На пороге Тьмы - Круз Андрей "El Rojo". Страница 32

Под подошвами ресапов захрустел мусор. Точно ведь гарью пахнет, мне не показалось. Другой бы, курящий как Федька, например, может, и не заметил, а я все же почуял — тонкий такой намек на запах, еле-еле заметный. Что могло гореть в совершенно безлюдном месте? И гореть недавно, иначе бы не пахло.

Луч пробежался по стенам и темным углам, но ничего подозрительного не обнаружил. Развалина как развалина, просевшая и обвалившаяся крыша, рассохшийся и проваленный пол под ногами… А вот та дыра выглядит так, как будто входом в подвал была. А почему бы нет? Домишко-то капитальный, и даже не маленький, погребу в нем быть сам бог велел.

Дальше — больше. Подвал был разве что без крышки. Зато рядом валялся квадратный лист фанеры, которая точно была не отсюда: очень уж свежей выглядела — не так, словно пролежала здесь под дождями много лет, как все остальное. Нет, фанеру кто-то принес. Даже спил по краю свежий.

Из погреба тянуло той самой гарью, внутри было темно. Я выглянул в окно, увидел Федьку в плащ-палатке, стоящего на подножке «блица» и курящего папиросу, и свистнул ему.

— Чего?

— Подстрахуй, я что-то странное нашел!

— Да? — удивился он. — Иду!

Я снова посветил фонарем в подвал. Лестница с подгнившими ступеньками, земляной пол. Ступеньки выдали тот факт, что по лестнице спускались или поднимались — верхний, самый гниловатый слой дерева был содран чьими-то подошвами.

— Чего тут? — спросил Федька, войдя в развалину.

— Кто-то здесь лазил. И подвал закрывал.

Я указал на фанеру. Федька хмыкнул, присел рядом на корточки, сказал:

— Посвети сюда. — Поднявшись, заявил: — Точно. Люк давно развалился, и кто-то выход фанерой закрыл. Видишь, кирпичами ее придавили? Даже вот след остался. — Он указал на грязное пятно в углу листа, затем на заплесневелый, грязный красный кирпич, валявшийся рядом.

— А потом люк кто-то открыл, как я понимаю? — спросил я.

— Правильно понимаешь. Похоже, что там кто-то или что-то появилось. И оно ушло, просто откинув люк.

— А сейчас?

— Если бы там что-то было сейчас, то оно бы уже кинулось, — сказал он, но не очень уверенно и даже немного отступил назад от черного проема. — Ты тут сколько уже шаришься?

— А если оно осторожное? Или погуляло где-то, а потом обратно вернулось, в берлогу типа?

— Тогда хрен его знает. Давай валим отсюда, на хрен, нечего здесь ловить.

Предложение выглядело откровенно разумным, даже очень разумным, но я все же его отклонил, чувствуя, что делаю глупость:

— Я бы проверил погреб.

— Это на хрена? — поразился Федя, даже на шаг отступил от опасного сумасшедшего.

— Предчувствие у меня. Интуиция типа.

Федя вроде как чуть задумался, затем спросил:

— Думаешь, что это как-то с тобой связано?

— А почему бы нет? — спросил я. — Запах гари еще свежий, я здесь тоже свежий, — как бы одно не было следствием другого. Очень уж место глухое, совпадения странны.

— Ну… если надо, то я здесь посторожу, — сказал он, хоть и без особой охоты. — Но вниз не полезу, мне такого дерьма на работе хватает.

— А я тебя и не зову, собственно говоря, — сказал я, закидывая карабин за спину и вытаскивая из кобуры наган. — Прикрывай.

Фонарь повесил на грудь, револьвер в руке держал, пока спускался. Все время ожидал, что кто-то схватит меня за ноги, потащит в темноту на предмет сожрать и растерзать, но никто не схватил. Спрыгнув на земляной пол, повел лучом из стороны в сторону, с удивлением увидев, как черные, почти невесомые стебли какой-то пушистой травы, росшей вдоль стен и особенно густо по углам, постепенно становятся серыми под лучом света, а затем медленно распадаются, оседая невесомым пеплом на землю. Вот она какая, «темная травка».

— О-па, — сказал я сам себе, когда луч света остановился на куче золы посреди подвала.

