Рыцари порога.Тетралогия - Корнилов Антон. Страница 25

Кай поднялся. Он задыхался, кровавые пятна плавали перед его глазами. Во рту было солоно, а голова жутко гудела. Он все еще не был напуган. Он был ошарашен. Он чувствовал себя примерно так же, как и в ту страшную ночь в хижине дедушки Гура — лицом к лицу с настоящим кровожадным врагом. О том, что мальчишечья драка может быть такой по-взрослому жестокой, он никогда не думал.

Перед ним появился Гилль с искаженным от ненависти лицом. Кай тут же упал от тяжкого удара в челюсть. Он поднялся опять, но парень умело достал его еще раз. Кай запрокинулся назад, и его моментально снова сбили с ног.

— Ну теперь молись, гнида!.. — услышал он.

Не имея сил встать, он сжался, ожидая очередной серии ударов. Но почему-то его никто не трогал. Капали медленные секунды, но ничего не происходило.

— Вот разбойники! — послышался чей-то незнакомый голос совсем рядом. — Вот уж душегубы! Четверо на одного…

Кай поднял голову. Мальчишек не было видно. А над ним стоял здоровенный мужик. Наголо бритая большая голова его сияла под утренним холодным солнцем. Лицо тоже было брито до синевы. Несмотря на холод, мужик был гол до пояса, а на его широченной груди, покрытой давними шрамами, блестели капли пота. Такого великана Каю еще не приходилось видеть — мужик, наверное, всего на голову был ниже огра Ххара, а по объему мускулов, пожалуй, не уступал ему.

— Давай-ка… — проговорил мужик и, взяв Кая за руку, легко вздернул на ноги. — Ух, как тебя… Рожа прямо как яичница. А я слышу, орет кто-то. Выглянул, а тут вон оно что… Ну разбежались, конечно. Знают меня… Досталось тебе, брат. Ну чего молчишь? Меня Танком кличут. Кузнец я здешний. А ты, я слыхал, Барон?

Кай прокашлялся.

— Не Барон, — выговорил он. — Кай…

Мужик как-то по детски удивился. Вообще, приглядевшись, Кай заметил, что в лице его было много детского: бесцветные брови, широко распахнутые голубые глаза, пухлые губы и, главное, простовато-наивное выражение, будто этот человек каждую секунду был готов добродушно рассмеяться.

— Ишь ты!.. Не барон. А я-то думал, и впрямь голубых кровей… А оно во как. — Он все-таки рассмеялся. — Нашим-то только дай языком помолоть… Барон, вишь как. А чего с этими головорезами не поделил?

Кай пожал плечами.

— Ага, — серьезно проговорил Танк. — Понял. Чужака они в тебе видят, — глубокомысленно заключил он. — Теперь проходу не дадут. Ты вот что… — неожиданно сменил он тему. — Ты в следующий раз, как полезут, сам первый не кидайся. А то получается, на одного кинулся, других не видишь, а они-то как раз в это время… — Кузнец еще раз оглядел мальчика с головы до ног, сочувственно поцокал языком и, прицепив ведро к крюку, спустил его в колодец. Вытащил ведро и сказал: — Ну-ка, подставь руки. Умоешься немного, а то глядеть страшно. Мамка небось перепугается…

Кай тогда сразу почувствовал в этом Танке что-то неуловимо родное, что-то притягивающее. Хотя деревенский кузнец вовсе не был похож на менестреля Корнелия, все-таки что-то общее у них было. К тому же Танк казался проще и ближе рыжего менестреля.

Этот верзила разговаривал с мальчиком так, как взрослые никогда не разговаривают с детьми — будто ничуть не считал себя выше Кая. Пока он умывался, Танк, помогая ему, спрашивал про матушку, про папеньку, про то, как живется в городе и почему случилось так, что Кай с матушкой стали жить в Лысых Холмах. Кай отвечал искренне и подробно. Сколько уже времени никто так не разговаривал с ним!

— Забавный ты малый, — заключил Танк, когда Кай привел себя в порядок. — А насчет этих разбойников… Заклюют они тебя. Вишь, смелость в тебе есть, а вот силенок маловато. Да и драться совсем не умеешь.

Последнее высказывание поставило Кая в тупик. Как это — он не умеет драться? Да сколько поединков на деревянных мечах он провел, из скольких выходил победителем! Если бы у него сейчас был с собой меч, он бы показал!..

Выслушав мальчика, Танк расхохотался:

— Показал бы!.. Как носом землю пахать! Да рази ж ты не видишь: этот Гилль тебя и с завязанными глазами уложит. Потому как сноровка у него имеется… Ну ладно, вали домой. И я пойду. А то зябнуть начал после кузницы-то. Забегай, если что… Вона я где живу.

