Чужой монастырь - Краснов Антон. Страница 44

— Бессмысленно, — согласилась Лейна. — Но я знаю, что где-то в этих болотах прячется мое избавление. И меня манит, манит к ним. А разве тебя, гареггина, НЕ ТЯНЕТ сюда же — по другой причине, но все равно… Нежные болота — вотчина гареггов, то место, откуда они расползаются по землям и в конце концов попадают в вас, в ваши тела!

Константину вдруг почудился какой-то длинный, тоскливый, протяжный звук, он повторился еще и еще, он шел откуда-то снизу, словно в толще черных болот, как на теле издыхающего чудовища, раскрылся огромный зев. По спине землянина пробежал холодок, и тотчас же Константина бросило в жар. Эти ощущения походили на те, что бывают при сильных простудных заболеваниях. Гамов мотнул головой и пробормотал:

— Эти Нежные болота меньше всего похожи на медпункт… Значит, Элькан доверился тебе больше, чем любому из нас? Больше, чем мне? Не посмотрел, что ты племянница самого Акила, соправителя сардонаров!

— У него и у меня было сто возможностей завести отряд в ловушку и сдать сардонарам, — резко ответила она. — Если ты об этом!.. Кстати, ты тоже бывший сардонар. Нет… У нас другие цели.

Огромная пучина болот пульсировала перед глазами, то сгущаясь до иссиня-черной тьмы, то отекая теплыми серыми прожилками. Костя Гамов спросил очень тихо:

— Какие же цели у тебя, Лейна? Я хотел это понять с самого начала… с того самого момента, как ты рассредоточила свой отряд по окрестностям Этер-ла-Винга, а сама перешла к нам. Одна… Назови эти цели, Лейна. Пусть в этом вашем чертовом мире для меня станет одной загадкой меньше.

Она спрятала кисти рук в рукава длинного дайлемитского одеяния и подошла ближе, так близко, что ее лицо чуть не коснулось лица Гамова. Он попытался высвободить из вязкой почвы правую ступню, но ноги что-то перестали слушаться. И снова, как тогда, во внутреннем дворе крепости Этер-ла-Винг, когда в него въехала карета и открылась дверца, у Константина зажало горло, зажало жестко и властно, и снова запрыгало суетливое сердце. Он увидел совсем-совсем рядом ее глаза, темные, терпкие, волнующие, как вот этот жуткий простор болот, и словно громадным ножом отрезало для него и резкий пронизывающий ветер, пробирающий до костей и заталкивающий в ноздри нестерпимое зловоние, и страх, и тревогу, и мучительное недоумение: зачем, отчего?

— Не только из-за болезни, — раздался ее голос— Ты, конечно, сам и не думал понять. Вы все такие…

Он хотел отвечать, он замер, но тут острое ощущение вдруг вывернувшей из-за спины смертельной опасности грубо полоснуло по нервам, как кривым трезубцем. Он развернулся, одновременно выхватывая из-за спины бей-инкар, а рванувшаяся всем телом Лейна высвободила из рукавов обе кисти, и в пальцах правой ее руки оказался плазмоизлучатель, так называемая «проблесковая», малая, модель. Оружие плотно легло в ладонь девушки. «Хитрая, какая хитрая, — мелькнуло у Кости Гамова, — все до секунды, до эпизода просчитано!..»

Берег за его спиной вздыбился столбом, поднялся горой метра на три, и вознесшаяся черная, антрацитово поблескивающая масса оказалась тварью, во всем напоминающей червя-гарегга, когда б не размеры. С раструба излучателя Лейны сорвалась вязкая, густая вспышка неистово-зеленого света, она на мгновение зависла в воздухе, вибрируя, и влепилась в морду чудовища. Полетели во все стороны сочащиеся куски черной плоти, брызги густой, зловонной слизи. Гамов не испытал ни страха, ни отвращения. По его лицу текли черные ручейки, а он замер, глядя на то, как агонизирует огромный червь, толчками высвобождая свое тело из топи. Подумав, он поднял клинок и врубился в толщу черной кольцеватой плоти. Он почувствовал, как через него будто проходит слабый разряд электрического тока, а потом вдоль позвоночника и крупных нервов втыкаются мелкие иголочки. Вдруг каскад туго закрученной боли вошел под ребра и в печень так, словно туда щедро засадили мясницкий нож. Костя закричал и вырвал клинок из тела гигантского гарегга, и тотчас же сжавшая подреберье мука отпустила, ослабла и, заворчав, толчками выбилась из тела. Гамов опустил глаза: ему казалось, что там должна зиять чудовищная рана, но одежды были невредимы, и пальцы не нащупали под тканью ни намека на повреждения.

