Кот, который сигналил - Браун Лилиан Джексон. Страница 33

– Сепия, это противозаконно – без спроса записывать на магнитофон чьи-либо разговоры. Да, тысячи людей этим занимаются, и им всё сходит с рук, но если в нашем случае это всплывет, то у вас будут неприятности и операция «Свисток» окажется скомпрометированной. Блестящая идея, но, пожалуйста, забудьте её. У вас всё отлично получается и с вашим блокнотиком. Вы сделали домашнее задание?

– Да, я прочитала все вырезки о скандале и продумала несколько способов, как вызвать женщин на разговор. После ухода Тиш я спросила Флорри, в какое время обычно ужинает дома её муж. Она поглядела на меня весьма странно – глаза её сверкали, и сама она была в сильном волнении – и сказала: «Если он придёт домой, его посадят в тюрьму и отберут все его поезда. Он украл много денег». Эта реплика закончилась диким смехом, который напугал Ригли. Я старалась успокоить бедняжку, но она захотела спуститься на лифте вниз и показать мне поезда. Вы их когда-нибудь видели, шеф?

– Видел – потрясающее зрелище! Пару месяцев тому назад, до того как Флойд скрылся с чужими деньгами, я написал колонку о его модели железной дороги.

– Понятно. Погодите, я вам ещё кое-что расскажу. Флорри велела мне нажать кнопку и запустить поезда, но я боялась нажать какую-нибудь не ту и сломать всю эту систему. Тогда Флорри сама подкатила к пульту и стала нажимать на все кнопки подряд и крутить все ручки. Поезда задвигались, они двигались всё быстрее и быстрее, пока наконец не начали врезаться друг в друга, в мосты и здания. Я умоляла Флорри выключить систему, но она наслаждалась этим зрелищем, хохоча как безумная. Потом, как я понимаю, произошло короткое замыкание, потому что погас свет. Но было уже слишком поздно. Вся эта штуковина сломалась! Я и сама чувствовала себя абсолютно разбитой, честное слово! Когда Тиш вернулась из магазина, я всё ещё была выжата как тряпка и не могла найти Ригли.

– А как Тиш отреагировала на катастрофу?

– Совершенно спокойно. Она разъединила какие-то провода и сказала, что всё в порядке – опасность миновала. Но как только мы уложили Флорри поспать после обеда, Тиш закрыла лицо руками и зарыдала. Она буквально выла и стонала. Я сказала: «Ужасно жалею о том, что случилось с поездами, но я абсолютно ничего не могла поделать». Она помотала головой из стороны в сторону и ответила, что плачет вовсе не из-за поездов – её беспокоит другое. Я обняла её со словами: «Поплачь хорошенько, дорогая. Тебе станет легче. И не бойся рассказать мне о своих бедах. Я твой друг». Это вызвало новый поток слез.

– Вы очень хорошо рассказываете эту историю, Селия.

– Вы находите? Когда Клейтон был маленьким, я ему часто рассказывала истории… Итак, спустя некоторое время Тиш утерла слезы, высморкалась и вдруг горько воскликнула: Я презираю моего… я презираю мужа моей матери! Я хотела, чтобы она выговорилась и тем самым облегчила свои страдания.

Квиллер кивнул, но мысли его приняли несколько иной оборот. Если Тиш презирала своего отца – по любой причине, – не она ли «дала свисток»? Или, может, за показной враждебностью она хотела скрыть свою собственную причастность к мошенничеству?

– Йау! – последовало предостережение Коко, пялившегося в кухонное окно.

– Кто-то идёт! – Квиллер вскочил. – Коко услышал машину, она едет через лес!

– Полиция? Куда мне деваться? – в тревоге спрашивала Селия, схватив в охапку сумку.

– Оставайтесь на месте.

Это оказался всего лишь мистер О'Делл, следивший за порядком в доме: он хотел получить чек за оказанные услуги.

– Итак… продолжайте, Селия. Тиш открылась вам?

– Да, она рассказала мне о Ф. Т. Так она называет своего отца. Он терроризировал её и её брата Эдди, пока они росли. Теперь она негодует на него за то, что он заставил её пройти курс делопроизводства в школе и пойти работать в его банк, вместо того чтобы отдать в колледж. Но больше всего она ненавидит его за то, что он разрушил жизнь Флорри – своим пренебрежительным отношением к ней, своей скупостью и бесконечными подружками.

