Страхи мудреца. Книга 1 - Ротфусс Патрик "alex971". Страница 8

Мне лично казалось странным то, как серьезно относятся к экзаменам все остальные. Ведь подавляющее большинство студентов было из знати или из богатых купеческих семей. Для них высокая плата за обучение была не более чем неудобством — это означало, что у них останется меньше карманных денег, которые можно потратить на лошадей и на шлюх.

Для меня ставки были куда выше. После того как магистры назначат плату, изменить ее уже нельзя. Так что, если назначенная плата окажется чересчур высока для меня, я не смогу учиться в Университете, пока не найду, чем заплатить.

Первый день экзаменов всегда чуть-чуть смахивал на праздник. Экзаменационная лотерея проходила в первой половине дня. Это означало, что те несчастные, чей жребий выпадал на первый день, вынуждены были проходить собеседование всего несколько часов спустя.

К тому времени, как я пришел во двор, через него тянулись длинные очереди, а те студенты, кто уже успел попытать счастья, слонялись вокруг, жалуясь на судьбу и пытаясь продать, купить или обменять свой жребий.

Ни Вилема, ни Симмона нигде не было видно, так что я встал в ближайшую очередь, стараясь не думать о том, сколько денег у меня в кошельке: один талант и восемь йот. Некогда такие деньги показались бы мне немыслимым богатством. Но на оплату обучения этого не хватало…

Вокруг стояло множество тележек, с которых торговали сосисками и каштанами, горячим сидром и пивом. От ближайшей тележки несло теплой выпечкой и салом. Там продавались пирожки со свининой — для тех, кто мог себе это позволить.

Лотерея всегда проводилась в самом просторном из университетских дворов. Большинство звали его «двором наказаний», хотя те немногие, у кого память была более долгой, называли это место Залом Вопросов. Я же знал его под еще более древним названием: Чертог Ветра.

Я некоторое время смотрел на листья, несомые ветром по булыжной мостовой, а когда поднял голову, то увидел глядящую на меня Фелу. Она стояла мест на тридцать-сорок ближе к началу очереди. Фела дружески улыбнулась мне и помахала рукой. Я махнул ей в ответ, и она вышла из очереди и подошла ко мне.

Фела была красавицей. Из тех женщин, каких обычно видишь на картинах. Это не та утонченная, искусственная красота, которую можно часто встретить у знатных дам. Красота Фелы была природной и естественной: большие глаза и пухлые губы, которые всегда улыбались. Здесь, в Университете, где мужчин было вдесятеро больше, чем девушек, она выделялась среди прочих, как лошадь в овчарне.

— Можно я с тобой постою? — спросила она, подойдя ко мне. — А то там и поболтать не с кем, терпеть этого не могу.

Она одарила обаятельной улыбкой двоих парней, что стояли следом за мной.

— Я не лезу без очереди, — объяснила она, — я просто перешла из головы в хвост!

Парни возражать не стали, хотя их глаза так и бегали от меня на Фелу и обратно. Было очевидно, что они удивляются, отчего это одна из самых красивых девушек в Университете бросила свое место ради того, чтобы постоять в очереди вместе со мной.

Хороший вопрос. Меня и самого это удивляло.

Я подвинулся в сторону, чтобы освободить ей место. Некоторое время мы молча стояли плечом к плечу.

— Ты чем будешь заниматься в этой четверти? — спросил я наконец.

Фела откинула назад волосы, упавшие ей на плечо.

— Наверно, буду и дальше работать в архивах. Химией буду заниматься. А Брандье позвал меня на математику многообразий.

Меня слегка передернуло.

— Там же одни цифры! Нет, мне такое не по зубам.

Фела пожала плечами, и ее длинные локоны, которые она только что откинула назад, воспользовавшись случаем, снова рассыпались, обрамляя лицо.

— Да нет, это все не так сложно, когда вникнешь. Больше похоже на игру, чем на что-либо другое.

Она вопросительно склонила голову.

— Ну а ты?

— Занятия в медике, — начал я. — Обучение и работа в артной. И симпатия тоже, если Дал меня возьмет. Кроме того, мне, наверное, стоит поплотнее заняться сиару.

— Ты говоришь на сиару? — удивленно спросила она.

