Кот, который свихнулся на бананах - Браун Лилиан Джексон. Страница 17

Вайолет жестом попросила выключить диктофон и сказала:

– Могу я задать вам бестактный вопрос?

– Если вас не пугает такой же бестактный ответ.

– Вы были женаты?

– Да, один раз. Недолго. Ну а с подробностями придётся подождать до посмертной публикации моих мемуаров. А вы… вы были замужем?

– Почти… В самом начале моей карьеры я преподавала в Американском университете в Италии и чуть было не стала женой итальянского художника, но отец вызвал меня домой: умирала моя мать. Обратно я уже не вернулась. Никогда. Все остальные годы я учительствовала в Америке.

– А что побудило вас так рано оставить преподавание?

Она ответила не сразу.

– Умирал мой отец, – сказала она после паузы. – Он взял с меня слово, что я буду жить в Хиббард-Хаузе, сохраняя верность тому, что он считал священной обязанностью. Я последняя из рода Хиббардов.

– Теперь понятно, почему вы хотите, чтобы о Хиббард-Хаузе была написана книга. Я готов за неё взяться. Я договорюсь с Джоном Бушлендом, чтобы он позвонил вам и условился насчёт фотографий, А изданием займется Фонд К.

После этого торжественного обещания за столом на минуту-другую воцарилось молчание.

– Я знаю, – прервал его Квиллер, – со слов Олдена, что вы назвали вашего пса Тассо. В память о днях, проведённых в Италии?

– А вы знакомы с Тассо? – оживилась она.

– Только через поэму Байрона.

– Обожаю Байрона! Он несказанно романтичен!

– Для меня он длинноват. Я устаю от крупной формы. Меня хватает на сонет – четырнадцать строк.

– И вы пробовали себя на этом поприще, Квилл?

– Нет, сонетов я не писал. Но считаю себя знатоком этой поэтической формы. С моей точки зрения, хороший сонет должен не только описывать чувства или провозглашать какую-то философскую мысль – словам должно быть комфортно во рту при чтении вслух. Согласные и гласные должны сочетаться друг с другом. Не называю имен, судите сами, вот строка: «Нет зрелища пленительней! И в ком…» 8 А теперь сравните её с этим сплошным свистом: «И всё готов простить своей судьбе!» 9 Ведь и не выговоришь не сплюнув. По правде сказать, когда я прочёл эту строку моему коту, он зашипел – совсем так, как при виде змеи в саду… Но я отвлёкся. Мы говорили о Хиббард-Хаузе. У вас случайно нет при себе снимка вашего дома? Я никогда его не видел.

– У меня с собой любительская фотография.

Пошарив в сумочке, Вайолет извлекла из неё фото, при взгляде на которое у Квиллера потемнело в глазах. Он не раз слышал, как Хиббард-Хауз называли памятником архитектуры, уникальным, оригинальным или просто огромным. Ни один человек не сказал о нём: красивое или прекрасное здание. Теперь он знал почему. Прославленный Хиббард-Хауз был уродством из уродств.

– Я не слишком разбираюсь в архитектурных стилях, – тактично начал он. – Вы, наверно, знаете, что представляет собой Хиббард-Хауз?

– Мой дед, Джеффри, называл это эклектикой.

– А кто его проектировал?

– Его никто не проектировал, просто построили – и всё. Сайрус купил в Миддл-Хаммоке тридцать акров земли и нанял плотничью артель. Осмотрели участок. Посередине возвышался холм. И Сайрус пожелал, чтобы дом построили на нём – большой, квадратный, трёхэтажный, с пирамидальной крышей и смотровой башней, подымающейся от конька, и чтобы на крыше было несколько кирпичных труб, и по нескольку веранд на двух верхних и нижнем этаже, и огромный парадный вход с четырьмя колоннами, а на третьем этаже – бальный зал.

– Понятно, – сказал Квиллер, теребя усы. – Что закажем на десерт? Рекомендую сливовый штрудель.

В Хиббард-Хауз вела грунтовая, не освещаемая ночью дорога, тянущаяся по пересечённой местности, и когда он внезапно возник на своём холме, залитый светом прожекторов, то показался Квиллеру чем-то неземным.

– Вы не хотите зайти в мой пансион и познакомиться с его обитателями – теми, кто ещё не спит? – предложила Вайолет.

Уезжая, она оставила указание, чтобы дом был освещён сверху донизу, и теперь пригласила Квиллера пройтись по нему.

Что ж, зрелище было впечатляющее – словно вы попали в волшебную сказку!

– Восхитительно! – воскликнул Квиллер.