Обернувшись, Танк указал мускулистой ручищей на крытую камышом кузницу и низкую хижину, притулившуюся рядом с ней. Из маленького окошка вдруг выглянуло некрасивое рябоватое женское лицо, и Кай первый раз услышал пронзительный голос горбатой Айны:

— Чего ты там рассусоливаешь, орясина! А ну быстро к горну! Господин Карл уж два раза присылал, а у тебя все не готово! Четвертый день, как господин Карл решетки заказал, а он языком стоит мелет непонятно с кем!.. А ну живо!..

Огромный Танк втянул голову в плечи и заторопился.

— Пойду я, ага… Вишь, как она… Дело делать надо…

Вернувшись домой, Кай матушку не застал. А на ворчанье Бабани, что, мол, бандитом растет, в драку лезет, перед добрыми людьми позорит, морду полосует да штаны рвет, а штаны не морда, сами не заживут, их чинить надо, отделался невнятными объяснениями своей невиновности, ничуть, впрочем, не подействовавшими. Когда старуха успокоилась, он попытался расспросить ее о кузнеце и в ответ получил следующее:

— Вот уж истинно — варнак к варнаку тянется! Нашел себе приятеля! Да этот Танк-то самый главный душегуб в округе и есть! Нездешний он, перекати-поле, сам мать-отца своих не знает. Одно название, что кузнец, а на самом деле — разбойник! Он разбойником и был. Сам-то не похвалялся, нечем тут похваляться, понятное дело, добрые люди сказывали. По восточным морям на кораблях плавал, прибрежные города грабил и торговых людей топил. Там и выучился людей калечить!

Кай оторопел. Никак ему не верилось, что добродушный верзила был когда-то морским разбойником. Шрамы у него на груди… Так мало ли где пораниться можно. Врут, поди, деревенские. О том, что болтать и напраслину наговаривать жители Лысых Холмов горазды, мальчик уже по собственному опыту знал. Он и сказал об этом Бабане. Вернее, только начал говорить, старуха так раскричалась, что Каю пришлось прикусить язык.

— Дожила, на старости лет вруньей называют! И кто? Кутенок паршивый, голодранец! Да этот Танк еще лет пять назад шестерых покалечил… Чуть до смерти не убил. Трое через полгода умерли, двое — через год. Один только из тех шестерых посейчас живет — Бад. И у того левая рука с той самой ночи не поднимается. Потому и зовут — Сухоруким. Праздник был! Добрые люди что на праздник делают? Вино пьют, песни поют да шутки шутят. А этот верзила тогда и месяца у нас не прожил, никто его и не знал толком. Не говорил ни с кем — бирюк бирюком. Вот и решили его немного растормошить…

И вышло по рассказу Бабани, что «добрые люди», попив вина и попев песен, возжелали в честь выдавшегося в тот год обильного урожая пришляка раздеть догола, свиным жиром вымазать, обвалять в кукурузной трухе, что после обмолота остается, и выпустить на поле бегать. Так в старину делали, чтобы духов посмешить в награду за урожай. И двинулись почти что всей деревней к наскоро сложенной из камыша хибаре, где тогда Танк жил. С факелами и дубинами пришли. Только пришли своим ходом, а обратно бегмя бежали. Правда, не все. Шестеро у хибары лежать остались. Еще трое сами уползли. О той ночи долго судачили. Говорили, когда к хибаре подошли, Танк уже не спал. Вышел глянуть, что за шум. Тут и кинулись на него со всех сторон. А что случилось потом, наутро никто толком сказать не мог. Здоровые мужики разлетались, будто котята. Через пару минут Танк стоял один над шестью бесчувственными телами. У двоих были переломаны руки и по нескольку ребер — и эти двое отделались легче остальных. Четверо видимых повреждений не имели, но, очухавшись, стали жаловаться, что «нутро болит». Так и померли, кто через полгода, а кто через год. Те трое, что уползли своим ходом, — их Танк даже не тронул. Их свои же деревенские посшибали, когда наутек ринулись.

Кай на Бабанин рассказ ничего не сказал. «Врет она все», — подумал он. А на следующее утро, хоть спина и лицо здорово ныли после вчерашнего, первым делом побежал в кузницу. На его счастье, Айны дома не оказалось — ушла к какой-то соседке по своим бабьим делам. А Танк приветствовал мальчика дружески. Он был в кузнице, заканчивал решетки для Жирного Карла. Кай вызвался раздувать горн и за работой осторожно завел разговор о той драке, случившейся пять лет назад. Тут и выяснилось, что ничего Бабаня не врала.