Двери во Тьме - Круз Андрей "El Rojo". Страница 20

Пока шли к общежитию, почти не разговаривали друг с другом. Холодный резкий ветер умудрялся дуть прямо в лицо независимо от того, в какую сторону ты поворачивался и куда шел, опровергая тем самым все базовые законы мироздания. Поэтому мы больше капюшоны руками придерживали, чтобы их с головы не сдувало. Правда, при этом промокали рукава курток. Так что в кабине опеля я ощутил себя если и не дома, то как минимум в гостях у хороших людей, только сильно курящих. И когда грузовик лихо докатил нас до подъезда РОППа, то есть «районного отдела приема поселенцев», из кабины выходить откровенно не хотелось, даже в такую короткую пробежку.

В холле учреждения мы увидели с полтора десятка растерянных и задумчивых людей, по виду явных новичков в Отстойнике, таких, каким был я совсем-совсем недавно. Похоже, что они ждали появления Милославского с лекцией, то есть совсем как я в свое время. Но профессор, видимо, запаздывал.

Дежурный в форме, сидевший за зарешеченной стойкой, отправил нас в архив, находившийся на первом же этаже, в дальнем конце коридора. По пути столкнулись с невысоким мужичком в отглаженной, но сидевшей на нем, как на корове седло, форме.

— А, здорово! — с ходу узнал он нас. — Бирюков и Теодор Мальцев, если не ошибаюсь.

— Драсть, Сергей Геннадьевич, — поприветствовали мы его с ходу.

Это был Бочаров, тот самый, что «оформлял» меня в день моего провала в этот нелепый мир.

— Какими судьбами? — спросил тот. — Решили обратно попроситься? Так ничем помочь не могу.

Шутка эта была, похоже, у него дежурной, но мы вежливо поулыбались.

— Нет, нам в архив, запросик сделать, — сказал я.

— О чем, если не секрет?

Не думаю, что вопрос был продиктован чем-нибудь еще, кроме досужего любопытства, но я решил оставаться безукоризненно вежливым. Бочаров и мужик неплохой, и, глядишь, чем и поможет.

— На человека одного данные ищем, — сказал я. — Похоже, что погибшего.

— По работе, что ли? — уточнил тот.

— Да вроде как, — кивнул я, решив, что в сущности и не соврал.

— Ну пошли, я как раз в архив, — сказал он и пошел по коридору таким быстрым, несмотря на малый рост, шагом, что мы за ним едва поспевали.

Дверь в архив была покрыта бурым дерматином, прибитым гвоздиками с широкими медными головками, но стука пишущей машинки, доносившегося изнутри, она все равно заглушить не могла. Бочаров толкнул дверь и вошел, ну и мы следом, оказавшись в помещении, разделенном высокой стойкой на две неравные части, — малую для посетителей и куда большую для папок с бумагами.

За «ундервудом» сидела немолодая крупная женщина в очках, с серым пуховым платком, накинутым на плечи. Она курила, зажав в крупных желтых зубах смятую папиросу, и поприветствовала нас всех коротким кивком, не отвлекаясь от своего занятия. Бочаров дождался того момента, как она вытащит из каретки карточку из толстой желтой бумаги, и только после этого сказал:

— Наталья Сергеевна, тут к вам ребята из Горсвета с запросом.

— Из Горсвета? — удивилась она.

Голос у Натальи Сергеевны был громкий и звучный, аж эхо от стен. И это она просто разговаривает. А если рявкнет на назойливых просителей, то какой эффект будет?

— Да мы сейчас к Ферме прикомандированы, так что пока скорее оттуда, — поправил я Бочарова.

— А у вас на Ферме свой архив хоть куда, там все есть, что и у нас, и сверх того много.

— Да вот там какая-то путаница — решили здесь уточнить, — с ходу сочинил я версию.

В путаницу она поверила. Хотя бы потому, что архивом на Ферме заведовала не она. Это я буквально в глазах у нее прочел — эдакий оттенок снисходительности к бестолковости всех других архивариусов этой действительности. Она взяла со стола бланк запроса, отпечатанный на серой плохой бумаге, и толкнула его мне по стойке, все так же звучно сказав:

— Заполняйте — без помарок желательно, — после чего загасила папиросу в забитой окурками пепельнице.

