказать, завтракал) перед выходом в ночной караул. Хотя на столе снеди было точно в праздничный день — и жареная курятина, и пареная картошка, пересыпанная сочными корешками мясоеда, и кукурузная каша с чесночной подливкой, — дедушка ел без аппетита и недовольно бурчал под нос. Мол, чтоб хапуны уволокли этого премудрого господина Сули в огненные реки Темного Мира за то, что придумал этот проклятый караул. Толку с караула как с навозной мухи — людям только надоедать стуком колотушек, и больше ничего. Ведь как господин городской голова порешил: ночной караул покой горожан оберегать должен от воров и буйных пьяниц, а на деле что получается? Настоящих воров ловить — специальный навык нужен, а насчет буйных пьяниц, так некоторые из караульных любому выпивохе-буяну сто очков вперед дадут.
Взять того же проклятущего Гаса. Ну зачем этого никчемника в караул назначили? Явился он не проспавшись, кожаный шлем нацепил набекрень, а выданное копье волочил за собой, как беременная баба — метлу. И это еще полбеды. К полуночи сбежал в трактир и так там нажрался, что какого-то приблудного кобеля принял за собственную козу и пытался его подоить. Когда у него это по понятным причинам не получилось, Гас обиделся сразу на весь свет и решил выместить злобу на кузнеце Собе, которого с пьяных глаз перепутал с одноруким и колченогим городским нищим Стифом. Кузнец Соб единым могучим ударом положил конец заблуждениям Гаса и едва не положил конец самому Гасу…
Кай, уплетая кукурузную кашу, слушал дедушку Гура, и ему почему-то казалось, что дедушка говорит вовсе не то, что хочет сказать. Дедушка как-то странно посматривал на матушку, которая, непривычно возбужденная, металась от плиты к столу. То и дело принималась чистить метелкой и без того вычищенные комнаты и несколько раз вполголоса запевала одну песню, ту, что вчера вечером пел ей рыжий Корнелий: о славном рыцаре, у которого могущественный колдун похитил возлюбленную, и он (рыцарь то есть) дал с горя обет жениться на первой встречной. А встретилась ему уродливая нищенка, которая впоследствии и оказалась той самой возлюбленной, заколдованной, конечно, колдуном, потому что не ответила взаимностью на его порочную страсть. Запевала и тут же обрывала себя. Поев, дедушка взял с собой узелок с едой, направился к выходу, а на пороге остановился.
— Ну, Анна!.. — проговорил он, сведя на переносице седые брови. — Ну смотри у меня!..
Матушка на это непонятное предупреждение только покраснела и опустила глаза. Впрочем, когда дедушка ушел, она снова запела песню — уже в полный голос и нисколько не стесняясь.
«И чего дедушка злится? — подумал Кай, с полным животом направляясь во двор. — Хорошая же песня…»
Он взгромоздился на плетень, высматривая в сгущающихся сумерках вертлявую фигуру менестреля и его громадного спутника-огра. Матушка тоже не единожды выходила на крыльцо.
— Кай! — звала она. — Сынок! Темно уже, пора спать ложиться!
Какое там — «ложиться»! Кай только фыркал в ответ, а матушка, как ни странно, не настаивала. Возвращалась в дом, с тем чтобы через четверть часа снова выглянуть и позвать.
«Неужто не придет? — забеспокоился Кай, когда уже совсем стемнело. — Обещал ведь!»
И только он так подумал, как вблизи раздались тяжелые шаги, и знакомый голос проговорил:
— Здесь, что ли? Ни хрена не помню… Эй, дружище Ххар! Хватит задницу чесать. Отсидел, что ли, за день, бездельник? Ну-ка глянь… Этот дом или какой другой?
— Этот! — закричал Кай, слетая с плетня. — Сюда, господин Корнелий, сюда!
Глава 3
Как того и следовало ожидать, Корнелий был уже крепко выпивши. Очевидно, он все-таки разыскал в городе таверну, хозяин которой не являлся таким скупердяем, как толстозадый Горн, и в отличие от него следовал обычаям, по которым менестрель платит за выпивку исполнением песен и баллад.
Огр, устало рыкнув, опустился на землю и вытянул громадные ножищи. А рыжий Корнелий брякнулся на крыльцо и хлопнул по плечу Кая, немедленно присевшего рядом.
— Ну как дела, сэр Кай Гибельный Клинок? Скольким ограм сегодня удалось пронзить поганые сердца и прочие части тела? Вижу по глазам… — тут менестрель громко икнул, — что для десятка-другого злодеев этот день вряд ли может считаться счастливым. А?
Кай не успел ответить. Корнелий вдруг шумно втянул ноздрями воздуха, покрутил рыжей башкой и, наткнувшись взглядом на открытое окно, непонятно для мальчика рассмеялся:
— Ох уж эти кумушки! Всегда одно и то же… — и на мгновение сладко зажмурился.
«Какие еще кумушки? — внутренне удивился Кай. — Что-то матушка не показывается. Слышала же, что господин Корнелий пришел…»
Менестрель пошарил за пазухой и вытащил глиняную фляжку.
— Дедушка ушел? — деловито осведомился он.
— Ага, — кивнул Кай.
— Ну. — поднял Корнелий фляжку. — Тогда за дедушку!
Выпив, он снова расслабленно икнул и откинулся на ступеньки.
— Господин Корнелий! — вспомнил Кай вопрос, который так обеспокоил его днем.
— Мм? — не открывая глаз, отозвался менестрель.
— Господин Корнелий, а в наши дни?
— Что «в наши дни», сэр Кай Непобедимый Истребитель Чудовищ?
— Ну рыцари… Те, про которых в балладах поется, они в старину жили. А в наши дни? Неужели нет ни одного, о ком можно сложить балладу?
— Не-а… измельчали нынче дворяне, — бездумно ответил Корнелий, потом открыл глаза, глянул в вытянувшееся лицо мальчика и усмехнулся: — То есть, конечно, есть. Как же им не быть. — Он поднял голову. — Орден Горных рыцарей, — проговорил таким тоном, будто сообщал само собой разумеющееся. — Неужто ты не слышал про Горных рыцарей?
— Н-нет…
— Неужто в вашей глуши и про Пороги уже забыли? — удивился менестрель.
— Пороги?.. — повторил мальчишка.
Про Пороги-то Кай слышал. Немного, но слышал. Похоже на сказки, да только это вовсе никакие не сказки. Будто есть такие места, где обычный мир — тот, в котором живут люди, гномы и всякие другие разумные существа, давно уже привыкшие и притершиеся друг к другу, — немного того… трескается. Ничего ведь вечного не бывает. И самый прочный камень дает трещину. А из той трещины, говорят, нет-нет да и пролезет какая-нибудь тварь из другого, неведомого мира. Может, из самого Темного Мира, где обитают демоны, а может, из такого места, которому даже названия нет на человеческом языке. Только говорят, что давно уже твари не показываются. Спокойно на Порогах, трещины мира затягиваются мхом времени…