— Объясниться могу, — ответил я. — Но Вил говорит, что грамматика у меня просто кошмарная.

Фела кивнула, потом искоса взглянула на меня, слегка прикусив губу.

— А еще Элодин предложил мне присоединиться к его группе, — сказала она глухим от волнения голосом.

— А что, Элодин ведет занятия? — спросил я. — Я думал, ему не разрешают преподавать.

— Ведет, с этой четверти, — сказала она, с любопытством взглянув на меня. — Я думала, что и ты с нами будешь. Разве не он высказался за то, чтобы сделать тебя ре'ларом?

— Он, — кивнул я.

— Ой… — она, похоже, смутилась, потом поспешно добавила: — Ну, наверное, он просто пока не успел тебя пригласить. Или планирует заниматься с тобой отдельно.

Я отмахнулся от последнего замечания, хотя и был уязвлен мыслью о том, что обо мне забыли.

— Да кто его знает, этого Элодина? — сказал я. — Если он не сумасшедший, значит, он лучший актер, какого я когда-либо встречал.

Фела хотела было сказать что-то еще, потом нервно оглянулась по сторонам и подалась ближе ко мне. Ее плечо коснулось моего, вьющиеся волосы щекотнули мне ухо — она вполголоса спросила:

— А это правда, что он сбросил тебя с крыши Череповки?

Я смущенно хохотнул.

— Это запутанная история, — сказал я и довольно неуклюже сменил тему: — А как называется предмет, который он ведет?

Фела потерла лоб и разочарованно усмехнулась.

— Не имею ни малейшего представления! Он сказал, что название предмета — «Название предмета».

Она посмотрела на меня.

— Что это, вообще, значит? В расписании его надо будет искать под названием «Название предмета»?

Я честно сказал, что не знаю, ну а отсюда был всего один шаг до того, чтобы начать делиться анекдотами про Элодина. Фела рассказала, что один хранист отловил его в архивах голым. А я слышал, что он как-то раз целый оборот расхаживал по Университету с завязанными глазами. Фела слышала, что он придумал Целый новый язык с нуля. А мне рассказывали, что он затеял драку в какой-то занюханной таверне из-за того, что один из посетителей упорно говорил «питание» вместо «еда».

— Да, об этом мне тоже рассказывали! — рассмеялась Фела. — Единственное, что мне говорили, будто это случилось в «Лошади и четверке», а подрался он с баронетом, который то и дело говорил «более того».

Я и оглянуться не успел, как подошла наша очередь.

— Квоут, сын Арлидена, — сказал я. Женщина со скучающим лицом сделала пометку напротив моего имени, и я вытащил из черного бархатного мешочка гладкую костяную плашку. На ней значилось: «Поверженье — полдень». Восьмой день экзаменов, времени на подготовку полно!

Фела вытянула свой жребий, и мы отошли от стола.

— А у тебя что? — спросил я.

Она показала мне свою плашку. Возжиганье, после четвертого колокола.

Это был на редкость удачный жребий в самом конце экзаменов.

— Ух ты! Поздравляю.

Фела пожала плечами и сунула плашку в карман.

— Мне-то все равно. Я и готовиться особо не буду. Чем дольше я занимаюсь, тем хуже сдаю. Только нервничать начинаю.

— Ну так поменяйся с кем-нибудь! — сказал я, указывая на слоняющихся вокруг студентов. — За такое время наверняка кто-нибудь отвалит целый талант. Если не больше.

— Да ты знаешь, я и торговаться-то особо не умею, — ответила она. — Я просто считаю, что любой жребий, который мне попадется, — счастливый, за него и держусь.

Теперь, когда мы отстояли очередь, у нас уже не было причин оставаться вместе. Однако мне хотелось побыть с ней, да и она, похоже, не спешила уходить. Так что мы принялись бесцельно бродить по двору, в толпе.

— Слушай, я просто умираю с голоду! — сказала вдруг Фела. — Ты не хочешь сходить куда-нибудь пообедать?

Я мучительно осознал, насколько тощ мой кошелек. Будь там несколькими монетами меньше, пришлось бы положить в него камень, чтобы он не развевался на ветру. У Анкера меня кормили бесплатно, за то, что я играю там на лютне. И тратить деньги на еду где-то еще, в особенности накануне экзаменов, было бы непростительным безрассудством.