К счастью, заполнять пришлось не плохой перьевой ручкой, макая ее в чернильницу, как здесь обычно бывает, а простым карандашом, да еще и на диво хорошо заточенным. В общем, вписал я в графу «имя» Алевтина, потом добавил «и еще, возможно, инициал Е», а в «фамилию» — Скляр, место, откуда прибыла, — «г. Дедовск, МО» — и больше ничего. И расписался, вписав в графу под моей подписью номер личного удостоверения. Но Наталья Сергеевна не удивилась такой скудности и путаности данных, лишь кивнула и сказала:

— Завтра после обеда заходите. Или могу почтой отправить.

— Мы лучше зайдем, только послезавтра с утра, — сказал Федька. — Вы же открыты будете?

— Заходите с утра послезавтра, — сказала она, величественно кивнув, и закурила следующую папиросу.

— Но ты поосторожней, лады? — сказал Федька, высаживая меня у дома.

— Ну не совсем же дурак, — вроде как согласился я с ним.

После визита в РОПП решили разделиться. Просто чтобы времени не терять. Федька займется подготовкой к завтрашнему походу, а я попробую выяснить что-нибудь про оставшуюся в Углегорске жену Боталова. Просто вспомнилось мне, что Боталов все больше в «Якорьке» ошивался, и мы там даже когда-то пытались справки наводить, но ничего из этого не вышло. А вот сейчас у нас появилась идея получше, которую я решил реализовать на практике.

Вырулив на Советскую, остановился у винного, единственного на весь центр города, где и купил две бутылки с белыми этикетками, на которых было отпечатано одно-единственное слово «Водка». Водка здесь, кстати, очень недурная, если вот так покупать, в бутылках, а не брать ее в розлив в рюмочных для алкашни, где ее разбавляют дешевой сивухой немилосердно, оставляя от вполне чистого напитка разве что название. Уложил в бумажный пакет — и туда же добавил банку с солеными зелеными помидорами, которых продавец наловил мне половником из большой кадушки, выискивая их в мутном рассоле. Аккуратно расположив это все на пассажирском сиденье, я газанул и погнал свой «тазик» в сторону порта.

Долетел почти мигом: центр Углегорска был словно прижат к реке, и оттуда до порта рукой подать, только на Октябрьскую свернуть — и сразу налево. В проходной меня уже узнали, лишь рукой помахал вахтеру, и вскоре лихо припарковал машину возле того самого флигелька, в котором обитал Пашкин. Подхватив пакет с покупками и бережно прижав его к груди, я постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел.

Флигелек внутри состоял из одной-единственной комнаты, в углу которой топилась печка-голландка, а сам Пашкин сидел за большим, сильно зашорканным письменным столом и читал газету. Перед ним стояла кружка чаю, на расстеленной чистой бумаге лежал бутерброд с копченой колбасой, сильно пахнувшей чесноком, — даже я с порога унюхал. Было тепло, сухо и хорошо.

— Здравия желаю капитану рейда товарищу Пашкину! — радостно отрапортовал я прямо с порога.

— Ага, заходи, Володь! — вроде даже обрадовался он, откладывая газету. — Чем, как говорится, могу?

— Да ничем, если честно, — сказал я, выставляя звякнувший стеклом пакет на стол. — Так, зашел вроде как поблагодарить за дружбу, поддержку и всякое прочее хорошее.

Пашкин насторожился на звук столкнувшейся боками стеклотары, а при слове «поблагодарить» энергично закивал, сказав:

— Да это мы всегда! Хорошим людям чего не помочь? Стаканчики-то нужны?

Думаю, что вопрос про стаканы был обычным уточнением о том, чего следует от меня ожидать. Поэтому когда я ответил в том духе, что не из горла же пить с хорошим человеком, Пашкин поднялся, подошел к массивному шкафу с привычно просверленными дверцами, откуда и вернулся с двумя солидного вида лафитниками из зеленоватого стекла.

— Старорежимные еще! — гордо сказал он, щелкнув ногтем по краю одной из посудин. — Тоже друзья подарили.

Склад вино-водочного явно не отапливался, так что водка в бутылке была если и не ледяной, то вполне холодной. Первая рюмка под помидорчик из банки, мятый, но упругий и пахнущий чесноком, прошла легко.