Нижний уровень - Круз Андрей "El Rojo". Страница 30

– Кое-что есть, – кивнул он, придвигаясь к компьютеру. – Подвинься.

Опять несколько щелчков «мышкой», сменившиеся экраны, затем появилась фотография улыбающегося ребенка в рубашке частной школы, темноволосого и круглолицего.

– Альберт Рохас, вторая жертва. – Витёк снова защелкал «мышкой», показывая фото с места преступления. Не тело, это все было скрыто от публики, а то, что сняли репортеры из-за пределов полицейского оцепления. – А вот это… – Еще щелчок, и я увидел фотографию немолодой широколицей латиноамериканки с явной примесью индейской крови, одетой дорого и ярко, с широким и тяжелым колье на жирной морщинистой шее. – Это Грасиэла Рохас…

– «Кокаиновая королева» из Майами, – закончил я за него.

– Точно. Из того, что мне удалось узнать, выходит, что убитый мальчик – внук ее старшего брата.

Рассказывать мне о Грасиэле не надо, она у половины латиноамериканских уголовников вроде символа «Американской мечты». Выросшая в Картахене, к слову, как и Росита, она в одиннадцать лет застрелила ребенка из ее же трущобы, предварительно уведя его со двора, спрятав и потребовав выкуп у родителей. В этом возрасте ее даже посадить не смогли, а девочка довольно быстро переквалифицировалась сначала в карманницу, а потом в проститутку, переехав в «кокаиновую столицу мира» – Медельин тех времен, когда в нем безраздельно правил Пабло Эскобар.

Там она вышла замуж за одного из его людей по имени Луис Браво и с ним вместе переехала в Майами, довольно быстро организовав подпольную компанию по доставке и продаже белого порошка в Америке. По прикидкам властей, месячный доход от их операций составлял не меньше шестидесяти миллионов долларов. Затем Луис Браво скончался от рака, оставив Грасиэлу с двумя сыновьями, а она вызвала себе в помощь из Колумбии двух своих братьев, Маноло и Дарио, причем Маноло взялся за «силовые операции» против конкурентов, прославившись в «войнах кокаиновых ковбоев» в конце восьмидесятых, а Дарио занимался исключительно легальной частью бизнеса.

– Вот он и есть внук этого самого Дарио, – сказал Витёк. – Я процентов на девяносто уверен.

Сама Грасиэла оказалась в центре внимания властей, которые поклялись, наверное, на Декларации Независимости и Билле о Правах одновременно в том, что Грасиэлу упекут. И упекли, но не так надолго, как хотели, большая часть самых серьезных обвинений развалилась в суде. Грасиэла получила десять лет, которые отсидела от звонка до звонка, продолжая руководить бизнесом из тюрьмы. Она даже заказала убийство своего второго мужа, Родриго Сепульведы, который увез с собой в Колумбию их сына против ее воли. Сепульведу расстрелял какой-то мотоциклист на выходе из парикмахерской в Медельине, а сына, которого, к слову, звали Майкл Корлеоне, ага, имя такое, вернули в Америку.

Дальше, по иронии судьбы, сын остался в Америке, а Грасиэлу власти депортировали в Колумбию, и ее последнее фото было сделано в аэропорту Боготы, когда она сошла с самолета. По слухам, Грасиэла переехала в Медельин, где жила безбедно, а вот ее организация в Майами окончательно заглохла. Маноло, словно продолжая традицию, скончался от рака горла, а Дарио как занимался делами законными, так ими заниматься и продолжил, не приближаясь к криминалу. Причем так удачно, что власти так и не смогли отыскать следов кокаиновых денег в его инвестициях, хоть во Флориде таких немало. Правда, их и ловить научились очень ловко, так что многие отели, построенные за наличные, были конфискованы и потом ушли с молотка.

И вот выходит, что дочь Гонсалеса со своей слабоумной подругой убили внука Дарио Рохаса и внучатого племянника «кокаиновой королевы».

– Как-то все новыми красками заиграло, верно? – спросил Витёк, явно гордый собой.

– Да уж точно… плюс еще одна версия.

– Версия? – Витёк даже возмутился. – Тут, по-моему, и ежу ясно, кто семью Гонсалеса пострелял.

