Путь к Порогу - Корнилов Антон. Страница 45

Не один десяток лет о них ни слуху ни духу не было. Даже торговцы, известные трепачи и врали, ни одной, самой маленькой, истории не привозили… И что теперь делать?

Марал от испуга задал драпака, а куда — про то никому не сказал. Деревенские из Лысых Холмов еще неделю носу из своих халуп не высунут и вблизи «Золотой кобылы» не объявятся. Господин графский мытарь Симон впервые за свою сознательную жизнь второй день подряд трезвый ходит. А эти сучки, Сали и Шарли, сбежали в деревню, и никакой руганью, никакими уговорами, угрозами и посулами их убедить остаться не удалось. Даже глухонемой Джек сидит в конюшне и выходить отказывается. На всю харчевню только он сам, Карл, и остался. Ну еще Лыбка, дура набитая, из-за тупости своей слабо понимающая что к чему. Беднягу Сэма, лежащего в одной из комнат, полумертвого от страха и ран, и Марлу, тоже, кстати говоря, против обыкновения притихшую, можно в расчет не брать. Так вот и получается, что приходится четырех гадов-болотников и этого проклятущего щенка обслуживать одному…

Карл пнул ногой метлу и вслух злобно выругался. Потом, спохватившись, зажал себе рот рукой. Чего доброго, услышат… Услышали же, сволочи, когда он вчерашней ночью, втихую собрав денежки в кошель, выводил израненного Сэма во двор. И как тихо шли — ни половицей не скрипнули, не дышали почти! А во дворе, возле конюшни с уже оседланным и приготовленным для бегства вороным жеребцом, ждал их этот старик… Который — как самолично видел Карл — еще минуту назад сидел над кружкой пива в пустой трапезной, одиноко над чем-то размышляя или даже, может быть, подремывая. Дождался и доступно объяснил, что самым лучшим решением для Карла будет остаться в харчевне и добросовестно выполнять свои обязанности.

Вообще, странно, что болотники его до сих пор не казнили. Ведь душегубы они отчаянные. Бона как они его уходили…

Подождав немного и убедившись, что ответной реакции со стороны всевидящих и всеслышащих болотников можно не опасаться, Карл подошел к лохани с водой и поглядел на темное, колышущееся отражение.

Правая щека его вздулась красным пузырем. Похоже было на то, будто Жирного Карла кто-то схватил за ухо и с силой повозил физиономией по шершавой каменной стене. Одно слово — душегубы!

И самое поганое: ведь знают, что щенок сына его покалечил, а заставляют самого Карла за щенком ухаживать! Того и гляди, Сэма с кровати сдернут, велят ему горшок псенка выносить. Нелюди! Вот как издеваются! Правду говорят, нет в них сердца человеческого, в болотниках…

На следующее утро Кай выбрался из своей комнаты. Позавтракав бульоном, который принесла ему в трапезную Лыбка, он вышел во двор, где Жирный Карл, пыхтя и обливаясь потом, колол дрова. Мальчик попятился было, готовясь убежать, но на крыльце за его спиной откуда-то появился один из этих странных людей — Крис, средних лет коренастый мужчина с широченными плечами. С первого взгляда неповоротливый и неловкий, этот Крис, как уже успел заметить Кай, двигался настолько тихо, что его не то что не было слышно — пламя свечи не колыхалось, когда он проходил мимо.

Наткнувшись спиной на Криса, мальчик обернулся и встретился с ним взглядом. Что-то такое было в серых глазах мужчины, что-то, что заставило Кая выпрямиться и пройти через весь двор, даже не посмотрев на Карла, — что-то, чему мальчик не сразу подобрал слово. Спокойная сила — вот, пожалуй, что читалось во взгляде Криса. Это в обшем-то незначительное открытие поразило мальчика. К вечеру, поразмышляв над этим и понаблюдав за удивительной четверкой, он понял: эта сила — главное, что есть в них во всех. Сила и уверенность. Понимание собственной силы не оставляло места для страха и ненависти. А еще они были абсолютно и безоговорочно уверены в том, что делают, и потому — спокойны и невозмутимы.