В золе лежали кости. И череп. Круглый человеческий череп — не знаю, мужской или женский, я в этом не разбираюсь. На костях были кольца толстой стальной проволоки, к тому же примотанные к длинной ржавой арматурине, почти скрытой золой. Все это наводило на мысль, что кого-то связали проволокой по рукам и ногам, а заодно привязали к железной палке, чтобы не дать даже дергаться. А затем человека положили на костер, где он и сгорел почти полностью. А значит, жгли живым.

Мне стало откровенно жутко в этом сыром и вонючем подвале, захотелось ломануться наверх. Федька словно почуял это, крикнул:

— Что там?

— Тут человека сожгли! — крикнул я.

— Хренасе… — сказал он и присвистнул. — Давай валить отсюда, это адаптанты! Если они близко, то нам хана.

В голосе заметно слышна была паника, так что я решил ему сразу поверить. Крикнул только:

— Сейчас! Две секунды.

В углу одежда, сваленная в кучку: жертву раздели. По одежде тоже не поймешь, кто это был, — свитер, брюки-милитари вроде тех, что на базаре продавали, с многочисленными карманами и мешковатые, ботинки «турики» местного производства на рубчатой резиновой подошве. Быстро пересмотрел все это, посветил внутрь ботинок. Ага, есть что-то. «Е. Скляр». Блин, даже по фамилии не поймешь, мужчина или женщина, но уже что-то. Белья нет, — видимо, раздевали не догола, а по нему можно было хотя бы пол определить.

— Ну чего ты там? — крикнул Федька. — Валим отсюда по-быстрому, у меня плохие предчувствия. Бегом давай!

— Даваю! — крикнул я в ответ, повторяя за каким-то негром из старого детского фильма, и бросился к лестнице, закинув один ботинок себе в сумку.

Пока лез наверх, одна гнилая ступенька подо мной проломилась, но удержался, выбрался. Увидев, что я встал на ноги, Федька сказал: «К машине!» — и бросился бежать. Причем так, что я за ним еле успевал. При этом он еще умудрялся оглядываться, двигался то одним боком, то другим, приставными шагами, не опуская ППШ. На лице у него явно виден был страх — настоящий такой, причем заразный, что выражалось в том, что я тоже понемногу начал паниковать. Если позавчера ночью Федька у меня на глазах лез в подвал с тварями и совершенно спокойно, даже с шуточками, а сейчас он бледный и в глазах паника, — то этому точно есть причины.

Со свистом закрутился стартер, не успевший остыть мотор легко схватился, и, с облегчением выдохнув воздух, Федя врубил первую. Машина заскакала по кочкам, вырвалась на просеку, понеслась по ней.

— Федь, генератор не раздолбай! — предостерег я его.

— Ни хрена с ним не сделается, а вот нам отсюда валить надо, пока нас самих на костер не положили. Блин, адаптанты с этой стороны к городу никогда так близко не подходили — безопасное же направление! Разведбат, мать их в сумку, вообще мышей не ловят, развели тут!

Он ругался, но понемногу успокаивался, а как выехали на дорогу, то вроде вообще нервничать перестал. Я спросил у него:

— А с чего ты взял, что это адаптанты?

— Труп к чему-то привязан и возложен на костер?

— Ну… да, — кивнул я, уточнив: — Только там одни кости остались. А так все верно, связан проволокой, привязан к куску арматуры.

— Их почерк, — уверенно сказал он. — Они так жертвы приносят. Причем в костер задвигают постепенно, чтобы дольше мучился.

— А кому жертвы?

— А хрен их знает, — сказал он. — У нас с ними обмен новостями плохо налажен, вот и забывают рассказать.

— А пленных не было?

— Как — не было? Были, только пользы с этого… Как их там в НКВД ни спрашивают за жизнь их неправильную — ничего не рассказывают. Орут, визжат, но ничего не говорят. А некоторые так и вовсе хохочут. Де-мо-ни-чес-ки, так сказать.

— Говорить разучились, может быть? — предположил я.

— Между собой-то базарят, разведка сколько раз слышала. А вот с нами отказываются. Брезгуют, наверное.

Машина с ходу влетела передними колесами в глубокую лужу, нас накрыло водой, которую метавшиеся по стеклу щетки быстро счистили, но разговор ненадолго прервался.

— Федь, а тебе фамилия Скляр ни о чем не говорит?

— Актер у нас такой был, в каких-то музыкальных комедиях играл. А что?