– Ни хрена пока не ясно, Вить, – сказал я, поднимаясь с кресла. – Самое очевидное не всегда правда, потому что люди предпочитают такие свои подвиги скрывать. А тут именно что очевидно. Сделай мне выборку по материалам, хорошо? И электронную, и на бумаге. И фото подружки Гранта распечатай с этой… Сатори… – Я уже сбился на навязчивые идеи. – И татуировка покрупнее пусть будет.

Глава 3

Я поехал с Молиной на его машине, оставив свою возле его офиса. На всякий случай не захотел светить номера. Зато прихватил с собой маленький и плоский диктофон, спрятанный в кармане сумки с планшетом, встроенную в ту же сумку маленькую камеру и еще одну – смонтированную в корпусе смартфона, только снимающую не «традиционным способом», а с торца, беззвучно и не вызывая никаких подозрений. Спасибо британским онлайн-магазинам шпионского оборудования, отсылающим товар куда угодно, благо в Великобритании вся эта джеймсбондовская электроника и оптика разрешены к свободной продаже. Влезать в чью-то частную жизнь уже криминал, а вот оборудование для влезания доступно каждому.

Ездил Молина на «Кайенне», под стать офису, что с поправкой на не самое лучшее финансовое положение его компании немного удивляло. Но это местное. Пустить пыль в глаза важнее, чем чего-то добиться, или, как у меня на родине говорят, понты дороже денег. К тому же его еще и водитель возит.

Место для парковки искать не стали, водитель просто высадил нас у входа в «Тауэрбанк» – шестидесятиэтажную башню, похожую на пилон полированного черного оникса, и уехал, получив указание забрать нас по звонку. Это и есть главное удобство водителя в большом городе – время на поиски парковки не теряешь. Дождались лифта, мгновенно поднявшего нас на тридцать пятый этаж и выпустившего в облицованный ламинатом по серой штукатурке коридор. Нужный офис оказался в его торце, причем на двери было сразу две таблички – с названием фирмы и отдельно с именем Джереми Гранта. Похоже, что он совмещает функции корпоративного советника и «общепрактикующего». А может, и ошибаюсь.

Офис был не из дешевых, но при этом вполне стандартный и небольшой. Приемная, в которой сидела немолодая женщина вполне европейского, скорее даже скандинавского вида, не вызывавшая никаких игривых мыслей о ее отношениях с начальством, кабинет и приемная. Заправлял здесь всем Грант, похоже, а вот где тогда базируется СЕО Энн Хилли? Уже интересно.

Что для Панамы совсем необычно – ждать не пришлось, нас сразу пригласили в кабинет, рассадив за переговорным столом. Пригласил Грант, но, едва мы расселись, в кабинет вошла Хилли. В приемной мы ее не видели, похоже, что она выходила из офиса. Дальше был стандартный обмен любезностями и визитными карточками, во время которого я больше рассматривал наших собеседников, чем слушал. Послушать потом и в записи можно будет.

Грант был высок, худ, хорошо, со вкусом одет, держался безукоризненно, каждым словом и движением демонстрируя манеры, откровенно располагал к себе. А вот Энн Хилли заинтересовала еще больше. Еще по записи я заметил, насколько естественно и одновременно властно она держалась, но запись давала лишь самое отдаленное впечатление об этой женщине.

Во-первых, она была красива. На вид ей лет тридцать, может быть, немного больше, трудно понять. Может, по глазам больше, не знаю, по взгляду. Безусловно англичанка, что немного удивило. Среди них немного красивых, если честно, но к этой правило не относится. Неброская, неяркая красота, которую при этом сомнению не подвергаешь. Густые каштановые волосы примерно до плеч, немного скуластое для англичанки лицо с безукоризненно белой нежной кожей, как говорят те же англичане – «сердечком». Внимательные серые глаза, немного вздернутый нос, пухловатые, чуть капризные губы, твердая линия подбородка.

Дорогой, пошитый bespoke костюм из тонкой серой ткани, белая, скорее мужского покроя рубашка, открывающая шею. Скромный кулон с крупным бриллиантом, дорогие часы. И опять же манеры: явное, но деловое дружелюбие, улыбка, открывающая ровные белые зубы. Изящные кисти рук, тонкие запястья, тонкие, насколько я заметил, когда она стояла, щиколотки. С этим у англичанок вообще беда, много тяжелокостных, а толстые пальцы у женщин чуть ли не за правило.