Но он-то, Кай, был вовсе не таким! Если искалеченный Сэм теперь не возбуждал в нем никаких чувств (включая и жалость), то Жирного Карла Кай боялся и ненавидел всей душой. Даже больше ненавидел, чем боялся.

Пожалуй, он улучил бы момент и напал на бывшего своего господина с ножом, если б у него было побольше времени, чтобы окончательно окрепнуть. Пусть не одолел бы, но… будь что будет!..

Однако на следующий день, когда Герб убедился, что мальчик может есть твердую пишу и довольно сносно сидит на лошади, они, уже впятером — Герб, Трури, Рах, Крис и Кай, — покинули Лысые Холмы.

Кай, ехавший впереди процессии, в одном седле с Гербом (перед стариком, потому что сзади не было места из-за огромного тюка, с которым Герб сюда и приехал), неожиданно подумал, что вот уже несколько дней его мысли не возвращались к Северной Крепости.

Часть третья

Начало пути

Глава 1

Дорога бежала вперед, ныряла в светлые зеленые перелески, поднималась на холмы, покрытые выжженным солнцем песком, точно плешивые головы, щедро усыпанные перхотью, опускалась в низины, где под копытами коней чавкала жирная грязь. Дорога то расширялась в две колеи от колес телеги, то сужалась до едва заметной в траве тропинки. Герб с Каем ехали впереди, за ними на расстоянии в половину лошадиного крупа, не переставая насвистывать, трусил Трури, замыкали процессию Pax и Крис. Похоже, они были старыми друзьями, потому что кони их шли бок о бок, позволяя всадникам изредка обмениваться короткими, негромкими фразами. Монотонно поскрипывали большие тюки, укрепленные позади седел на каждой лошади.

В пути вообще разговаривали очень мало. Кай еще в первый день путешествия подумал: эти четверо так давно знают друг друга и, должно быть, так много перенесли вместе, что все темы для разговоров уже исчерпаны. Чем больше он наблюдал за этими людьми, тем больше убеждался: кажется, они знают что-то такое, большое и глубокое, на фоне чего обычные разговоры представляются попросту излишними.

А что он знал об этих людях?

Главное — это то, что они спасли его, выходили и увезли из проклятой харчевни. Они спокойно и уверенно восстановили справедливость, правда, не совсем такую, какую хотелось бы Каю. Если Герб и его спутники убедились в том, что Сэм, Жирный Карл и староста Марал со всеми его прихвостнями — настоящие преступники, почему они даже не попытались наказать их? Точно им не было до них никакого дела. Уезжая, Герб даже расплатился по счету с Жирным Карлом. Тем не менее эти люди чрезвычайно нравились Каю — таких, как они, он никогда не встречал. Поэтому (больше инстинктивно, чем осмысленно) мальчик очень хотел понравиться странной четверке. Как и они, он молчал, не приставая с расспросами и не произнося слов, в которых не было острой необходимости. Впрочем, у его молчаливости была еще одна причина — он все же не совсем оправился после последних кошмарных событий.

Вдобавок Кай слышал, как там, в «Золотой кобыле», Герба, Трури, Раха и Криса называли болотниками. Что означало это слово, он не знал, но понял, как обитатели харчевни произносят это слово — с суеверным ужасом.

Что ж, болотники так болотники…

К вечеру первого дня путешествия Кай все-таки решился задать Гербу вопрос: «А куда мы едем?»

— Домой, — улыбнувшись, ответил старик. — На Туманные Болота.

— Вы там живете? — спросил мальчик, подумав: «Вот оно что! Вот почему — болотники!»

— Да.

— А где это? Далеко? — Да…

Первую ночь они провели в какой-то случайной таверне, рангом много ниже «Золотой кобылы» — попросту большой, огороженной высоким забором хижине, где лошадей привязывали к деревьям, а путники все вместе ели, пили и спали в единственной комнате.

Второй раз переночевали на постоялом дворе, стоящем на краю большой деревни, — тот оказался много шикарнее харчевни в Лысых Холмах. Трапезная занимала весь первый этаж огромного каменного дома: если сесть в одном конце зала, противоположную стену было уже непросто увидеть в табачном дыму и чаду факелов и светильников.