— Чудны дела твои… — выговорил он, вскидывая взгляд на Лейну, целиком охваченную мутным светом «вечного» фонаря и неотрывно глядящую на тело гарегга. — Хороши тут ночные прогулки! Собака Баскервилей — сущий щенок по сравнению с… А вот и местные Стэплтоны.

Те, кого он назвал именем конандойловского персонажа знаменитой повести о чудовище и его жертвах, появлялись один за другим. Подобно Гамову, они, кажется, весьма недурно ориентировались в темноте. Около десятка высоких, худых, изможденных людей соскользнули с прибрежных скал, вышли из толстых складок ночной тьмы, возникли словно из-под земли. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: это те, кого именуют «бродячими», или «дикими»,гареггинами. Двигаясь удивительно бесшумно, они образовали и быстро сомкнули полукольцо, прижимая Гамова и Лейну к болотам.

— Твои собратья, — хрипло выговорила Лейна. — Пока не трогают… чувствуют в тебе своего… Да и ты!..

— И я, — отозвался Гамов, выставляя перед собой клинок и обводя его острием полукруг темных длинных фигур, — и я почувствовал, только запоздало… Тут, девочка, просто россыпь новых ощущений.

«Дикие» не спешили. Их движения были плавными, словно заторможенными, и эти плавность и заторможенность не совсем вязались с тем, что «бродячие» гареггины возникли словно ниоткуда — стремительно, разом, мгновенно. Их лица попали в полосу света, и неприятно поразило Гамова то, что глаза их были закрыты. Одинаковые гладкие, длинные, худые лица с сомкнутыми веками. Гамов взмахнул клинком, но они никак не отреагировали. И внезапно он понял. Сложно было не понять.

— Им не нужен я. Им нужна ты!

— Конечно, — выговорила она. — Еще бы!.. Я пришла к болотам за исцелением, а не за смертью, я убила их тотемное чучело!

— Поосторожнее со словами, Лейна, — бросил землянин, — у меня такое впечатление, что они все понимают и вот сейчас накажут!.. Прочь! Идите откуда пришли, мы вас не трогаем! Я не знаю, на каком дьявольском наречии с вами толковать, но я не хочу вас убивать и предупреждаю!..

Один из «диких» согнулся и, захватив обеими руками полные пригоршни липкой почвы, с удивительной прытью швырнул в Гамова. Костя махнул клинком, разбивая комки влажной земли. Лейна наклонила голову и, глянув исподлобья, дважды выстрелила — два изуродованных тела, рассаженных до переносицы, отбросило к основанию скалы-«ящера».

Ближний к землянину «дикий» гареггин, высоченный, костистый, широко раскинул в стороны руки, словно хотел обнять Константина (быть может, так оно и было), а потом разинул черный рот и заревел. Гамов замер, раздираемый противоречивыми, накатывающими одно на другое мощными чувствами. Умом он понимал, что эти, с закрытыми глазами, смыкающиеся полукольцом и отжимающие к черной кромке болот, — враги, их нужно и должно убивать. Но диким, схваченным чужой силой нутром, новыми инстинктами он противился этому. Такие же гареггины, как и он… Убить… Убить ту, что только что подняла руку на Большого священного червя…

У него исказилось лицо. Слизь убитого Лейной гигантского гарегга текла по лицу, от нее пылала кожа. Гамову стало жарко. Как будто внутри высвободился мощный источник энергии и толчками распределял по организму живой и щедрый огонь.

— Га-а-амов! — пронзительно закричала Лейна и, оказавшись возле него, отвесила землянину пощечину. Несколько гареггинов закричали, словно били их, а Гамов, замотав головой, бросился вперед, снес выставленную в его сторону голову, залепленную черными волосами, тычками локтей отбросил двух гареггинов, раскроил грудную клетку еще одному, а на лица «диких» легли одна за другой две бешено-зеленые вспышки. Это стреляла Лейна…

Они вырвались. Нет, в самом деле у них было очень мало шансов, и они подспудно сознавали это — как-никак привелось выстоять против доброго десятка «диких» гареггинов, пусть безоружных, — но они все-таки вырвались.