Без сомнения, всё было заранее режиссировано, скорее всего, Олденом, который играл Шопена в музыкальной комнате. Кто-то из жильцов читал в библиотеке. В гостиной кончали партию в бридж, и одна из играющих – ветеринар, специалист по кошкам, – помахала Квиллеру рукой. Двое молодых людей как раз подымались по лестнице с нижнего этажа, где стояли столы для пинг-понга. Вайолет представила их Квиллеру: «Наши охотники на уток!» Молодые люди пригласили его поохотиться с ними на уток – как-нибудь в воскресенье.

– Мы с ружьём друг друга не выносим, – отказался он. – Но утки и среда их обитания мне интересны – тема для «Пера Квилла».

– У нас в офисе есть об этом книга – вы можете взять её почитать. Мы её для вас раскопаем.

А Олден всё играл и играл Шопена. «Одно слово -актёр!» – подумал Квиллер.

Тут им навстречу вышел высокий, подтянутый мужчина со снежно-белой шевелюрой. Его звали Джад Амхёрст, он был инженером, теперь на пенсии.

– Наш ангел-хранитель, – сказала, представляя его, Вайолет. – Оберегает нас от многих бед. И одарила его благодарным взглядом.

– А кто наш гость, я знаю! – воскликнул Амхёрст. – Я один из его горячих поклонников. И даже выиграл на одном из его конкурсов жёлтый карандаш!

Мужчины пожали друг другу руки.

– Вот вам ещё один!

И Квиллер выудил из внутреннего кармана пиджака толстый деревянный карандаш с золотой надписью «Перо Квилла» – он всегда носил их при себе.

– Вот когда мои дружки-приятели в баре ахнут! – воскликнул Джад.

– Он ничего крепче «Скуунка» не пьёт, – сказала Вайолет, игриво ткнув Джад а локтем.

– Так вы тоже поклонник этого напитка? – улыбнулся Квиллер.

Они снова стали трясти друг другу руки, на этот раз изображая пожатие, известное исключительно «сккункерам».

Квиллер нашёл, что отставного инженера можно отнести к «своим». Так же, очевидно, считала и Вайолет. Она заметила, что он знавал её отца и, пожалуй, мог бы рассказать что-нибудь полезное для книги.

Квиллер сказал Вайолет, что им нужно ещё раз вместе поужинать, чтобы поговорить о Вордсворте и Чехове.

После ужина с наследницей Хиббардов Квиллер записал в своём дневнике:

Пятница, 26 сентября

С какой стати я дал согласие написать книгу об этом монстре? Дом не только карикатурен снаружи – всё это ужасное смешение стилей! – но его ещё будет трудно фотографировать внутри! Какого я дал маху! Поглядев на потемневшие панели и тяжеловесную мебель, я сделал слабую попытку отложить сей проект, но дорогой леди, видимо, невтерпёж. Уж не думает ли она – после стольких лет! – что дом вот-вот сгорит?

Она ужасно боится, как я понял, как бы эта архитектурная фантазия Хиббардов не попала в руки дельцов, которые снесут её, а на её месте построят коттеджи и торговый центр. Публикация книги даст дому статус национального достояния, и администрация округа, возможно, в законном порядке запретит коммерческое использование этого участка. Но НАЦИОНАЛЬНОЕ ДОСТОЯНИЕ?

Во всяком случае, я обещал послать фотографовASAP и прочесть целый сундук документов, который она мне передала. Они восходят примерно к 1925 году. Может быть, Кеннет получит-таки от меня поручение, и раньше, чем мы оба предполагали.

Позднее вечером позвонила Мойра Мак-Дайармид.

– О, Квилл! Сегодня по телевизору мы видели Данди! Он великолепен, наш Данди!

– Он главный козырь книжного магазина, – сказал Квиллер. – Не знаю, увеличит ли он продажи, но спрос на котов апельсиновой масти несомненно возрастёт. Могу чем-то быть полезен?

– Наша Кэти только что прилетела из Центра на свадьбу своей ближайшей подруги. Завтра она будет подружкой невесты. Кэти спит и видит, как бы ей взглянуть на Данди в новых интерьерах. Ведь это она готовила его к общественной карьере! Но вечером в воскресенье ей нужно улетать обратно: школа!.. Вот мы и хотели узнать, не мог бы ты, пользуясь твоими связями, помочь нам попасть в магазине чёрного хода в воскресенье днём?

вернуться

8

Начало «Сонета, написанного на Вестминстерском мосту 3 сентября 1802 года» английского поэта У. Вордсворта (1770-1850). Перевод Д. Мина.

вернуться

9

Последняя строчка тридцатого сонета У. Шекспира. Перевод С. Маршака.