Рейтар - Круз Андрей "El Rojo". Страница 59

– Не сам, наверное, но мне об этом ведь не станут говорить, правда? – удивился он моему вопросу. – Мне и про Алберна не говорили, это я уже сам понял. А говорил со мной секретарь. Все. И платил он. И за работу он спросить обещал.

– Спросил? – усмехнулся я.

– Нет пока, – чуть помрачнел Сэт. – Поэтому я с тобой и говорю теперь, предчувствия у меня не очень хорошие на его счет.

– Тогда пиши, вон же бумага перед тобой, – показал я стволом. – Все пиши. И отдай это мне. Это и будет тебе гарантия того, что не убью.

Не знаю, поверил бы я мне самому на его месте или нет. Но люди, стоя перед лицом неминуемой смерти, зачастую начинают верить в чудеса. Да и не чудо это для того, кто душегубствовал по найму. Сегодня платит один, а завтра другой. А самых лихих душегубов и живодеров еще и переманивают друг у друга, подчас даже враги. Так что… все в порядке вещей, нет никакого чуда.

– Когда и как вы с секретарем встретиться должны?

– Он меня сам найти должен. Дождется доклада от городской стражи о том, что все, кто должен умереть, умерли, и придет оставшееся заплатить.

– А аванс ты брал?

– Без аванса не работаем, – усмехнулся он.

Сэт писал лист за листом, я быстро проглядывал их – есть имена, есть адреса. Не знаю, насколько это все правда, но… мне кажется, что он уже попрощался со всеми и спокойно их продает. Раз краденым торгует, так почему бы и нанимателями не торговать?

В сарае было по-прежнему тихо, время от времени фыркали лошади у входа, да время от времени что-то насвистывал Барат, явно нервничая.

Где-то через полчаса Сэт Кошелек отбросил карандаш и сказал:

– Все, закончил.

– Сиди пока смирно, – сказал я, взяв бумаги и чуть отступив назад.

Проверить его ответы мне вообще-то нечем. Так что придется принимать все на веру. И выбора нет. Но все равно это лучше, чем ничего. Даже если он и пытался наврать, то где-то должен был проговориться.

– Как? – спросил Сэт, с заметным нетерпением ожидая окончания чтения.

– Потом повнимательней гляну, – сказал я, выкладывая бумагу перед ним. – Вот здесь, внизу листа, подпиши: «Я, Сэт, прозываемый Кошельком и так далее, обязуюсь сотрудничать с соглядатаями Рисского княжества за помесячную плату…» Сотню тебе, хватит? – спросил я, чуть заходя сбоку.

– Да хватит, конечно, – энергично закивал Сэт, дописывая фразу.

Прижав дуло отобранного револьвера к его виску, я потянул спуск. Грохнуло, голова Кошелька дернулась, кровь вперемешку с мозгами забрызгала серую стену. Я успел схватить листы бумаги до того, как его лоб со стуком врезался в столешницу.

– С собой бы тебя забрать, да не сможем через город провезти, – сказал я уже мертвецу. – Так что только вот так.

В дверь заскочил Барат, уставился на меня.

– Что суетишься? – обернулся я к нему. – Сторожи. Не всполошились?

– Нет, тихо вроде.

Звуков, стука всякого и грохота вокруг много, за всем этим выстрел легко не услышать. Платком обтер рукоятку револьвера, вложил в руку мертвеца и его пальцы сжал. Слышал, что умеют толковые дознаватели графитным порошком следы пальцев выявлять, вот и берегусь. Затем его нож в крови Пузыря испачкал и на стол перед убитым бросил. Думаю, что следов его пальцев на ноже и так хватает.

Все. Глядишь, и решат, что Сэт сам себя жизни лишил, а перед этим убил Пузыря. Собрал со стола бумаги, убрал их в сумку да и вышел из сарая, в котором все сильнее и сильнее пахло кровью.

– Уходим, Барат.

Вскарабкавшись в седло, огляделся. Нет, никто не бежит сюда, никто не паникует. Похоже, что все прошло незамеченным для окружающих. Мы даже коней гнать не стали, шагом с места пустили, чтобы лишнего внимания не привлекать.

– Маст… Арвин, – спохватился Барат, вспомнив, что обращение по уставу я запретил. – Узнал что от них?

