Шанс для неудачников - Мусаниф Сергей Сергеевич. Страница 54

Мы все с самого начала знали, что это было путешествие в один конец, и вот он, последний сожженный мост.

Теперь только вперед.

Взрыва ходового реактора было достаточно для того, чтобы проделать в поверхности планеты воронку в несколько километров в диаметре и унести с собой жизни тысяч скаари. Жаль только, что это не гарантировало смерти самого Кридона.

– Тук-тук, – сказал Карсон. – Как думаете, ящеры уже поняли, что мы настроены весьма серьезно?

Центр гигантской воронки должен был находиться над резиденцией главы клана. Мы не знали точно, насколько разрушительным стал этот взрыв, но зато теперь нашим десантным отрядам не придется искать вход под землю.

Через помехи в эфире донесся голос кленнонского пилота:

– Говорит шестой. Потерял управление, до точки сбора не дотяну. Не ждите.

– Понял тебя, шестой, – голос Реннера был спокоен. – Постарайтесь устроить побольше шума после приземления.

– Сделаем все, что сможем, адмирал. Удачи!

– И тебе, сынок.

Связь прервалась. Оба катера вышли из эфира.

– А по нам больше не стреляют, – заметил Карсон. – Похоже, последние минуты полета мы проведем в полном спокойствии.

– Видимо, им просто больше не из чего стрелять, – предположил Эндрюс. – Взрыв крейсера посносил все батареи.

– Может, и под землей никого не осталось? – произнес пилот. – Тебе будет обидно, если окажется, что мы проделали такой путь впустую, пехтура? Наверняка тебе хотелось бы пострелять напоследок.

– Что-то мне подсказывает, что там осталось до хрена мишеней, – сказал Эндрюс. – Сколько еще до цели?

– Две с половиной минуты, девочки.

– Разум развивается, когда для него есть вызов, – сказал Холден. – Самый примитивный вызов бросает природа. Разумные существа обращаются с природой, как с врагом, они изначально поднимают мятеж против окружающего их мира. В благоприятной среде разум не выживает, он перестает развиваться в культурах, охваченных верой в естественную гармонию вещей. Если ты живешь в мире с природой, если окружающая тебя среда вполне благоприятна и не бросает тебе вызов каждый день, то зачем тебе разум? Индейцы Белиза, негритянские племена в Африке и в твоем любимом двадцатом веке недалеко ушли от каменных топоров.

– Ты говоришь о технологиях, – сказал я. – Бобры тоже строят плотины, так при чем же тут разум?

– Они слишком рано остановились. На раннем этапе развития цивилизации именно технологии являются показателем разумности той или иной расы, – не согласился Холден. – Кому нужно изобретать электричество, если климат прекрасен, а добывание пищи не доставляет никаких проблем? Зачем возводить стены, если нет врагов? Кому нужны космические полеты через гиперпространство, если все необходимое можно найти в пределах своей родной системы? Чем меньше угроз, чем меньше вызовов, тем меньше стимулов для дальнейшего развития. Рано или поздно вызовы заканчиваются, рано или поздно, но останавливаются все. Кто-то замирает на сельском хозяйстве, кто-то остается в средневековье, кто-то строит термоядерные реакторы и космические города, кто-то колонизирует галактику, не в силах решить проблему перенаселения другим способом. Но рано или поздно это закончится. Для нас это закончилось поздно. Технологии перестали иметь значение, время перестало иметь значение, смерть перестала иметь значение. И вместе с этим перестала иметь значение и сама наша жизнь. Мы ответили на все вызовы и застыли, как мухи в янтаре. Бессмертные, почти всемогущие, знающие ответы на все старые вопросы и неспособные задать ни одного нового.

– И тогда вы решили поиграть в солдатиков, – сказал я.

– Это была многообещающая идея, которая могла направить наше развитие по новому пути. Новые вызовы, новые вопросы. Мы сознательно были готовы отказаться от нашего бессмертия в обмен на новые горизонты.

– А потом игрушечные солдатики собрали настоящую бомбу, да и поубивали вас всех к чертовой матери, – оскалился я. – Какая ирония!

