Чужой монастырь - Краснов Антон. Страница 28

Хотя в последнее время чего только не случается в славных Нижних и Верхних землях…

Пьянчужка все тянул руки.

— Иди отсыпаться в сарай, чучело, — беззлобно сказал комендант, не поднимая на того глаз, — пока я не рассердился и не велел всыпать тебе десяток палок покрепче.

«Наследник» с ворчанием убрался, а комендант велел сопровождавшему его отряду сниматься с кратковременного постоя в деревне. По его глазам гареггин Иль-Доран тотчас понял, что для начальника многое прояснилось.

Население же деревни дружно решило, что комендант забрал у забулдыги дьявольский амулет. В тот же день так и не проспавшегося бедокура сволокли на бойню, и там мясник Гуркуф перерезал ему глотку.

Воспоминания коменданта о недавно минувшем прервал толстый десятник Мазнок, явившийся из дозора. Он объявил:

— Мы выскочили из ворот, но тех пятерых на холме и след простыл. Не нравится мне все это, сьор комендант!

— Можешь идти, — не вдаваясь в подробности дневного рейда Мазнока, велел комендант.

Однако тот выпалил:

—. Что же это такое — могу идти, сьор комендант? Это же совершенно никуда не годится, клянусь пресветлым Ааааму! Вы же с утра ничего не ели, а говорите, что я могу идти! Я обязательно должен принести вам грудинку, и жареную птицу, и этих сладеньких корнеплодов, которые доставил сюда заезжий беллонец! А еще вина!

— Я не пью, — ответил комендант.

— Да разве ж я пью? В самом деле, куда там?.. Всего-то предлагаю принести вам кувшин доброго ланкарнакского винца из Нижних земель, там, как говорят, лучшие виноделы!

— Не знаю, кто там лучший, но твоего пойла мне и даром не надо! А если потребуется еда, я пошлю, — ответил комендант. — Ступай прочь, Мазнок.

Однако тот и не думал. На округлом лице десятника задрожали несколько упругих жилок, а нижняя челюсть с мощнейшими зубами так и запрыгала негодующе:

— Ну нельзя же так, сьор комендант! Да как же это можно так обижать свое чрево? Ладно этот длинный, который Иль-Доран, ничего не ест. Так ему ж что?.. Я так думаю, что в нем сидит эта штуковина, ну которая по повелению нашего многоустого Акила, что восседает в Горне, позволяет ничего не жрать чуть ли не седмицы напропалет!

Тут Мазнок окончательно запутался в словах, так как его наречие не дает простора для словотворчества. Толстяк понес совершенную околесицу, но вынужден был заткнуться на полуслове: у коменданта лопнуло терпение, и он, вскочив на ноги, заорал:

— А ну пшел вон!

Мазнок тотчас же испарился. Некоторое время было слышно, как он грузно топочет, прыгая со ступеньки на ступеньку. Тут портьера за спиной коменданта дрогнула, и от нее отделилась стройная фигура гареггина. Он сказал:

— Удивительно заботливые у тебя слуги. Как яростно он предлагает тебе то, что требуется примерно раз в семь дней!

— Тебя удивляет, что у меня заботливые слуги? — холодно ответил комендант крепости, как видно совершенно не удивленный фамильярным обращением Иль-Дорана.

— Нет. Нисколько. Подавись я священным червем!.. Меня больше удивляет то, что ты так слабо меняешься. Иные мои собратья удивлены тем, что ты такой. Если бы мы не были столь приближены к многоустому Акил у, то бы подумали, что ты колдун. Я думал о тебе. Наблюдал. Недаром ты так быстро втерся в доверие к Рыжеволосому. Готовься к ночной атаке, комендант. Ведь ты тоже чувствуешь, что ее не миновать. Инстинкты, переданные нам от священного червя, не дадут ошибиться. Это большой дар.

— Сколько я тебя знаю, ты всегда занудлив и говоришь только то, что давно известно?

— Гареггин не может лгать, — следовал важный ответ.