Квиллер просмотрел свои записи:

– Знаете, это неправда, что Ламбертаунский ссудный банк только для железнодорожников. Тиш пыталась отвлечь вас от этой темы.

– Охотно верю. На какие-то вопросы она часто даёт весьма уклончивые ответы. Уже перед самым уходом я спросила у неё: «Флорри говорила мне, будто бы её муж украл какие-то деньги и его, возможно, посадят в тюрьму. Она что, была не в себе?» Тиш ужасно разволновалась, услышав это, и сказала, что у отца в конторе какие-то затруднения и никто не знает наверняка, в чём, собственно, дело. Затем она приняла неприступный вид, и я уже больше никаких вопросов не задавала. Мы стали искать Ригли и нашли его съежившимся в ванночке с песком, словно это было единственно безопасное место в доме. Они хотели, чтобы я снова привезла его с собой в понедельник, но… О, взгляните на этот парад! – взвизгнула она, указывая на верхушку каминного куба.

– Слева направо, – спокойно проговорил Квиллер, – их имена – Ква, Фью, Кря, Юм-Юм и Коко.

Оба кота прекрасно сочетались с манками: они свернулись в комочек, что придавало им вид сидящих уток.

– Вот и говорите после этого, что у котов нет чувства юмора, – сказал Квиллер.

Взрыв смеха Селии нарушил представление, и две живые «утки» спрыгнули на пол.

– Прошу прощения, котятки, – извинилась Селия. – Я часто слышала, что коты не любят, когда над ними смеются… Ну ладно, пожалуй, это всё, что я имела доложить. Пойду-ка я домой и посмотрю, очухался ли Ригли от постигшего его ужаса.

Провожая её к машине, Квиллер сказал:

– Возможно, в эти выходные я разработаю новую стратегию. Давайте устроим брифинг в воскресенье вечером.

– Идёт, шеф, – весело отозвалась на предложение Селия.

В амбаре тем временем разыгрывалась ещё одна пантомима. На телефонном столике восседал Коко, носом подталкивающий английскую карандашную коробку к краю стола.

– БРЫСЬ! – прогремел Квиллер. Рванувшись к месту событий, он на лету подхватил антикварное сокровище, которое ещё не успело удариться о выложенный керамической плиткой пол. – Плохой кот!

Коко, вздыбив шерсть, взлетел на балкон.

ОДИННАДЦАТЬ

Для интервью с Ози Пеном Квиллер вооружился своим обычным диктофоном, несколькими снимками «девятки» при её возвращении в воскресенье Ревизии, как назвала тот памятный день газета. Перед уходом он кое-как подстриг усы в надежде больше походить на Джеймса Макинтоша, писателя, нежели на Джима Квиллера, автора газетной колонки.

Дом престарелых для железнодорожников находился на Главной улице, прямо против таверны «У путей» (всё ещё закрытой), перед которой стояли две полицейские машины, одна явно из судебной экспертизы. Дом престарелых, в прошлом – железнодорожный отель, представлял собой трехэтажное кирпичное здание без всяких там ненужных деталей типа крылец, ставень или декоративных карнизов.

Квиллер вошёл в вестибюль. Он был безлюден, если не считать молодого дежурного за коммутатором. За спиной дежурного возвышался стеллаж с отделениями для писем и записок – на каждой ячейке стоял номер комнаты; все они пустовали. Единственным достоинством вестибюля была чистота. Коричневые стены, коричневые полы и коричневая деревянная мебель так и сверкали глянцевым лаком; это напомнило Квиллеру пресс-клуб в Центре, который занимал помещение бывшей тюрьмы. Через двойные стеклянные двери сверкал экран телевизора с яркими красками рекламируемых товаров. Перед телевизором сидели несколько стариков, уставясь в экран или подремывая, тут же несколько пенсионеров играли в карты.

– Вы – мистер Макинтош? – спросил телефонист. – Ози ждёт вас. Комната двести три. Лифт в конце зала. Лестница – за ним.

Квиллер доверял своим ногам больше, чем мрачного вида лифту с раздвижными металлическими дверьми. Он решил подняться по коричневой лакированной лестнице в коричневый же коридор; там он постучал в коричневую дверь под номером 203. Дверь открылась мгновенно, и на пороге Квиллер увидел старого машиниста, которого он запомнил с воскресенья Ревизии, – мужчину рослого, крепкого, хоть и немного сутулого. Однако он изменился с того дня. Румяное лицо, которое сияло гордостью в окошке кабины машиниста, выглядело теперь серым и утомленным.