– Похоже, что узнал, – кивнул я. – Проедем мимо одного места, потом во второе заглянем – а дальше и из города можно. Дел у нас еще много.

Я намеренно свернул на главную, самую широкую улицу, ведущую от порта к лабазам. На ней и людей много, и коней, и на конях этих самых люди с оружием, самые разные, так что ничьего внимания мы не привлечем. Тянут ломовые лошади и быки большие возы с товаром, кричат обозники, идут бригады грузчиков на работу, шум, гам, где-то за забором еще и целая свора собак лает, в общем, день в разгаре.

А хорошо, что все путешествие сюда нас по городской карте гоняли и приметы описывали. Еду сейчас если и не как у себя дома, то в знакомом месте. Знаю, куда свернуть, знаю, что искать.

Секретаря члена Городского Совета Алберна звали Пателем. Жил он не в доме своего старшего, что часто бывает, а отдельно, в чистом квартале за Ратушной площадью, почти у самого собора Сестры Скорбящей. Жил неплохо – двухэтажный дом с маленьким палисадником пусть роскошью и не поражал, но был добротным, оштукатуренным насвежо, оградка покрашена, мостовая перед домом гладкая, да и соседи все такие же, с достатком, уважаемые люди. У калитки, на почтовом ящике, табличка висит латунная, начищенная, как зеркало: «Секретарь городского советника Патель». Вот так, и уточнять ничего не нужно.

Поэтому мы даже шага коней не замедлили, просто проехали мимо неторопливо, запомнив место.

– На дом самого советника глянем, Барат, – сказал я своему спутнику, поворачивая мерина в узкий переулок Фонарщиков, который должен был вывести нас на Большую улицу, на которой находились и самые дорогие в городе лавки, и самые хорошие рестораны, и где, насколько мне рассказали, в дырявых, скажем, портках или без сапог, так и по самой улице не дали бы пройти, забрали бы в участок.

В переулке стук копыт по мостовой плитке стал громче, возвращаясь эхом от стен. В одном месте с трудом разминулись с большой, груженной мебелью телегой, потом за нами погнался какой-то лохматый пес, отчаянно облаивая, но близко не подбираясь. Лошади на него внимания не обратили.

На Большой же улице людно не было, разве что у лавок и заведений портных стояли экипажи с дремлющими на облучках кучерами, дожидаясь, похоже, хозяек, отправившихся за покупками. Посередине улицы неторопливо ехал конный патруль стражи, поглядывая по сторонам. Видать, следили за тем, чтобы никто в дырявых портках сюда не забрел. Дворник тротуар мел. В одном месте девушка в белом переднике шваброй мыла крыльцо обувной лавки. Окна кафе открыты на улицу, за ними видны все больше дамы, сидящие стайками за круглыми столиками и попивающие кофе с пирожными. А между столиками девочки-подавальщицы в белом носятся.

В самой своей середине Большая улица пересекала площадь Согласия, где был сквер, полный нянек с колясками. В песочницах и на деревянных горках играли дети, одетые чисто и даже обутые, что нормальному человеку сперва и видеть странно. От площади мы свернули направо, на бульвар Второго Благодарения, где увидели мраморную статую преклонившей колена Блаженной Матери, положившей правую руку на алтарь.

Если на Большой улице дома были сплошь трехэтажные, построенные вплотную, то здесь они сменились роскошными городскими особняками. Да такими, в которых, наверное, и владетельный князь жить бы не постеснялся, – стоящими в глубине просторных дворов, за высокими чугунными решетчатыми заборами, с мощеными дорожками, идущими к широким подъездам, на которых должны были разворачиваться экипажи гостей, высаживая седоков.

Стражи еще прибавилось, в нескольких местах мы увидели полосатые будки, укрывавшие вооруженных стражников, лениво поглядывавших по сторонам. Тут уж точно никого лишнего не любят, не зря улица почти пустая.

Особняк городского советника Алберна я узнал легко, по отлитому в чугуне гербу, висящему над воротами, – надутому парусу под раскинувшим лучи солнцем. Насколько я помнил из того, что мне по пути сюда рассказывали, состояние рода Алберна пошло с морской торговли. И основные покупатели его торгового дома жительствовали в Валаше, так что городского советника Алберна никак нельзя было считать рисским союзником.