— И это мне известно также. Ладно. Иди. Иль-Доран исчез. Комендант сидел в сумраке, все сгущающемся, наступающем из углов, не зажигал лампы. Конечно, у него имелся один из так называемых «вечных» светильников. И «палец Берла», примитивный энергонакопитель, при помощи которого обычно кипятили воду (особо чистоплотные) или обогревали жилье (особо зябкие). Но ничем из этого он не воспользовался, а когда все-таки пришла мысль принять ванну и выпить чашу успокоительного напитка со специями, послышался протяжный крик, идущий со стороны сторожевой башни, а потом чуткое ухо коменданта подхватило глухой звук от падения тела. И тотчас же зазвенело оружие, взлетел грозный, предостерегающий вопль десятника Мазнока, который, несмотря на внешнюю неуклюжесть, в бою был грозен и неукротим. Комендант вскинулся и, подхватив оружие, опоясавшись боевой перевязью, ринулся по лестнице. В голове упруго бились мысли: «Как? Ведь был выставлен дополнительный дозор? Даже если убили одного из охранников, то другие подняли бы тревогу. Шум уже во внутреннем дворе крепости? Или… предательство? Кто-то открыл ворота? Нет… невозможно. Иль-Доран бодрствует этой ночью точно так же, как я, и слух у него… это что-то. Даже если предатель отодвинул засов, гареггин непременно УСПЕЛ бы. Нет… но сейчас станет видно!»

— Мерра!

Чужой боевой клич опалил лицо. Если бы не мгновенная реакция и звериное чутье коменданта крепости, быть бы ему убитым первым же выпадом… после того как выскочил он во внутренний двор крепости, по которому метались серые быстрые тени. Комендант присел, пропуская над собой длинный клинок, и ударил наугад. Человек, едва не убивший его, упал беззвучно, и комендант еще увидел, как он корчится во взбитой многими ногами пыли. Такое впечатление, что нападавшие появлялись со всех сторон. Комендант успел заметить, что расположившийся прямо посреди внутреннего дворика отряд, специально отряженный на случай ночного нападения, был мгновенно смят неизвестными. Впрочем, отчего же неизвестными? Длинные, развевающиеся одежды выходцев из Дайлема может узнать всякий. И их по меньшей мере трое.

Не из числа ли той пятерки всадников на гряде, пятерки, что так легко и незаметно ушла от Мазнока и его людей?

Но гарнизонных стражей нельзя беспрепятственно перерезать, как скот. По крайней мере — всех. Несколькими резкими, гортанными воплями комендант перестроил своих людей. Десятник Мазнок между тем активно действовал секирой, похожей на боевые секиры уроженцев Эларкура, свирепых шестипалых воинов-наку. Этой секирой он уже перерубил шею одному из нападавших, а второму вогнал лезвие в бок так, что этот второй мог только завидовать первому: тот умер мгновенно, без мучений.

Нападавшие, которых было вовсе не так много, как показалось с перепуганных глаз гарнизону крепости Этер-ла-Винг, переменили тактику. Теперь они не нападали врассыпную, а выстроились в этакую атакующую фалангу, на острие которой встали, без сомнения, двое самых сильных бойцов. И несдобровать бы Мазноку и прочим уцелевшим, если бы против этих двоих не встали комендант и гареггин Иль-Доран.

За той схваткой наблюдали от ворот два зорких глаза. Человек тот, оставаясь не видимым кем-либо из принимающих участие в резне, был главой нападающих. Он цинично и все же верно полагал, что его жизнь слишком ценна, чтобы рисковать ею в быстротечной ночной стычке. Конечно, так считали далеко не все, кто стоял под его командованием в тот момент, но протестовать никто не собирался.

Коменданту и Иль-Дорану, бесспорно, противостояли блестящие бойцы. Оба в одежде дайлемитов, длинной, просторной, нисколько не стесняющей движений.

Но если гареггин Иль-Доран с успехом отражал атаки своего соперника, но комендант сразу ощутил недостаток опыта и выучки, хотя любой из его людей давно уже был бы убит, окажись он на его месте. Соперник коменданта двигался как хищный зверь: он перемещался с потрясающей скоростью, бил клинком с обеих рук, отлично ставил защиту, в том числе такую сложную и мало кем воспроизводимую, как веерная. Комендант отбивался как мог и, к его чести, даже провел пару отличных переводов в темп, предпринял несколько попыток достать оппонента быстрым выпадом.

Нет. Слишком быстр враг, отлично защищается, скользит как угорь, меняя позицию. Пару раз гареггину Иль-Дорану приходилось даже приходить на помощь своему начальнику…