На пороге Тьмы - Круз Андрей "El Rojo". Страница 13

— Ага, фонарщик, — удовлетворенно заключил он, складывая бумагу. — Оружие получил?

— Нет пока.

— Как дадут, сразу дневальным заступишь, — объявил он мне радостно.

— Чего это?

— Дневальный все ходят — положено, — объяснил он. — Только без оружия такой дневальный как овца — кушай его кто хочет.

— Понял, Нурберды Овец…

Тут я растерялся и почувствовал желание повторно взглянуть на табличку. У меня уже и фамилия коменданта из головы успела выветриться, не то что невыразимое отчество.

— Э, Нуриком зови, не старый, да, — сказал он, небрежно, но вполне величественно махнув рукой. — Овец не зови, баран не зови. Ты какого года?

— Шестьдесят пятого.

— Вот, ровесники. Я шестьдесят восьмого даже, но тут уже три года, — блеснул он знаниями математики. — Сам откуда?

— Москва.

— Я из Ашхабад. В Москву командировка приехал, бритоголовые погнались. Я от них в темный подъезд спрятался, они за мной. Там дверь в подвал. Спрятался там, а потом прямо сюда вышел. Теперь комендант, — погордился он напоследок.

— Повезло, — позавидовал я.

— Что — повезло? Везет баран, когда не его на шашлык пускают, а другого. А меня за заслуги назначили, сам глава администрация приказал.

— Ух ты… — только и сказал я, тщательно изображая зависть.

— Ладно, третий этаж тебя заселю, вторая комната, второй пенал.

— Чего — второй?

— Комната.

— А после комнаты?

— Пенал, — пояснил комендант Нурик с интонацией, с какой с детьми говорят. — Ты что думал, тут гостиница такой? Горничный-морничный завтрак носит? Школа был, классы большие, их поделили. По три живут, но вас пока два будет, один сосед твой погиб недавно. Тоже фонарщик был. Ключи держи, пошли в каптерка, я тебе белье дам. На неделя, аккуратно надо, понял? Тут как армия.

Как в армии и было. И одеяло шерстяное с тремя полосами, и плоская подушка, и два вафельных полотенца, и даже тапочки «ни шагу назад» с номером на них, нанесенным по трафарету. Со всем этим барахлом поднялся по лестнице, прислушиваясь к звукам и запахам вечернего общежития: откуда-то явно тянуло жареным мясом, вызвав очередной приступ слюноотделения. Ладно, если буфет открыт, то недолго терпеть осталось, аванс мне выдали…

В коридоре третьего этажа столкнулся с каким-то голым по пояс парнем, на бегу вытиравшим мокрые волосы и поздоровавшимся со мной, хоть и не были знакомы, затем нашел нужную комнату. Быстро нашел, потому что она от лестницы как раз второй по счету и была. Обратил внимание на женский смех из-за следующей двери, вошел внутрь.

Сразу вспомнился старый фильм «12 стульев», еще с актерами Филипповым и Гомиашвили. Там тоже была такая вот квартира, где большой-большой зал был поделен на деревянные клетушки. Здесь, правда, перегородки были до самого потолка, и даже оштукатуренными, но все же ассоциации вызвали.

Достал из кармана ключ, но, услышав за дверью возню, просто повернул ручку. Вошел и сразу же поздоровался с Федором, сидящим с книгой на кровати.

— О! Вова! — обрадовался он мне. — Сюда подселили?

— Вроде того, — подтвердил я, вываливая на пустую металлическую кровать свои вещи.

Выбрал из двух пустых ту, что стояла ближе к окну. Койки были разделены ширмами вроде медицинских, для вящей приватности, но если кто храпит, то всем хана — звуку они не препятствуют. Окно, возле которого стояла койка, кстати, было заметно меньше того, которое в свое время украшало фасад музыкальной школы имени Второго Коминтерна. Его тщательно заложили кирпичом эдак на три четверти, оставив вместо былого огромного вполне скромное, да еще и с решеткой по типу тюремной.

— Федь, буфет открыт, не в курсе? — сразу перешел я к главному.

— Открыт, куда он денется, до полуночи работает. Голодный?

— А ты как думал? Как на том свете чашечку кофе в себя залил с утра с печеньицем, так и все.

— Ну так в чем проблема, пошли, — сказал он, резко откладывая книгу и поднимаясь с кровати. — Я и сам не против чайку. Можно и покрепче за знакомство, но я перед дежурством ни-ни, а завтра на смену. Вот после — это с моей великой и полной готовностью, куда там юным пионерам.