– Да, – согласился Холден. – Жизнь безумна. Даже мы не могли предположить, что она настолько безумна.

– Знаешь, мне ничуть не жаль вас… нас, – сказал я. – Я всегда предполагал, что высший разум должен быть более… гуманным, что ли. Ценящим жизнь во всех ее проявлениях.

– А может быть, во всем этом есть какой-то высший смысл, – сказал Холден. – Мы нарушили естественный ход вещей, вмешались в историю, не дав скаари уничтожить человечество, и теперь все просто возвращается на исходные позиции. Мы уходим, скаари уничтожают людей и кленнонцев и остаются единственной разумной расой в этой части галактики. Так, как оно и должно было быть много тысяч лет назад.

– Ты не веришь в успех нашей затеи?

– Десант на Кридон? Что тебе до моей веры, если ты уже все для себя решил?

– Мне интересно мнение со стороны. Ты знаешь ситуацию так хорошо, как никто ее не знает.

– Скаари – очень интересная раса, – задумчиво произнес Холден. – Они еще долго не подойдут к тому пределу, за который мы шагнули. Они обуздали все вызовы, которые бросала им природа, но сама структура их общества является для них отдельным вызовом. Эти их постоянные клановые войны, эта внутренняя грызня, которая тысячи лет мешает им обзавестись единым правительством, сплотить свой народ…

– Сейчас у них есть единое правительство, – напомнил я.

– Да. Они стали на шаг ближе к пределу. Если Кридон удержится, если удержится его преемник, если они смогут обуздать свою натуру… то через десять тысяч лет в этой галактике появятся новые всемогущие существа, не знающие, что им со всем этим добром делать.

– Иного варианта нет?

– Разум – как газ. Со временем он заполняет весь предоставленный ему объем, но в новое качество не переходит. Когда ты покорил пространство и время, что ты будешь делать дальше?

– Не знаю.

– И никто не знает. Это тупик, который подстерегает всех. Лестница эволюции не бесконечна, и за верхней ступенькой уже ничего нет. И вот ты стоишь, обдуваемый всеми ветрами, на вожделенной вершине, к которой полз миллионы лет, и тебе некуда больше идти. У тебя всего два варианта: или ты будешь стоять там вечно, или спустишься вниз по склону и попробуешь штурмовать эту высоту с другой стороны. Или ты можешь поселиться у подножия горы и мирно доживать свой век, дожидаясь рокового часа.

– От этого веет безысходностью.

– А от самой жизни тебе безысходностью не веет? – поинтересовался Холден. – Как ни крути, конец-то все равно один.

– Да, но цивилизация…

– Путь цивилизации повторяет путь отдельного индивида, – отрезал регрессор. – Нет высшего смысла, нет высшей цели, нет света в конце этого длинного темного туннеля. Ты или перестаешь идти, или продолжаешь движение, пока не упираешься в стену. Немногие доходят до этой стены, немногие вообще знают о ее существовании.

– Знают только те, кто дошел, – кивнул я.

– Именно. Ибо, если ты узнаешь об этом раньше, ты просто перестанешь идти.

– Это все очень интересно и познавательно, – сказал я. – Но я ведь спрашивал о другом. Кридон…

– Кридон – это символ порядка, а скаари всегда стремились к хаосу, – сказал Холден. – Я полагаю, устранение Кридона может ввергнуть Гегемонию в естественное для нее состояние.

– Это поможет?

– Может быть, на какое-то время, – сказал Холден. – Но вряд ли это станет окончательным решением данного вопроса. Скаари представляют угрозу для самих себя, а заодно и для всех остальных. Я не удивлюсь, если через пять сотен или через тысячу лет вся эта галактика сгинет в огне их очередной межклановой разборки.

– Мы не планируем так далеко. Если Кридон останется у власти, конец человечеству и кленнонцам настанет гораздо раньше.

– Скорее всего, – согласился Холден. – Только мне на это…

– Начхать, – сказал я. – Я знаю.

Десантный катер влетел в облако пламени и пыли. По внешней обшивке застучали мелкие обломки.

– Иду по приборам, то есть практически на ощупь, – сообщил Карсон. – Посадка будет жесткой, девочки. Не завидую я этой посудине.