Собор - Злотников Роман Валерьевич. Страница 29

Конрад помолчал, осмысливая незнакомые понятия, снова бросил взгляд на проносящиеся за окном гробообразные строения и улыбнулся.

Бьерн появился, когда уже стемнело. Он прикатил на «саабе». Въехав в ворота, он поставил машину на площадку, под навес, вылез, нарочито игнорируя стоящих рядом Конрада и Ивана, обошел машину. Пару раз стукнул каблуком по колесу, повернулся, буркнул:

— Чтоб я еще раз рискнул приехать сюда на машине… — и обнял обоих.

Вечером они сидели вокруг камина и вспоминали, вспоминали, вспоминали…

Утро началось с поездки на рынок. Затем Иван поехал в Шереметьево встречать Эльху и Фила, а Бьерн и Конрад остались на хозяйстве. Когда Иван вернулся из аэропорта и они втроем с Эльхой и Филом наконец вышли к костру в глубине леса, их уже ждали. Сашка жарил шашлык над углями, а Конрад и Бьерн резали хлеб и откупоривали бутылки с настоящим грузинским «Хванчкара». Сыч сидел на бревне, вытянув к костру босые ноги, и блаженно жмурился.

Это была ночь тепла и покоя. Они сидели, глядя на огонь костра, и наслаждались тем, что снова вместе. Сашка уважительно помалкивал, время от времени исчезая, чтобы разыскать в лесу валежника или сбегать до дома за новой порцией мяса или печенки. Сыч молча слушал их безмятежные голоса, и от него веяло покоем.

Утром по лесу потянуло туманом. Длинные белые языки ползли между деревьев, извиваясь, как полузамерзшие на предрассветной прохладе змеи. Сашка, повинуясь легкому жесту Сыча, исчез, едва начал светлеть восток. Сыч тяжело вздохнул, взглядом притушил угли костра и разбудил задремавших было воинов.

— Что ж, дети, пора вам со Старшими познакомиться.

Иван тут же согнал легкую дрему:

— С кем, мудрейший?

Сыч лишь кивнул на деревья. Все обернулись и увидели в широком клубе тумана седого великана. Он молча вышел на поляну и остановился, глядя на кострище. Туман над черными углями сгустился и осел мелкими стылыми капельками. Гость хмуро отступил назад и уселся под разлапистой сосной. Второй возник с другой стороны кострища. Вроде как большая муравьиная куча, весь в старой хвое и ломаных веточках. Тоже первым делом глянул в угли, после чего уселся напротив. Третьей была женщина. Она появилась у согнувшейся березы. Неторопливо обвела взглядом поляну, задержав его на кострище, посмотрела на пришедшего с туманом и, улыбнувшись, осталась стоять, облокотившись спиной о белокожее дерево. Некоторое время все молчали. Наконец женщина смешливо сморщилась:

— Ну что, ведуны, долго так сидеть надумали? Гость, пришедший первым, буркнул, сурово хмуря брови:

— Охолони, Рогнеда, еще Кий не объявился.

— А когда Кий вовремя объявлялся, Map? — сварливо проворчала женщина. — Вас-то с Лавритасом Вещий еле на свет божий выволок.

Тот, кого назвали Маром, вспыхнул и попытался что-то сказать, но вдруг дохнуло ветерком, полосы тумана растаяли, будто смытые свежей струей. Раздался выводящий незатейливую мелодию свист. И на поляну из леса выскочил крепкий мужик в телогрейке, сапогах и кепочке набекрень.

— Что, Map, опять брюзжишь? — весело поинтересовался он, оглядел присутствующих прищуренными глазами, мельком посмотрев на воинов и, так же как остальные, задержавшись взглядом на остывшем кострище. — Ну что, брате, младшим так и не представились? — С этими словами он подошел к воинам: — Привет. — Мужик протянул Ивану руку. — Я Кий, этот бирюк, — он кивнул на пришедшего с туманом, — Map, там сидит и хихикает Лавритас, а эта язва, что всех всегда подзуживает, зовется Рогнеда, хотя, когда ее последний раз так называли, она и сама не помнит.

— Как же, — тут же отозвалась женщина, — аккурат за минуту до твоего появления. Шляешься невесть где.

— Отчего же невесть где, — улыбнулся Кий, — мы тут недалеко, под Лобней, дачки ладим с армянами.