— Ну сегодня я и сам не готов, наверное, — не очень уверенно сказал я. — И мне тоже завтра в Горсвет с утра пораньше, да еще и сфотографироваться можно.

— А чего, сто грамм фотографию засветят? — гыгыкнул он.

— Сто не засветят, но у меня друг был фотографом, как раз на документы снимал, — принялся объяснять я. — И вот мы с ним поддали плотно прямо в ателье у него, здорово так, после работы, а тут я вспомнил, что шел к нему за фото на служебный паспорт — меня в загранкомандировку отправляли, впервые в жизни.

— И чего? — заинтересовался он.

— Ну вот и снял в дрова пьяный фотограф в дымину пьяного клиента. Сразу отпечатали, утром сдал куда надо снимки.

— И?

— И потом ни один паспортный контроль по этому документу нормально пройти не мог. Все в отказ сразу шли: не ты, мол, и все, езжай откуда приехал. Хоть волком вой. И под смех трудящихся вынужден был каждый раз убеждать, что это я, просто напился до синевы. И даже рожу похожую корчить.

Федя поржал. А я между делом кровать заправил, вспомнив еще армейские навыки. Ничего так, навсегда, похоже, вколотили. Затем мой взгляд упал на балалайку, висящую над Фединой кроватью. Не удержался, спросил:

— Умеешь?

— А то! — гордо сказал Федя, потянувшись к инструменту.

— Где взял?

— Да тут и нашел в подвале. Музучилище же бывшее.

Струны бренькнули у него под пальцами, и он ловко и быстро заиграл частушечный мотивчик, напевая:

Все это завершилось кратким, но удивительно залихватским соло на струнных, равно как сопровождалось лихим притопыванием тапочками в пол.

— Ну ты и Хендрикс! — восхитился я дарованием.

— А то! Дамы млеют, — легко согласился Федя, поворачиваясь и вешая балалайку на подобающее почетное место.

— Оно и понятно: настоящий талант никакие матюги не испортят.

— Хочешь научу? — поинтересовался он.

— Ага, спиши слова. Слушай, я бы еще в душ сходил, — сказал я, тормознувшись и подумав про то, что лучше сперва ножки-то помыть, прежде чем в одних тапочках идти в место, где люди едят. Не зря же в резиновых сапогах марш совершил.

— Ну давай до конца коридора, там увидишь, — легко согласился он, заваливаясь обратно на кровать и хватаясь за книжку. — Я подожду.

Утром разбудил всех громкий школьный звонок, который, как заранее предупредил Федя, был тут вместо гудка заводского. Кому надо, тот по нему вставал, а кому не надо, засыпал обратным порядком. Такое желание было и у меня, потому что проспать удалось всего часа два. Нет, в буфете я не хулиганил и пил чай с сочнями, и страшноватого вида опасную бритву купил, и щетку, и коробку зубного порошка, затем изучал, даже наизусть учил наставление по американскому карабину, но вот потом, как задули керосинки и улеглись, тут-то и началось. Как навалилось осознание того, что я и вправду провалился черт-те куда и что там бегает заполошно почти жена, вызывающая, наверное, милицию. Те задают вопросы, осматривают место, где стоял сарайчик с генератором.

А партнеры? Если меня месяц на работе не будет, то можно уже не возвращаться. Не то чтобы они люди плохие — просто соблазнов очень много, а человек по природе своей слаб. Трудно удержаться от того, чтобы не оприходовать жирный и, по всем приметам, бесхозный кусок…

Мысли неслись в голове как десятки шаров для боулинга, спущенных под откос, тяжко сталкиваясь и разлетаясь в стороны под самыми неожиданными углами, в закрытых глазах мельтешила череда образов один причудливей другого: там были и черные глаза с вертикальными зрачками, неожиданно появившиеся у моего партнера по бизнесу Димы Семиряхина, и зловещая тьма, окутавшая сортир в моем доме, куда я боялся подойти, хотя очень надо было, и какие-то черные птицы вроде гигантских ворон, летающие над головой и выкрикивающие невнятные угрозы. Сон ли был это, или грезил я наяву — точно не скажу, но спать это мешало чертовски. И когда я все же сумел заснуть, чутко и беспокойно, чертов звонок мотопилой резанул прямо по сведенному судорогой мозгу.