Map возмущенно фыркнул. А Лавритас не выдержал и расхохотался. К нему присоединился звучный голос Сыча, а потом и самого Кия. Отсмеявшись, он сказал:

— Вот так-то, детки. Каждый из волхвов свою дорожку выбрал. Я потихоньку домишки лажу, когда маленькие, а когда и поболе. Map с Лавритасом по лесам шастают. Первый от самомнения, а второй по дурости своей. Тоже мне, зверь дикой нашелся. А Рогнеда ворожит потихоньку да местному приходу пакостит по-мелкому. Уж тысяча лет прошла, а она все с попами воюет, успокоиться не может.

Map вздернул бороду и спесиво произнес:

— Коль тебе любо свое достоинство волхва в грязь втаптывать, тем и живи, а мне сие невместно!

— Во, — обрадовался Кий, — и говорить-то по-нормальному не может, а туда же, учитель, едрена копоть.

— Хватит, брате, — негромко сказал Сыч, и все мгновенно замолчали.

Сыч поднялся. Map и Лавритас вскочили на ноги, и все пятеро образовали круг над кострищем, склонив головы так, что они касались друг друга. Старшие постояли несколько мгновений, потом разомкнули круг. Лавритас с сомнением покачал головой. A Map глянул на воинов и презрительно поджал губы:

— Где ты только нашел таких, Вещий? Тоже мне воины.

Кий в свою очередь посмотрел на них, подмигнул и елейным голосом спросил Мара:

— Что ж, ежели у тебя есть лучше, может, не стоит этих утруждать?

Map зло сплюнул и ушел, утянув за собой туман. Рогнеда тоже засобиралась, деловито приговаривая:

— Давно пора, а то сидим по деревням да урочищам да киснем, сами себя жалеючи. И так уж половину того, что умели, позабыли.

Вскоре на поляне из гостей остались только Кий и Лавритас. Последний глянул на них хитрым глазом, плюнул в костер, и тот занялся веселым, гулким пламенем. Будто не холодные, черные уголья лежали в черном круге кострища, а сухие, разогретые березовые поленья. Сыч подоткнул костер босой ногой и потянулся, с хрустом разведя руки:

— Ну что ж, детушки. Пора это непотребство, что по телевизору показывают, прекращать. Будет, натешились. Надобно вам дар великий от всякой скверны очистить. — Сыч хмыкнул, некая торжественность в тоне исчезла, и он ткнул Кия в бок локтем: — Слышь, Кий, сколько себя помню, первый раз Map так быстро согласие свое дал.

— То-то и смущает, — задумчиво ответил тот, — если уж такая медная голова опасность увидела, как бы не опоздать.

— Не опоздаем, — беспечно возразил Лавритас и по-особому свистнул, на него тут же свалился ошарашенный перепел. — Ты смотри! — расплылся волхв в улыбке. — Не забыли заговор-то, по сю пору отзываются.

— Ты давай не отвлекайся, — толкнул Сыча Кий, — объясняй детям, что делать надобно.

— Вот что, братья Перуновы, — заговорил Сыч, — порешили волхвы, что терпеть больше нельзя. Край пришел. Коль сегодня Собор не возродить, мало надежды, что это когда еще произойдет. А действовать втайне уже не получится. Сами знаете, какие непотребства про нас по телевизору показывают. — Он помолчал. — Да и для того, чтобы нас замарать, что еще надобно, кроме как Зверя на экраны впустить, а такой у них есть. Про то нам ведомо.

Иван несколько минут переваривал услышанное. И тут раздался осторожный голос Конрада:

— Мы же поубиваем там всех…

— Нет, дети, — отозвался Лавритас, — мы будем рядом и умножим ваши силы. Вы сможете остановить себя. — Он окинул всех ласковым взглядом, что-то фыркнул важно сидевшему на плече перепелу, и тот с каким-то взъерошенным видом, будто спросонья, пискнул во все горло и шумно взлетел.

Волхвы несколько мгновений еще разглядывали воинов, Иван почувствовал, как что-то его потянуло бросить взгляд в сторону, он старался удержаться, но все-таки покосился. И тотчас посмотрел обратно. У костра остался один Сыч. Некоторое время все сидели молча, потом Иван поднялся и начал собирать шампуры, сумки, казаны из-под мяса. Эльха стала ему помогать. Через минуту все убирали за собой. Но не было обычного шума, шуток, воспоминаний. Все понимали, что наступает новое время. Вернее, уже наступило. Время, когда нельзя совершать ошибок, потому что их невозможно будет исправить. И мысли воинов уже были далеко от этой поляны. Через час они вышли на опушку и двинулись к дому Ивана. Фил, чуть улыбнувшись какой-то своей мысли, сказал: